"Но даже не это самое опасное для нас сегодня, как мне кажется, а самое опасное – то, что такое неопределенное прошлое формирует настоящее, которое не дает возможности развиться будущему".
Ирина Такала, историк, доцент Петрозаводского университета

@темы: человек, которого нет

---

Продолжаю перетаскивать сюда из фб

Люди, которых нет_3

Тут есть интрига.
Вот человек, который помнит. Вменяемый, в жизни адаптированный, социализированный, все у него путем. Просто - помнит и признает своим, не чьим-то того, кто жил когда-то, а своим.
И он такой идет в психологи.
Кажется, логичным будет предположить, что "он такой" теперь всем клиентам будет внушать, что все их проблемы из-за того, что в прошлой жизни у них были проблемы, и теперь это влияет на текущую жизнь, надо разбираться, что там было, вспоминать забытое и закрывать "гештальты с того света" - и так далее.
Слушайте, да, действительно, сценарий несколько пугающий.
Не меньше, чем сценарий про то, как если психолог верит в Бога, то он станет говорить клиенту, что все его проблемы от неверия, и начнет обращать в веру.
Или если у психолога есть ребенок, то он всем клиентам начнет говорить, что все проблемы от бездетности.
Или если психолог состоит в браке, то он всем клиентам начнет говорить, что все проблемы от бездетности.
Или наоборот - все проблемы от партнера, детей и религиозной картины мира, магического мышления и все такое.
Или от лишнего веса. Или наоборот.

Смешно, правда? А, нет, не смешно. Опыт показывает, что психологи, которые все вот это делают, бывают на самом деле.
И опыт же показывает, что бывают психологи, имеющие и не имеющие детей, состоящие и не в браке, верующие и нет, и эти психологи работают с проблемами клиента по запросу клиента и не навязывают ему свою картину мира, потому что это не включено в контракт и недопустимо этически.
И вот эти, последние, и есть те психологи, с которыми стоит иметь дело.
В таком случае - какая разница, есть у психолога дети или нет, в браке он или нет, верит он или нет? Помнит он свою жизнь до того, как однажды оказался нашим современником, или его просто раньше не было? Какая разница?
Лишь бы у него было достаточно обученности, и личной терапии, которая как раз и позволяет спокойно работать с клиентом, не пытаясь надеть ему на голову свою картину мира. Любому терапевту, не только упомянутому в начале поста "ему такому".

Я хочу сказать - это вообще неважно.
Ну, только что у "него такого" может быть больше специфического опыта, к которому он может обращаться для того, чтобы понимать и сопереживать. Опыта переживания тяжелых событий. Опыта адаптации в мире, который стал совсем другим. Опыта социализации, несмотря на свою странность и отличность от окружающих. Опыта принятия себя, в конце концов. И это может быть ценно.

Поэтому.
Знаете тот анекдот про "а чего нас бояться?" - так вот, а чего нас бояться? Плохой психолог будет плохим независимо от наличия или отсутствия детей, сексуальной ориентации, семейного положения и того, помнит он свою жизнь только по паспорту или дольше.
С хорошим точно такая же история.

Так я думаю. А вам как кажется?

А продолжение следует.

@темы: люди, которых нет, человек, которого нет

---

Люди, которых нет_2

У меня целая коллекция историй про действия коллег - рассказанных, в том числе, клиентами.
На очередном пополнении коллекции (от клиента) я сломался и решил писать этот пост.

Я не могу рассказывать о своих клиентах, конечно. Но мне повезло (действительно повезло, безотносительно к конфиденциальности, но и в этом тоже). Мне повезло, я могу рассказывать о себе. Просто я такой не один.

Коллеги спрашивали, например, когда и как случилось, что я (здесь и сейчас) очаровался тем городом (в котором происходили события, не влезающие в паспортную биографию)?
Ну как. Когда по некоторым признакам составил гипотезу и решил проверить, не там ли происходили события, увидел фотографии - и понял, что люблю его. Откуда знал про этот город вообще? Ну, из газет, конечно, из газет сорокалетней давности сорок лет назад я узнал, что он есть. Еще географию в школе проходили, там тоже много городов, знание о которых мне пригодилось в процессе.

Коллеги спрашивали, чем для меня важна такая исключительность и уникальность моей истории?
Ну как. Имел я в виду такую уникальность, учитывая все подробности. Мне просто было больно - и я хотел помощи в проживании и исцелении этой боли.

Почему мне так важно утверждать, что это было на самом деле?
Ну как. На встречное предложение усомниться в фактах собственной биографии я получил согласие настолько легкое, что... Не знаю. Не уверен, что согласие было честным. Вы, вот вы лично, не для красивого слова, готовы усомниться в том, что у вас действительно есть ваш ребенок? ваш любимый человек? ваша мама? ваш вчерашний день?

Как моя подавленная женственность проявляется в снах?
No comment.

Как то, что я помню это, влияет на мою жизнь?
Ну как. Это был самый трудный вопрос, я даже не нашелся, что ответить. Сейчас я спросил бы: а как то, что вы помните свою жизнь, влияет на вашу жизнь? И мне правда интересен ответ: буду знать, как отвечать, если опять спросят.
Если бы это был такое вообще вопрос, отвлеченный вопрос, можно было бы порассуждать о непрерывности, о цельности опыта, о влиянии предшествующего на последующее, о формировании взглядов и реакций. Но вопрос, кажется, был не об этом. Говорю "кажется", потому что я пытался прояснить его значение, но безуспешно.

Коллеги соглашались работать с этим как с некоторой "фантазийной реальностью".
Посмотрел бы я на любого нормального человека, которому предложили бы работать с его горем как с фантазией. Я был вежлив всегда, но... но.

Коллеги предлагали просто работать с чувствами - неважно, есть ли у них реальные основания.
Это было отличное решение, пока речь шла о горе. Сделать некоторое усилие и вынести эту предполагаемость за скобки мне было под силу. В конце концов, на безрыбье и это уже хоть какая-то возможность проживать горе, печаль, страхи и потери с поддержкой специалиста. Но когда дело дошло до чего-то хорошего, ценного, до побед, достижений, до гордости и признания своих успехов, все поломалось. Попробуйте присвоить достижение, если оно - фантазия. Попробуйте присвоить свою силу и гордость, если они про фантазии.

Коллеги предлагали сначала провериться у психиатра.
Годно! Очень поддерживаю. Но возможны нюансы.
Для меня это было действительно трудно. Если человек помнит, как его пытали, и не в подвалах инквизиции, а в ХХ веке, он может очень сильно бояться психиатров. Просто поверьте, если не в курсе, от кого получал гранты, например, Карл Роджерс (он не знал, это делалось через сторонние организации) и не он один, и во что потом собирали результаты исследований (можно погуглить KUBARK). Я (теперь) знаю об этом, вынужденно, пришлось искать корни некоторых специфических реакций.
Но я справился бы с этой задачей - и справился позже, через год, предварительно проработав некоторое количество этого страха (с другим психологом).
А тогда на вопрос, что именно должен проверить психиатр, мне сказали, что просто опасаются, как бы у меня не началась депрессия от таких тяжелых переживаний, в перспективе, если мы будем с этим работать.
Честность зашла бы лучше, честное слово.
Кстати, психиатр у меня ничего, кроме того самого ПТСР, так и не обнаружила за наши четыре вполне откровенных разговора. И ничего, кроме успокоительных, не предложила.

И так далее, и так далее, и так далее. И тому подобное. Я искал себе психолога упорно, отлично понимая, насколько ценной может быть поддержка такого специалиста в исцелении травм и адаптации к жизни в реальности, где моих близких, которых я люблю и помню, уже давно не существует, а я никогда не смогу узнать об их судьбе. Я хотел помощи специалиста, я считал (и считаю) ее очень важной и даже необходимой. Я блин устойчивый и настойчивый, я переживал очередной небезболезненный облом и продолжал искать. Мне предлагали обратиться к совсем другим специалистам, к эзотерике. Мне говорили, что психология в этом не помогает (спойлер: помогает). Я хотел именно психологической помощи. Потому что мои переживания настоящие, моя жизнь - вся - настоящая, мне настоящему нужна помощь, как настоящему, мне нужен психолог.

"Скажу честно: моя жизнь была бы легче, если бы ко мне не пришел такой клиент", - сказала мне одна очень хорошая психотерапевт. Правда, отличная и прекрасно помогавшая, пока я не рискнул рассказать ей о чем-то кроме текущей жизни. И трудностью было не то, что опыт тяжелый и чувств трудных много, а то, что в рамки общепринятой так называемой научной картины мира само наличие этого опыта никак не помещалось. И большинство терапевтов и психологов, к которым я обращался, были отличные и прекрасно справлялись. До момента Х. До того, как я рисковал открыть им немного больше правды про себя.

Для чего я пишу все это, если у меня нет готовых решений, универсальных ответов на вопрос "что делать"?
У меня нет ответов, но есть вопросы, и они кажутся мне ценными и важными. У меня есть некоторый опыт - мой и клиентов.

Я хочу говорить об этом и не быть автоматически подозреваемым в чем угодно, кроме реального положения дел. Я хочу чтобы это не было автоматически. Чтобы существовало хотя бы допущение, что этот опыт может быть реальным. Что человек действительно может помнить больше, чем принято полагать, и принимать ту часть своей жизни как просто предыдущую часть своей жизни. Хотя бы допущение. Хотя бы возможность думать в эту сторону, смотреть, проверять.

Я знаю, что есть психопатология и прочие состояния.
Но также я знаю, что есть настоящий опыт, вот такой. Я хочу сделать видимым это явление - среди других похожих явлений. И сделать видимым наше незнание и нашу в целом очень малую готовность встречаться с таким опытом.

Я хочу говорить об этом и готов отвечать на вопросы. Я, в конце концов, собрал записи сессий "про это" и выложил их в открытом доступе. Я хочу, чтобы у людей, которых нет, было больше доступа к психологической помощи в их трудностях и бедах, так же, как у всех других людей, у которых бывают трудности и беды.


P.S. Я нашел себе психолога. Совсем не мистически настроенную. Просто слушавшую и смотревшую - и услышавшую и увидевшую достаточно, чтобы принять факты. Даже двух нашел. Я люблю нашу профессию.

@темы: люди, которых нет, человек, которого нет

---

Люди, которых нет_1

У меня вопрос серьезный, в основном к коллегам, но не только.
Начну с описания ситуации (не единичной).

Вот приходит к психологу человек. Выглядит вменяемым. Живет, с жизнью своей справляется. Отношения, удовлетворяющие его, имеет, работает. Вымыт, одет опрятно. Говорит связно... до определенного момента.
Да этот момент наступает для всех: легко ли сказать о любых своих страданиях постороннему человеку? Поневоле начнешь запинаться, мучительно подбирать слова, тяжело вздыхать, краснеть, бледнеть - это уж у кого какой способ переживать такие затруднения. Когда на данной территории принято считать тм, что если какая беда случилась - то "сама виновата", "сам ни на что не годен", "лучшего не заслуживаю", "недостаточно старалась", "если бы хотел, добился бы" и так далее. Стыд, вина - очень трудные чувства. Страх еще: "у нормальных такого не бывает", "если у меня такие мысли, значит я ненормальная" и все такое, и еще одна буква в этом слове - "нормальные к психологу не ходят". О! Еще прекрасное: "психолог знает, как нормально, сразу поймет, что я ненормальный и (осудит, застыдит, порицать начнет)".

Темы отдельно интересные, но я сегодня не об этом. Это все присказка, сказка будет впереди:

Вот приходит к психологу человек, и ничем от нормального человека с некоторыми обычными проблемами не
отличается. Пока свои проблемы излагать не начинает.
А проблемы у него, скажем, такие, что он помнит то, чего не было в его паспортной биографии, назовем это так.
Помнит, как потерял близких. Помнит, как его пытали. Помнит, как его убили. Живой. Помнит.
Он не хочет к шаманам. Он не хочет к ведьмам, знахарям, эзотерикам. Он хочет простого: прийти к психологу, как обычные люди приходят к психологу рассказать о своей беде, признать ее и оплакать, что считается вполне нормальным и здоровым решением. Считалось бы.
Если бы речь шла о чем-то, вмещающемся в паспортную биографию. О чем-то, произошедшем доказуемо, документированно, в промежутке между указанной в паспорте датой рождения и текущим моментом.
Но, к большому неудобству и психолога, и клиента, события произошли несколько раньше. А человек их помнит как свои. Не как что-то приснившееся, не как чье-то чужое, звездным ветром навеянное. Как свое собственное, как часть своей жизни, своего личного опыта. И эмоционально, и телесно реагирует самым обычным образом, как реагируют обычно люди на потери, горе, страх, потерянность, но и - на радость, любовь, гордость, удовольствие. Все как у людей. Только было - не здесь, не сейчас, не... в этой жизни? Вот так оно им воспринимается, как бывшее не то чтобы вчера, но - много лет назад, и как будто до конца не пережитое, не исчерпанное. Смерть близкого, например. ПТСР, например. Или - обнаружить, что тех, кого ты любишь горячо и преданно, здесь и сейчас нет. Помнишь их живыми, а их нет. Тоже потеря.
Но всё "это" было очень давно, недоказуемо и вообще. Не бывает.
А так - вменяемый.
Ваши действия, коллеги?

@темы: люди, которых нет, человек, которого нет

---

"Мой опыт, говорит Камю, показывает мне, что этого ничего нет. То есть, может быть, оно и есть, я не отрицаю этого, но я - такой, каким я себя застаю, - этого ничего не вижу и не знаю. Я буду говорить только о том, что вижу и знаю, а я вижу и знаю, что для меня это иллюзия. И это очень близко моему ощущению мира. В этом смысле, говорит Камю, мир абсурден, то есть в нем нет смысла. И все мои лекции тоже об этом. О том, что мир не имеет смысла, не имеет значения. События происходят, они есть, как и вещи есть, но это не текст, они ничего не значат. Мир не семиотичен, а онтологичен. Он есть, но он не отсылает ни к чему другому, ни к какому «заднему миру», как знак отсылает к означаемому."
Алексей Макушинский

Просто цитата для некоторых текстуальных нужд

@темы: человек, которого нет

---

"Первым проблему идентичности сформулировал древнегреческий ученый Плутарх в мысленном эксперименте «корабль Тесея». Согласно мифу, сын Посейдона Тесей совершил плавание на Крит, где убил Минотавра, чудовище с телом человека и головой быка. После триумфального возвращения в Афины корабль Тесея решено было сохранить на память. Но время шло, и разрушавшееся дерево постепенно заменялось новым, пока весь корабль не оказался выполнен из другого материала. Был ли он по-прежнему кораблем Тесея?

⠀

Ответ зависит от того, как вы определяете подлинную идентичность вещи — по паттерну или по материалу. Если корабль Тесея определяется паттерном, то замена всей древесины не меняет его идентичности. Если же уникальность корабля заключается в материале, из которого он сделан, или в любом сочетании паттерна и материала, то изменение физической структуры так или иначе меняет идентичность. Но сколько изменений нужно внести, чтобы это была уже не та «вещь», не корабль Тесея?"

⠀

(с) "Небеса на земле" Майкл Шермер

@темы: Вальпараисо forever, человек, которого нет

---

Сумасшедший с тамплиерами (6)

Привет, это снова я.

Мне трудно, но я продолжаю.
У меня на столе лежит маленькая, карманного формата, книжка - справочник по испанским глаголам. Наискось на ней лежит мой телефон, закрывая часть названия, так что видны только буквы
Исп
язы
Мозг наш, тот самый, который стремится довести намек до явности, соединить три точки в треугольник и закрыть гештальт, так уж устроен, и у меня такой же, и он не дремлет.
Исп
язы
Я каждый раз, скользя взглядом по столу, читаю эти буквы так: испытание языком.
Каждый раз. Пять раз за час. Или чаще.
Испытание языком. И ведь не поспоришь.
Я взялся восстанавливать разговорный испанский, чтобы не только читать свободно, но и говорить хоть как-то.
И на первом же занятии понял, что беда мне. Что зря я ругал себя за отсутствие энтузиазма и решительности, за то, что еще несколько лет назад этим не занялся. Были причины, даже если я их отчетливо не идентифицировал. Во-первых, в испанском встречаются слова, которые для меня работают как триггеры. Слова могут быть для постороннего уха совершенно невинные. Cosaco, например. Ну, казак и казак, да? В определенной стране, в определенное время это слово имело определенное значение. И я спотыкаюсь о него.
И сам по себе испанский язык оказывается триггером - его звучание, грамматика, его... температура и запах, его текстура, его движение, его всё.
И я готов заплакать от нежности и тоски, от любви и от страха, от тысячи чувств из тысячи дней моей жизни, какой она не будет уже никогда.
И я записываю это, так же, как записываю всё об этом все шесть лет.

***
Октябрь 2014

Лу старался записывать любые возникающие в процессе явления, какими бы странными они ни казались ему самому.
Записывать удавалось не всё. Иногда процесс разворачивался так естественно, что невозможно было заметить начальную точку, и только в самом разгаре странных мыслей и чувств становилось очевидным, что они относятся скорее к памяти, к прошлому, чем к тому, что на самом деле происходит в жизни сейчас.
Он записывал в дневник:

"Я боюсь, что, если я наконец все переработаю, что мне надо переработать, все эти кошмары и травмы, избавлюсь от ПТСР, отпущу себя-тогдашнего, то умру. Потому что больше мне незачем будет жить. Потому что если не тогдашний - то какой? Другого меня нет, потому что никогда не было. Если я перестану держаться за все, что было тогда, то я просто исчезну, умру - тем или иным способом.
Было вчера. Сегодня я не чувствую эту мысль так, как чувствовал ее вчера, но все же, когда я ее думаю, я чувствую растерянность (и страх?)".

Тем временем, в течение пары недель после той сессии, когда он вспомнил, как лежал в сухой траве под жарким солнцем, как вдыхал ее запах, ни с чем несравнимый, особенный, пьянящий, кое-что изменилось в его привычках.
Он стал замечать, что лежит иначе, чем обычно. Отдыхая, читая, или когда смотрел сериал, он стал непроизвольно закидывать правую руку за голову. Прежде он никогда так не делал. Это получалось само собой, он не замечал, как это происходит, только вдруг обнаруживал себя лежащим в той самой позе, и это было удобно и привычно, как будто так было всегда. Но он знал, что раньше такого за ним не водилось. Это не было для тела привычной удобной позой. До сих пор не было, а теперь, похоже, да.
Как всегда, не доверяя себе в таких вещах, он спросил Д., своего партнера, с которым жил вместе уже два года, и тот подтвердил, что в последние дни замечает это, но раньше никогда не видел.
Это я, думал Лу, кажется, это мое. Этого так мало, но уж сколько есть. Больше, чем ничего. Драгоценность.

Как он и предполагал из предыдущего опыта, новая попытка восстановить свою телесность принесла не только приятные находки. Чтобы принять нынешнюю, нужно сначала попрощаться с тогдашней. Чтобы попрощаться с ней, нужно ее вспомнить, вспомнить то, что связано с ней, и...

"Поздний вечер воскресенья. Появление в сериале пострадавшего от удара током вызвало неожиданный эффект.
Вот только что я смотрю сериал и переживаю за героев, и вот уже я лежу, дышу "вручную", разминаю руки, потому что кисти и ступни онемели до мелкого покалывания в них, и мне страшно и тоскливо, и совершенно не до сериала.
В голове навязчиво крутится воспоминание об эпизодах первых, двухлетней давности, сессий с М.
Это самое начало работы, вторая и третья сессии, крошечные фрагменты. Я чувствую, чувствовал еще тогда, что они связаны между собой, и что в обоих случаях речь идет об электричестве".

Лу сверился с записями, благо старательно вел их почти с самого начала работы с М. Перечитал: "там что-то очень плохое делают со мной" - да, тогда он еще не решался называть вещи своими именами. Тому были две причины: и слишком странным, невозможным казалось всё; и сами по себе вещи были слишком страшны, называть их по имени было невыносимо. Но отказ называть не избавлял от ясности ощущений.
Он вспомнил, как не мог удержать кружку с водой, потому руки не слушались, и как он пытался объяснить М., ничего не называя, что после пытки электричеством нельзя пить, и как М. не понимала его, а он не решался произнести вслух то, что было в мыслях и чувствах.
Вспомнил, как тридцать сессий спустя они снова попали в те же эпизоды, и он уже мог говорить гораздо яснее, описывал свои ощущения прямо, и М. сказала тогда, что этот кусок еще придется обрабатывать. Прошло - Лу перелистал дневник - прошло одиннадцать месяцев, и вот он снова здесь, в этой же области кошмара.
Он поднял тему тела, возвращения себе телесности в полном объеме, и приходится принимать в себя все, что связано с телом, тем телом, тогда. Он написал в дневнике: "Страшно, больно, деваться некуда, мы победим".

Как ни бодрился, он не мог не чувствовать существенного увеличения дискомфорта. Полгода перерыва, пока он писал книгу, прошли, конечно, не совсем спокойно. Ему приходилось обрабатывать свои записи, снова встречаться со всем этим. Но создание текста требует отстраненности, и он отстранялся, насколько мог, пересматривал свои впечатления скорее разумом, задействовал префронтальную кору, переводя впечатления в слова. Так было, несомненно, легче.

А теперь он сам себе бросил вызов, и сам отвечал на него. Теперь он взялся внимательно выслушать ту часть себя, которая ни на миг не могла отстраниться, не могла отсутствовать, когда всё это происходило. Ту часть, которая не могла спрятаться в диссоциации, а должна была - вынуждена была - полностью пройти через все это, ничем не защищенная.

Он рассказал об этом М., когда пришел к ней в очередной раз.

Харонавтика: #5(48).22.10.2014. "А у окна стоял мой чемоданчик..."

- Раньше это был привычный уровень. Мы работали, я все время в этом был, привычно, не замечал уже. Теперь замечаю. Не имею ничего против, но замечаю. О чем хочу сегодня? Не знаю, с чего начать, за что браться. Каждый выбор - отказ от чего-то. Как всегда.
- Что первое пришло в голову? Вот сейчас.
- Вот сейчас? Вообще много пришло в голову уже. Но первое, что пришло после того, как ты спросила... Очень трудно говорить. В мыслях вполне естественно и просто, и кажется: ничего не стоит назвать. Но при попытке говорить - всё останавливается, сжимается, электричество.
Он произнес это слово именно так: быстро, без паузы, чтобы оно не прозвучало отдельно от предыдущих слов. "Спрятал" его. Только так получилось сказать.
Потом - это было уже легче - рассказал о том, что случилось, когда он смотрел сериал, как удивился этому, не ожидал. Как вспомнились сами собой все "кусочки" из предыдущей работы.
И о том, что раньше он не мог называть это, и вот, кажется, сейчас тоже не очень получается.
Я помню, - сказал он, - как тяжело и страшно работать про химию, но вот сейчас...
Сейчас именно электричество Лу воспринимал как самое страшное и тяжелое воздействие. Не умозрительно - по непосредственной реакции тела.

- Эта тема много времени не появлялась, - заметила М.
- В тридцатой сессии целиком про это. И потом опять не появлялась.

- Электричество - другое, - объяснял Лу. - Химия - очень тяжело. Но это другое. Это более телесный страх. И он очень возвращает в тело.

- Ты говоришь, что много разного в голове было, о чем хочешь работать сегодня, до того того, как выбрал электричество?
- Мысли о том, что меня нет, опять появляются. Дней пять меня одолевали. Как именно меня нет: что я занимаю чужое место; что меня нет и не должно быть. Когда дошло до этой формулировки, я опознал ее, и больше таких мыслей не было. С тех пор, как Д. предположил, что это состояние является следствием того, что со мной делали, оно проходит, как только я его замечаю.

- Хорошо, давай посмотрим, как электричество связывается с тем, что тебя нет?
Лу мотнул головой: это точно про то, что он есть. Его реакция на этот эпизод в сериале вернула ему ощущение себя,предельно четкое ощущение. Он есть. Есть его реакция, есть и он. Второе, что он подумал - это была просто мысль, никакого подтверждения эмоционально и телесно, но ему кажется, что состояние отстраненности очень трудно сохранять именно вот в этом.
- Что ты имеешь в виду? - переспросила М.
Лу стоило труда ответить на ее вопрос. М. сказала: "Ты говоришь, кажется, одно слово из пятнадцати или из двадцати". Он, сморщившись, пытался объяснить, что имеет в виду.
- Что такое воздействие трудно... - произносил он, и не мог продолжить, крутил пальцами, с трудом выдавливал: - Блокировать? Нейтрализовать...
Очень удивлялся, что М. его не понимает.
Если бы мог сказать связно, сказал бы, что воздействие электричеством очень сильно затрудняет или даже вовсе делает невозможным удержание себя в диссоциации.
Он был уверен, что это так. Он читал в книге о Дэне Митрионе, что электричество действует на мозг, и если французские парашютисты в Алжире пользовались им только как средством причинения физических страданий, то позже их выученики намеренно применяли и эту составляющую воздействия, чтобы ослабить сознание допрашиваемого.
Но в тот день он не вспоминал прочитанное, а переживал собственное знание о том, что все обстоит именно так.

- И когда ты об этом думаешь... Смотри. Дыши.
Волнами по ногам и выше, по животу, груди, плечам - вполне ощутимая вибрация и слабость. Не то чтобы сильно, но отчетливо.
- Еще. Смотри. Еще немножко.
Слабость накатывает ритмичными волнами. Голова запрокидывается назад, как от толчков, в ритме этих волн, взгляд расфокусируется.
- Смотри.
Появилось какое-то изменение, Лу не смог сразу его определить. Постепенно оно стало отчетливым: огромная усталость, даже глаза с трудом удается держать открытыми, тяжело поднимать веки. Очень странным образом расслабились мышцы: как будто обвисли с костей, тяжелые, вялые. Фокусировать взгляд было почти невозможно - ему казалось, что он так и не смог, но М. сказала, что он все-таки следил за "отверткой", хоть и с явными затруднениями.
- О чем задумался? - спросила М. потом.
- О чемоданчиках.
- ...?
- Я читал про них. Здесь. У них были переносные... штуки с электричеством. В виде таких небольших чемоданов. Просто вспомнил, что так. Читал.
- Что ты думаешь по этому поводу?
- А ничего не думаю.
- Дыши. Пошевелись. Походи.
- Вроде ничего, ноги только... разреженные какие-то. Но в целом - ничего особенного. Хотя некоторая слабость.
На этом они в тот раз остановились, оставив чемоданчики точкой входа на следующий раз.
.
.
.

запись создана: 26.09.2018 в 13:34

@темы: человек, которого нет, сумасшедший с тамплиерами

---

Сумасшедший с тамплиерами (5)

Привет!
Сегодня у нас будет день вопросов и ответов.
Мне представилось, что ты так меня аккуратно, ну, знаешь, тактично так спрашиваешь: а ты какой сумасшедший? Настоящий, из тех, которых психиатры лечат, или притворяешься?
Что я могу тебе ответить прямо сейчас, если не хочу забегать вперед? А я не хочу. Я долго думал над ответом, но вот только сейчас мне пришел в голову такой, что мне понравился: а ты сам как думаешь?
И это все, что я хочу сказать пока. Но обещаю, что мы вернемся к этой теме, потому что с этим вопросом я и сам долго маялся. И, конечно, если у меня есть вопрос, я ищу на него ответ - азартно и упорно. Как могу. Когда могу. И с этим вопросом было так же, и я расскажу эту историю, ничего существенного не упуская.
Еще мне представилось, что ты спрашиваешь меня: а зачем ты об этом рассказываешь?
Вот на этот вопрос я, пожалуй, отвечу сразу.
Меня никогда не переполняло чувство собственной исключительности - по крайней мере до такой степени, чтобы я мог думать, что я один такой. Ничего особо исключительного во мне нет, думаю я. Уникальный, как всякий живой человек, но уникальный прежде всего комбинацией и дозировкой обычных человеческих составляющих. Как любой из нас. Ничто человеческое мне не чуждо, а нечеловеческого во мне нет ничего, ничегошеньки. Я от кончиков волос до кончиков ногтей, от кожи до спинного мозга - человек обыкновенный. Состою из того же праха и воды, из тех же белков-жиров-углеводов и что там еще в нас всех булькает. Здоровый невротик, как говорила моя первая психотерапевт.
Поэтому я полагаю, что такое, как случилось со мной, могло и может случиться еще с кем-нибудь, и причем неоднократно.
И я помню, как я маялся, не зная, куда себя притулить в современной научной картине мира, полностью отрицающей возможность существования меня.
И мне было очень, очень неуютно, и я думал тогда: ведь и не скажешь никому, и за помощью не обратишься, и один как перст в этом смысле. Ну, плохо же человеку, когда он один. Мы от обезьянок происходим, не от амурских тигров.
Я хотел бы, чтобы мне тогда попался такой текст. Но он не попался. Может быть, он существует, да и не один - ведь если мне пришло в голову об этом написать, то и другим могло прийти. Но тогда он мне не попался. И сейчас на этом языке, на котором я пишу, тоже не попался. Может, и еще кому-то прямо сейчас он нужен - а не попадается. Выходит, если такие тексты и есть, их мало, поэтому встретить их трудно.
А еще я подумал, что какой-нибудь специалист-душевед, психолог, психотерапевт - тоже может прочитать этот текст и чуточку задуматься: нет ли в этом чего-то действительно важного? Какого-то явления, которое современная научная картина мира не учитывает? И есть люди, которым может быть нужна помощь, но они об этом и заикнуться боятся?
Я о том, что неплохо было бы создать такую возможность - возможность понимания для обеих сторон. Не знаю, что я могу сделать для этого.
Рассказать свою историю, пожалуй.
И тогда я представляю себе, что ты меня спрашиваешь недоверчиво: а почему не написать об этом отвлеченно, как-нибудь вообще? Зачем рассказывать свое личное, с неаппетитными и местами пугающими подробностями? Вот это вот все - зачем?
И я тебе отвечу, ссылаясь на великую, по-моему, книгу Михаэля Энде "Бесконечная история". Если вдруг, ну вдруг, ты с ней незнаком, то вот в чем там дело. Стране Фантазия грозит исчезновение, и чтобы ее спасти, нужно привести туда реального человеческого ребенка. И сделать это можно одним-единственным способом: он должен прочитать книгу, которая его захватит, и так он окажется внутри. Императрица посылает героя Атрейо на поиски человеческого ребенка, и все его приключения, испытания, триумфы и поражения как раз составляют сюжет той самой книги. И мальчик Бастиан читает эту книгу и не может оторваться, и так он идет и идет за Атрейо до самого конца. Там много чего еще происходит, и много важного названо и показано, я только одну из нитей этого плетения немного развернул.
Каждый из нас в какой-то степени живет в свое реальности, не до конца совпадающей с реальностью другого. И для меня история про Атрейо и Бастиана - в том числе и о том, как мы приводим друг друга к себе, как мы приходим друг к другу в гости, делясь своими историями, своим опытом.
Я не знаю лучшего способа привести тебя сюда, где я есть, где я вижу то, что вижу, и понимаю то, что понимаю. Только развернув перед тобой свою историю, последовательно и методично, чтобы ты сам прошел этим путем, увидел и понял то, что ты сам захочешь и сможешь увидеть и понять. Сделал свои выводы - отличные от моих или схожие. Совпадающие или противоположные. Твоя воля. Твой разум. Ты сам.
Смотри, я здесь. Это я. Хочешь узнать мою историю? Айда со мной.

И еще одно - после всего этого - мне представилось. Как будто ты спрашиваешь меня: а ты не боишься?

Боюсь.

Боюсь быть неправильно понятым, боюсь быть осмеянным, боюсь прослыть сумасшедшим, боюсь, боюсь, боюсь - всего этого и много чего еще.
И что ж теперь, не делать то, что я считаю важным и нужным? Это теперь уже я тебя спрашиваю. И себя, конечно, в первую очередь - себя.
Мой ответ - перед тобой.

Айда, в общем, дальше.

@темы: человек, которого нет, сумасшедший с тамплиерами

---

Сумасшедший с тамплиерами (4)

Привет.
Я подумал: что за путаницу я тут устроил с этими местоимениями: то "я", то "он" - когда речь все время, в каждый момент идет об одном и том же человеке - обо мне.
Мне-то точно удобнее так рассказывать. Есть возможность отстраниться, быть чуть дальше от своей истории в самые невыносимые моменты ее. И - говорить откровеннее об этих моментах и о своих чувствах, потому что на самом деле о себе самом многое из того, о чем я собираюсь рассказывать тебе, о себе самом такое и не расскажешь.
Как будто вырезал из картона фигуру и устроил театр теней.
А каково тебе? Как приспособиться видеть непрерывность действия, связанность всего в одну историю: одну жизнь одного человека?
И я вспомнил, как бывает в кино.
Вот герой сидит, смотрит в камеру и рассказывает о чем-то. А потом мы видим то, о чем он рассказывает, уже со стороны, не как собеседники, а как наблюдатели. И его голос, обращенный к нам, уже не слышен. Он там, внутри истории, не с нами, не обращается к нам, а проживает ее в реальном времени.
Кажется, это похоже на то, что я здесь делаю с местоимениями и сменой угла зрения: то я, который говорит с тобой, то он, о котором я рассказываю, как будто со стороны.
Тогда все просто: слушай, как будто смотришь кино, а я постараюсь так рассказать, чтобы тебе было хорошо видно.

Харонавтика: #4(47).13.10.2014. Mi misión
По дороге Лу поймал в себе сильное раздражение: "Сейчас она спросит, чего я хочу, а почему я должен решать, чего я хочу? - я к ней приехал, это она здесь работает, вот пусть она и решает".
Это раздражение отчетливо срифмовалось с тем, что всю последнюю неделю ему как будто не хватало "командира". Он обнаружил себя в неразрешимой неопределенности. Он чувствовал свою бесцельность - и как будто не просто не знал своей цели, но и не мог сам ее выбрать, не знал, куда себя девать.

Он рассказал об этом М.
- В прошлый раз, - сказала она, - мы работали с твоим беспокойством о несоответствии тела желаемому образу, о том, что ты "неуклюжий". А сейчас ты пришел как будто с чем-то новым. Неопределенность, отсутствие командира. Ты не знаешь, в чем твоя миссия.
Лу удивился тому, какое слово она выбрала. Ему очень подошло это слово. Оно звучало для него как misión. В том же смысле, в котором миссия невыполнима, или наоборот - misión cumplida, задание выполнено.
- Смотри, думай, как это связано, - сказала М., - наблюдай, что происходит. Ты же тренированный, профессионал. Смотри.
Для него из этой точки как будто высветились два луча, направившие его внимание. Он увидел их оба сразу и попытался описать свое видение для М.
- Два слоя, - сказал он, - два разных и связанных слоя.
Первый лежит на поверхности. Он - тренированный, и там, где учили, где тренировали, там и создавались его смыслы. Они оттуда. Его миссия - была - родом оттуда.
Второй - о том, что ему надо смотреть на это. Он должен быть готов идти в этом до конца; потому что профессионал; даже если откроется что-то очень для него неприятное, он все равно должен на это смотреть. Не отводить глаза.
- Меня пугает такая возможность... - тихо сказал он.
- Можешь конкретизировать, какая возможность тебя пугает?
После молчания, фальшиво-жизнерадостным голосом:
- А все то же! Зомби-зомби-зомби.
И только после уточняющего вопроса М. серьезно пояснил:
- Я боюсь увидеть, что это были навязанные смыслы. Как будто не мои ценности были, а мне их внедрили... дрессировщики.
- Думай об этом, сказала М.. Смотри.
Он смотрел на это и понимал, что ему трудно поверить, что действительно возможно было так его... окурить. Зная себя и учитывая, что готовился он к достаточно сложной деятельности, требующей самостоятельной оценки, самостоятельных выводов и решений, он сильно сомневался в том, что для этого было бы целесообразно делать из будущего специалиста - зомби.
- Ходят слухи, что все возможно... - признал он. - И все-таки я сомневаюсь. Однако я готов допускать все возможности.

М. спросила: как тебе с тем, что я сегодня говорю тебе, что делать, о чем думать, что с чем связывать?
- Это нормально. Мы делаем то, о чем договорились. Это не то, чего я боюсь. Не такого управления.
Он подумал еще и пояснил:
- Обрати внимание, как сегодня одно складывается с другим. Я испытываю раздражение из-за того, что придется напрягаться и решать, что делать. Но, когда ты говоришь, что мне делать, я не чувствую облегчения от того, что с меня сняли ответственность. Мы делаем то, что я сам хочу делать. Сегодня так, завтра по-другому. Сегодня я решаю, куда направиться; завтра ты решаешь, куда направиться. Мы договариваемся. Сегодня ты у руля, но мы уже заранее договорились об основном направлении, о цели всей работы. Именно в этом мне надежно, именно это мне подходит. Я с трудом представляю себя в качестве зомби.
- Я допускаю всякие возможности, - продолжал Лу. - Секты, зомбирование, случаи, когда под злонамеренное влияние попадают тысячи людей. Но когда я думаю конкретно о себе и о своей истории, я не вижу такого. И продолжаю допускать все возможности. Это опять то же самое, что я делаю обычно: проверять, перепроверять. А если мы посмотрим вот так, а если повернем еще вот эдак...

- Хорошо, - сказала тогда М. - Давай посмотрим на другой "хвостик". Ты сказал, что ничего страшного для тебя нет в том, что я здесь сегодня беру руль в свои руки. А что было бы страшно? Подумай об этом. Смотри. В этом нет ничего страшного - а что страшно? Смотри.

- Какое выражение лица... - сказала М. спустя минуту. Лу подумал, что лицо у него сейчас, наверное, озадаченное.
- Я так и не понял, что страшно. Здесь, между нами-то - ничего. Там... - он остановился, все еще сомневаясь. - Моя мысль сразу скользнула к Панаме. К Зоне Панамского канала, - уточнил он, стараясь, чтобы его голос звучал нейтрально. Но от этого только сильнее было слышно напряжение.
- Ты готов работать в эту сторону? - спросила М.
- Я готов работать в любую сторону, - кивнул он. - Но есть ли в этом смысл? Имеет ли это отношение к той цели, которая сейчас выбрана: связь с телом здесь и сейчас.
- Может иметь. Но того, что мысль появилась и зафиксирована, может быть достаточно пока. Мы можем сейчас оставить эту тему в стороне, как-нибудь потом прорастет...
Но Лу внезапно почувствовал очень сильное желание защититься от этой темы.
- Как защититься? - спросила М.
Он подобрал ноги и закрылся руками, свернулся в комок.
- Посмотри туда, - немедленно подхватила М. - Сядь ровно, смотри, представь, что ты свернулся так, как хотел. Дыши, не уплывай. Дыши. Смотри. Еще немножко. Смотри. Смотри. Не знаю, что ты видишь, но здесь все хорошо. Смотри.
Лу стал говорить себе: не драматизируй, не драматизируй. Он думал: конечно, сейчас будет про Панаму, и он вспомнит то, что было в прошлых сессиях про Панаму, и начнется кошмар... Не драматизируй! Не фантазируй, не загоняй себя в это. У него перед глазами поплыл туман, "отвертка" расплылась, он сам потерял устойчивость и обмяк. И старательно убеждал себя не нагнетать.
После короткой передышки на вдох и выдох они продолжили:
- Вернись в эту расфокусированноость. От чего ты хотел защититься? Смотри. Ты можешь остановить, если тяжело.
Та его часть, которая всегда остается наблюдателем, только хмыкнула: остановит он, как же! Он смотрел, прислушивался к своему телу, замечал, как растворяется сила и крепость, как слабеют сцепленные пальцы, валится голова, опускается челюсть - и не поднять ее. Ноги стали непослушными, он не мог ими двинуть, пока М. не велела ему вдохнуть и пошевелиться, и тогда он с усилием передернул плечами, топнул ногой, покрутил головой. Все было на месте, все слушалось.
- Глаза у тебя блестят, как в лихорадке, - сообщила М. - И румянец нездоровый. Гипертонический.
Он ощупал себя, убеждаясь, что здесь и сейчас с ним все в порядке.
- От чего ты защищался? - спросила М.
- От вторжения.
Поморщился, объяснил:
- Не физического.

Сидели, смотрели друг на друга, обсуждали неожиданный поворот сюжета.
- Я не планировала двигаться в Панаму.
- Я тоже не планировал.
- И все это каким-то образом связано с твоим ощущением тела как подтянутого и "уклюжего"...
Лу замер. Она снова назвала что-то очень важное, от чего он почувствовал острое желание заплакать. Он искал правильные слова, чтобы объяснить - и ей, и себе - что в нем происходит. Это не просто "плакать". Это... плач по кому-то. Оплакивание.
Это уклюжее, прекрасное, функциональное, тренированное рабочее тело. И то, что с ним делают там. Снова, всегда: вход там же, где выход. Каждый раз, когда он пытается вспомнить свою телесность, он приближается к тому моменту, где отказывается от нее.
И цепенеет от страха.

Он так надеялся, что у него будут и другие двери, чтобы пройти в память о теле.
И они есть! Он вспомнил, как летом поймал в своей руке легкий, но отчетливый импульс, движение непривычное здесь, но такое знакомое ему. Он обдумывал некоторые версии тогдашних событий, складывал два и два, два и три, семь и восемь... И пальцы как бы автоматически сложились, и рука двинулась - таким особым движением. И это было естественно, привычно и... удобно. Он думает - значит, надо рисовать. Чтобы думать эффективнее. Это... правило, это поставленный навык, это "якорь". Он даже знал, что именно рисовала его рука - там и тогда, потому что здесь и сейчас он не умел рисовать. Ну то есть как. Домик с трубой или ромашку, как дети рисуют, ну, может быть, кубик по клеточкам. Это всё. А в том движении его рука уверенно и споро набрасывала бы силуэт машины, и карандаш мелькал бы, штрихуя крыло.
Он отложил исследование этого флэшбека на потом, то ли потому, что считал его приятным, но не слишком важным, то ли просто боялся приблизиться к этой теме.
Он боялся, что это все разрушит. Вот он твердо знает, что рисовал тогда - и вот он попробует сейчас, и у него не получится, и он не то чтобы разуверится в этом радостном знании, но потеряет что-то ценное. Там было солнце, лист бумаги и шариковая ручка, и там на душе у него было спокойно, он был сосредоточен, думал о чем-то важном, и это был он. И если потерять это - он потеряет часть себя, которую даже и узнать еще не успел.
Все же этот кусочек оставался потенциальной дверкой к большей памяти о себе. И Лу надеялся, что сможет воспользоваться этой дверкой, чтобы попасть к себе тогдашнему. Не теми вратами ада, которые снова распахнулись перед ним.

Ну, сказал он себе, что делать. Он знал, на что шел.
- Где я отказываюсь, - повторил он. - Это страшный момент.
- Это страшный момент, согласилась М. Но есть еще кое-что в этом. Не только страх, но и горе. Это непрожитое горе, неоплаканная потеря.
Вот здесь у него перехватило горло. Может ли он справиться с этим вообще? Понимает, что это необходимо, если он хочет двигаться вперед. Но это так тяжело, так...
Лу обнаружил, что не может произнести слово, которое здесь будет правильным. Одно дело - назвать момент страшным. Совсем другое - признать, что сам испытываешь страх. Пришлось внутренне подтолкнуть себя, чтобы произнести это вслух.
- Мне страшно. Это момент разлучения с телом. Момент отказа от него. Я отказался от него. Отдал его им.
- Думаю, что это будет очень тяжело, - сказала М. - Даже подумать об этом очень тяжело. Но я думаю, что это то страдание, которое не убивает. Потому что если ты выжил, пройдя через это как через... реальный опыт...
- Там я не выжил.
- Там - нет. Но тем не менее. Смог сохраниться в каком-то виде. Так, как смог.

Лу соглашается. Он не представляет, как это получилось, что здесь и сейчас он есть, жив, каким странным антинаучным способом, но в одном уверен - нет - только отчаянно надеется на это: если он жив, значит, им не удалось до конца сломать его, отнять те секреты, которые он хранил и не собирался им отдавать.
Для этого и надо было отказаться от тела. И теперь, если Лу хочу соединиться с ним, ему придется принять все, что он отказался переживать там, чтобы не быть сломанным, чтобы не отдать им то, что у него было. Отказался переживать именно потому, что это невыносимо, невозможно.
А теперь ему надо принять это невыносимое, соединиться с ним.
- С другой стороны, это ведь не будет происходить на самом деле...

М. сказала: если это не смогло полностью уничтожить тебя тогда, оно не сможет уничтожить тебя теперь. Это воспоминание. Большое, больное, страшное, ужасающее. Но это воспоминание.
- Не угроблю ли я организм?
- Обычно это хорошо влияет на здоровье. Это разряжает тикающую внутри конструкцию. Масса сил уходит на то, чтобы удерживать это. Строить безопасные кордоны вокруг. Чтобы не сдетонировать неожиданно, когда вдруг случается триггер. Нужно наращивать и наращивать вокруг этого стену, чтобы если внезапно триггер - не пропустить его внутрь.
- Это так, коллега. Я понимаю.

М. сказала: печаль про это тело - видишь, куда она приводит. Я не думала, что так быстро.
- Я тоже не думал.
- Я подозревала, что туда и придем... Но уже на другом уровне, с большим количеством ресурса. Но не так скоро.
- Я надеялся, что вообще без этого обойдется.

- Вот еще что, - сказал Лу. - Бессмысленность! Что бы я ни делал, мне уже никогда не быть таким, каким я был. Мне не вернуться туда. И там же: все умерли, а я остался. Один. Как дурак. Один. Мне не вернуть ничего из того, что мне было дорого. Я готов заплакать.
- Ну и плачь.
- Не хочу.
- Мачо...
- Угу.

- Чтобы объединиться с этим телом, мне так или иначе придется оплакать тот факт, что я никогда не буду таким, каким был. И, оказывается, не просто сам факт этой потери, но и историю ее. То, как это произошло. Вопрос цены: что я получу? Все равно я не буду таким, какой я был. В принципе, для моих нынешних целей не важно... Нет, для мозгов все-таки важно...
- Угу. Рассказывай. Не важно ему...
- Это ирония?
- Это сарказм. Чтобы работать твою работу, нужно хорошо себя чувствовать. Во всех смыслах. Тело как инструмент.
- Да, это правда. Чтобы качественно работать, я должен качественно себя чувствовать. Теперь у меня такая работа.

Лу обнаружил, что ему не хватало этого куска. Тело должно быть построено под работу. А он больше никогда не буду работать. И что ему делать с телом? Но стоп, у него есть работа, другая, та, что сейчас. Важная работа. И для нее тоже важно иметь хорошо работающее тело.
Но он один здесь. Один. Он все еще ощущает себя членом ордена, он не может почувствовать себя свободным, отдельным. Так тяжело быть предоставленным самому себе. Так тяжело быть бессмысленным, бесцельным, не при деле. Не работать - в том смысле, какой был тогда.
- Возможно, - сказал он, - если получится оплакать то тело, того себя, отпустить его - я смогу и принять свою отдельность.
- Возможно, - согласилась М.
Лу нахмурился.
- Пока что я даже и не хочу этого.

@темы: человек, которого нет, сумасшедший с тамплиерами

---

Сумасшедший с тамплиерами (3)

Привет.
Несколько дней я искал одно письмо, имеющее прямое отношение к разговору, но так и не нашел. То ли оно пропало и саморастворилось в недрах компьютера, то ли я его удалил, и это было бы странно, потому что я тщательно храню свои записки об этой истории. Так или иначе - его нет, и придется продолжать без него.
Это было сочинение, заданное мне М., на тему "Я и мое тело". Чтобы идти куда-то дальше, делать что-то новое, что устраивало бы меня в большей степени, стоит прежде всего осмотреться, что у меня есть сейчас, где я сейчас, в каких отношениях с этим, доставшимся мне не знаю почему, живым и реальным телом. Этим телом, которым я все чувствую и которым действую, этим телом, которым я ем и сплю, бегаю в парке и болею, которым смеюсь и плачу. Да, слезами которого я плачу о том, поломанном, порванном, отравленном, утраченном моем теле.

Обдумывая это письмо тебе, я в который раз задался вопросом: а что тебе до меня, до всего этого? Что может быть здесь для тебя?
Ведь я решил начать свою речь, когда, перечитывая свои дневниковые записи и отчеты, увидел, что там слишком много трогательного и осмысленного, чтобы "есть это одному". Очень уж хотелось поделиться.
Но чем?
У тебя свое тело, своя жизнь, и все устроено правильно и как положено (если только ты не такой же потерянный во времени и пространстве эмигрант неизвестно откуда и когда).
Но сегодня я понял интересную штуку. В норме мы живем каждый в своем теле и не ощущаем его как что-то особенное. Оно есть, оно было с нами всегда. Всегда. Мы же - когда здоровы и в порядке, - не замечаем, как дышим, не планируем, как сделаем шаг, не обдумываем тщательно способ сесть на стул или встать с кровати. Все происходит как бы само собой. Тело незаметно и неосознаваемо, пока не заболеет или не проголодается (добавь свои варианты). Оно есть - и его как будто нет. Оно здесь, но где именно?
И многое остается незамеченным и неоцененным.

Несколько лет назад я обнаружил себя в интересном положении. Вот я, вот тело, другого нет - но я не очень-то признаю его своим. И, кажется, это позволило мне заметить то, что было бы незаметно или не настолько заметно в обычной ситуации. Фантастика. Живая метафора. Ходячее остранение.
Так что я думаю, что тебе может быть интересно посмотреть на меня в этой ситуации и узнать, как я через нее прошел. Может быть, ты увидишь много разницы и чуточку сходства, может быть - наоборот. Не мне судить. Но как интересно мне было бы услышать твое мнение об этом!

И, успокоенный, я продолжаю свои речи - не то чтобы дозволенные. Самозахваченные, я мог бы сказать, но это неправда. Если ты здесь и слушаешь меня, значит, все происходит по взаимному согласию. Если же ты это не слышишь и не читаешь, то этого для тебя не существует, ничего я у тебя не захватил и не украл, все по честному.
Говорю.

***
Мне приснился сон о том, что мне подарили глиняную черепаху величиной с две мои ладони. Панцирь ее был расписан примитивным узором синей и зеленой краской и от этого напоминал глобус, покрытый глазурью.
Во сне мне сказали, что эта черепаха может сделать так, что мне будет безразлично, что было там и тогда.
Я сидел на краю кровати, смотрел на черепаху и спрашивал себя: хочу ли я этого? Нужна ли мне эта черепаха? Зачем мне ее дают?
Не очень-то я ее хотел: не отказывался, но и не брал в руки. Позволил оставить у себя, но не принял как свою.

Вскоре после этого мы снова встретились с М.

Харонавтика: № 2(45). 29.09.2014. Неуклюжий и слабый

Итак, он получил задание написать сочинение, написал его, и принес М. Действительно, сказала она, здесь очень мало о теле. В основном о поведении.
- Для меня одно связано с другим.
Потому что он понимал, насколько другим было это тело и привычное ему поведение, насколько другими были нервная система и гормональный баланс. Он понимал это, считал естественными эти проявления, но и тяготился ими. Каким его могут знать другие люди, как они могут узнать, какой он, если он сам себя не узнает?
- Без тела никакое поведение невозможно, - сказала М., и он закивал: вот, вот оно. Тело и поведение - неразделимы. А он - вот так...
Как мучительно обнаруживать порой на своем лице ее мимику, тяжелую и неуютную, эти жалобные брови, эти жалобные губы; как вместе с мимикой меняется и осанка, и повадка. Вдруг через них проявляется - может быть, складывается из них? - паническая неуверенность в себе, острое переживание потерянности и беспомощности. И он видит и понимает, что это мало имеет отношения к его ощущению себя, к его реакции на происходящее, и стоит труда стряхнуть это с себя, а порой нужна помощь, чтобы выправить позвоночник, снять зажимы в спине. Вот он снова он сам и все меньше похож на ее старые фотографии.

Это странное положение вещей. У него действительно хорошая связь с телом, но как будто несколько односторонняя. Он хорошо чувствует, что-где-как, я все тело неплохо чувствую. Но ощущается какая-то отдельность.
- Как будто двигательные нейроны действуют не так, как ты ожидаешь?
- Как будто все сигналы о теле не складываются в общую картину, нет цельного образа тела.

И после долгой внутренней борьбы он все же признал, что очень недоволен своим телом.
Было очень неожиданно обнаружить подступившие к глазам слезы, характерно по-детски сложенные губы. Пришла мысль: "Я опять не такой, как надо".
М. тут же спросила: кому надо?
Он лишь вздохнул, настолько ясным было понимание, что это про отца, там. И такая детская гримаса обиды и безнадежности - в тот момент, когда он признал, что требует от своего тела больше, чем оно способно ему дать, и поэтому - недоволен.
Немного позже, когда он жаловался на лишний вес и на то, что может жить без конфет спокойно, когда их нет в доме и пока совсем не ест их, но если уж начинает - ест их много.
- Кто ест конфеты? - спросила М.
- Дети.

Ему было очень трудно с этим недовольством. Он имел убеждение, что тело - важная штука, ценная и уважаемая, и чувствовал себя виноватым, что чувствует столько досады на свое. Он признавал, что благодарен телу, и что оно в целом здоровое и для своего возраста крепкое. Но он недоволен. Это неприятно. И очень, очень неприятно, что это неприятно до слез.
Он сказал: я должен глубоко проживать свои чувства, но не показывать снаружи.
Интересно, сказала М., это ты такой мачо или это твоя подготовка?
Они немного порассуждали об этом вместе. "Мачо", как они думали, было бы скорее про то, чтобы вовсе не чувствовать чувства, быть непоколебимым, неуязвимым, железным снаружи и внутри. А вот это больше похоже на подготовку.
Подавленные чувства искажают восприятие, мешают принимать решения, делать выборы адекватно ситуации и задачам. Может быть очень важным навык проживать их, осознавать свои потребности, но демонстрировать наружу только то, что считаешь нужным.

Тут он вспомнил, как год назад был на одном тренинге, и в какой-то момент речь зашла о возможности не чувствовать боль в измененном состоянии, и что это управляемо при определенной подготовке. Ведущая привела несколько примеров и поясняла механизм. Он слушал и чувствовал, что постепенно, но неотвратимо приближается к состоянию, обычно называемому "на грани обморока". Вот уже совсем близко - и он обдумывал, как бы ему так выйти на воздух, продышаться, заземлиться, переключиться. Но тогда пришлось бы объяснять, в чем дело, а он не готов был объяснять целой группе незнакомых людей свою историю, флэшбеки, ПТСР, не имеющее никаких объяснений в паспортной биографии. Да и сил уже, честно говоря, почти не было на то чтобы встать и выйти. Он сидел на стуле напротив ведущей, на расстоянии примерно двух вытянутых рук. Как ему казалось изнутри, его вид должен был полностью соответствовать состоянию, он беспокоился, что это заметят, и будут заданы вопросы, на которые он не готов отвечать.
Был еще нюанс: ведущая когда-то была его личным терапевтом в течение двух лет, и работала в подходе, очень внимательном к телесным проявлениям. И она была очень хорошим, внимательным и наблюдательным терапевтом. Лу опасался, что она точно заметит его состояние. Он постепенно приводил себя в порядок: заставил себя дышать нормально, крепко взялся за края сиденья, чтобы почувствовать онемевшие руки, нащупал ногами пол, которого не чувствовал. Дышал, считал про себя, разглядывал предметы в помещении, стараясь удержаться в текущей реальности, не провалиться в кошмар.
На следующий день он пришел на продолжение тренинга и решил объяснить свое вчерашнее состояние, но оказалось, что ведущая ничего не заметила.
Он был изумлен этим: ему казалось, что у него все на лице написано.
Вот так оно и работает?

Снова говорили о его недовольстве телом. Многое связано с весом, лишний вес ощущается как неудобство, ограничение подвижности, снижение выносливости.
Он рассказал о том, как неприятно, что утром, перед выходом из дома, он завязывал шнурки, и было очень неудобно, мешал живот, пришлось опуститься на одно колено - "преклонить колени перед обувью".

- Какой ты?
- Неуклюжий и слабый.
- А как было бы наоборот?
- Подтянутый и ловкий.
- Это не точное соответствие.
- Подтянутый и сильный.
- Если выбирать одно слово, как сформулируешь противоположности?
- Неуклюжий - подтянутый. Подтянутый значит сильный, там и тонус, и ловкость движений.

Слушай, сказал он, я так остро чувствую сейчас эту свою неуклюжесть, и мне плохо от этого. Но недовольство как будто очевидно связано не только с реальными и конкретными текущими неудобствами от лишнего веса, но и с недовольством отца. А в тех воспоминаниях о детстве, которые уже открылись, я ни разу не чувствовал себя толстым или крупным. Скорее наоборот. Даже вот тогда, когда я бегу вверх по склону холма, а отец - каменный, недовольный, с секундомером. И в Африке, в тренировочном лагере, я себя чувствую вполне ладным - отличное тело для бега.
М. сказала: чтобы быть неуклюжим, не обязательно иметь лишний вес. Достаточно не мочь выполнять предъявляемые требования.
Лу усмехнулся: даже выбор слова, описывающего то, каким он хочет быть - подтянутым! - такая явная отсылка к папе-офицеру, что даже и сказать тут нечего.

Харонавтика: № 3(46). 07.10.2014. Лежа в горячей сухой траве под ярким солнцем

Сначала он рассказал, что всю прошедшую с прошлой встречи неделю чувствовал себя очень плохо: головокружения, слабость, сердцебиение, пустота и ноющая боль слева. Он списывал это на перемену сезона, осеннюю погоду.
Из-за плохого самочувствия не думал о затронутых в прошлой сессии вопросах, но сейчас хочет продолжить эту работу. М. предложила к тому, о чем говорили тогда.
Лу сразу скривился:
- Ой, как я не хочу. Совсем не хочу конкретики.
Но М. продолжала спрашивать:что самое раннее, что ты помнишь о своем недовольстве телом?
Он начал говорить, что это очень сильное ощущение... И понял вдруг, что не только не помнит, что там было, но и не хочет вспоминать. Не хочу. Началось очень слабое головокружение, оно быстро усилилось. Лу понял, что ощущение, воспоминания о котором он избегает, это "я опять не такой как надо". И прямо сейчас снова появилось то состояние, которое преследовало его в течение всей недели. Оно было такое же сейчас, когда он пытался вспомнить это воспоминание. Головокружение, слабость.
М. сказала: там не было никакой конкретики.
Действительно, не было никакой, согласился Лу. И сейчас не было тоже. Но его начало слегка - ну, еще не тошнить, но так как-то. Это было очень, очень неприятно. И он почувствовал, что так - сплывает.
Погоди сплывать, сказала М. Пошевелись.
Она напомнила их прошлый разговор о его беспокойстве и недовольстве тем, что он - неуклюжий. И Лу совершенно не помнил, что они об этом говорили в прошлый раз. Сам факт этого разговора выпал.
Он удивился, как прочно это вытеснил... забыл начисто.
Это нормально, сказала М., это совершенно естественно.
Тогда он с очень жесткой интонацией заявил: я должен помнить всё. Если я чего-то не помню, я должен отдавать себе в этом отчет. Если я чего-то не помню, то это что-то значит, это очень интересно.

- Что ты будешь делать со мной сегодня? - спросил Лу.
- Главное - что будешь ты делать сегодня.
- Ну, ты же даешь команду. У тебя есть план.
- У меня нет плана. У меня есть твои реакции.
- Ага. Идем за энергией...
Тут он почувствовал, как будто что-то прошло по ногам. Что-то внутри, снизу вверх прошло по ногам от ступней до колен. Сказал об этом.
М. ответила: когда с тобой работаешь, никогда не знаешь, куда придешь.
- Ну, это всегда так... - сказал Лу.
- С тобой особенно. Давай, если ты настроен, готов и хочешь, вернемся к тому самому раннему смутному воспоминанию.
- Да, давай.
- Можешь попробовать почувствовать, как это?..
- Очень не хочу.
- Я не могу тебя заставить.
- Я просто сообщаю о своем состоянии.
- У нас нет визуального якоря, ничего конкретного.
Он сказал, что там только клочки - фрагменты картинок вперемешку.
- Смотри.
Лу обратил внимание на свое дыхание - оно стало необычным, он захватывал много воздуха, с сильными выдохами.
В конце был короткий сильный импульс сложиться - как от изнеможения, от усталости, когда совсем сил не осталось. В ногах какая-то заметная, но не очень понятная реакция. Слабая пульсация, особенно в икрах.
- Вот такое дыхание. Я как будто стараюсь сохранять дыхание. Я ведь обычно так не делаю?
- Раньше не видела, чтобы ты так делал.
Это дыхание с сильными выдохами и вдохами продолжалось еще какое-то время. Лу сказал: у меня похожим образом кружится голова, когда я бегаю и мне не хватает дыхания. И внутри все слегка дрожит.
Дальше все было так же: сильные выдохи, головокружение. Это было очень тяжело. Тяжесть нарастала, но он не говорил об этом М. Ему было интересно посмотреть, как долго он это выдержит. И что там, за этим состоянием.
Спустя какое-то время он был уже полностью уверен, что это - про бег. И здесь, когда бегает, он чувствует похожее, когда устал. Но слабее. Он останавливается раньше, чем становится настолько тяжело. Он не заставляет себя бегать до такого состояния. Это уже слишком.

- Когда ты в последний раз так дышал?
- Это было давно, много лет назад. Зимой. Они с ее тогдашним парнем бежали, чтобы успеть на электричку.
Тут Лу разозлился на этого парня. Зачем гонять девушку? Лось идиотский. А тогда еще было очень холодно, морозный воздух. Уже нечем дышать, бежишь... Вот так же. Нет, не совсем так, морозный воздух ощущается по-другому. Похоже, но это не то же самое. То ощущение и это отделяются одно от другого, не полностью совпадают.
- А у тебя есть опыт бега до такого состояния? - спросила М. - Что сейчас происходит в теле, когда ты думаешь, пытаясь найти такое состояние?
У него закаменели плечи и шея. Медленно-медленно он прочувствовал то, что внутри.
- Я злюсь.
Длинный выдох.

М. сказала: очень тихо и печально ты это произнес.

Правда, что тихо. Может быть, и печально. Он был еще и удивлен, не уверен в том, что чувствует. Он сказал: у меня появилась мысль; она ни на чем не основана, но не уходит; и я не могу это сказать.
Мысль была про отца, про его недовольство тем, что сын такой неуклюжий и слабый, не может бегать так быстро, как должен. Лу ловил эти мысли и отталкивал их, и чувствовал, что левая сторона лица у него горит.
- Я не хочу про это говорить.
Он по-прежнему не был уверен, что это факт. Но оно никуда не девалось. И ему не хотелось произносить это вслух.
- Можешь не произносить, но оставаться с этими ощущениями. Как оно в теле. Это ты можешь сказать.
Он помолчал какое-то время, потом сказал, что это все равно что сказать вслух о том, что там.
- Не говори. Будем работать так. Просто думай об этом, о том, что ты не хочешь пока рассказывать.

Он понял, что ему там лет 12, наверное. И... он все еще не мог это сказать, но он хотел это сказать.
Смотри и думай об этом.
Руки сцеплены, челюсти сжаты, губы закушены.
Длинные выдохи. Упрямство.
Потом жар в щеке прошел, осталось немного тяжести в голове. Ноги стали тяжелые, плечи наоборот расслабились.
- То, что ты неловкий и неуклюжий, насколько это тебя беспокоит? - спросила М.
- Не, ну это не дело! - воскликнул он недовольно и, скорее, озабоченно, но без стыда и печали.
И тут Лу закинул руку за голову, удобно ее там устроил. Очень странная поза: он сидел ровно, рука за головой. Сказал, что так не делал раньше, кажется.
- Подумай, что это ты делаешь такое? Смотри.
- Знаешь, - вдруг сказал он после недолгого молчания, - так хорошо лежать в траве. Я почти чувствую, как она пахнет. Она не влажная, подсушенная солнцем, такая сухая... Очень здорово. Лежать в траве. Рука за головой. Трава так... пахнет. Знаешь, такой травы у меня никогда не было здесь. Разве что в украинской степи - но она была не такая, и я не лежал здесь в этой траве. Ноги гудят. Они крепкие, сильные, усталые.
Он знал, где это и когда. Он взрослый, но совсем молодой. Это Африка.

- Вдохни, пошевелись...
Оказалось, что и шевелится он не так, как обычно. Такой расслабленный, довольный. Съехал по дивану и полулежал на нем, двигался неторопливо, лениво... Отдых и покой. Ноги все еще немножко гудят, но это теперь приятно.
Вдруг сказал: а ноги довольно сильные. Эти ноги, здесь. Вот ногами я доволен, их тренировать нужно, но потенциал у них вполне удовлетворительный.
- Как чувствуешь себя в целом?
- Крепко и уверенно.
- Как сейчас тело?

Он заметил несоответствие верхней части и нижней. Хочется, чтобы верхняя была такой же сильной и крепкой. Проблемы, оказывается, не со всем телом. Ноги он чувствует насыщенно, наполненно. А выше, где живот и бока - там как будто облако. М. предложила ощупать эту зону. Но ему не хотелось, было неприятно.
М. сказала: сосредоточься не на ощущениях руки, а на ощущениях боков и живота, когда касаешься их. Лу обнаружил, что лучше чувствует живот, не тогда, когда трогает его руками, а когда напрягает мышцы живота. И усмехнулся: как можно иметь нормальное тело, если его нет?
М. взялась за "отвертку" - смотри, чувствуй тело.
Лу растерялся: как, одновременно и смотреть, и чувствовать? Где тут фон, а где фигура?
- Это тебе не ваш гештальт, - сказала М. - Что там с беспокойством про неуклюжесть?
- Я не могу! - запротестовал Лу. - Следить за "отверткой", чувствовать тело, да еще и беспокоиться! Мощности не хватает.
- Глазами следи за отверткой, а мысленно просканируй тело от макушки до пяток.
Лу подумал, что он, должно быть, выглядит очень забавно, пытаясь распределить внимание сразу по нескольким направлениям, гримасничая и пыхтя от напряжения.
- У меня только один вопрос, - сказал он в конце. - В Африке тоже такие садисты были?
- А как же! - усмехнулась М. - Еще и считать заставляли, отнимая по три, от ста в обратном порядке.
Ладно, подумал Лу. Наверное, тогда у меня получалось, а то бы не взяли в шпионы.

В самом конце она еще сказала:
- Там было что-то очень большое, о чем ты не хотел говорить.
- О том, что он ударил меня по лицу. Сильно.

@темы: человек, которого нет, сумасшедший с тамплиерами

---

Сумасшедший с тамплиерами (2)

Привет. Ты здесь?
Я собрался с духом и начинаю начинать. Все же кое-что придется напомнить - не тебе, так себе самому, чтобы подхватить нить повествования, которую я разматываю, спускаясь в этот лабиринт, с того места, где я ее оставил.

У меня есть М., и благодаря ее отваге, стойкости и мастерству я вот уже шесть лет распутываю узлы и колтуны, в которые сбилась моя память, моя история. После первых двух лет я начал собирать "Человека, которого нет" из записей, сделанных после сессий с М. и между ними. Тогда она предложила прервать нашу работу на то время, пока я пишу книгу. Я согласился. Нужно было разобраться с накопленной информацией, а регулярное добавление новых впечатлений сильно затруднило бы процесс. Когда я закончил книгу, мы продолжили работу. Теперь, четыре года спустя, я насобирал еще больше отрывочных сведений, коротких вспышек памяти, радостных и печальных результатов размышлений и бесед с друзьями обо всем этом. Так много, так много - вдвое больше, чем тогда. И я не очень понимаю, как мне рассортировать всю эту гору по отдельным кучкам в соответствии с темами, которые проявляются и мелькают то тут, то там.

Я несколько раз пытался сделать это. Собрал и распечатал все записи, взял ножницы и начал резать распечатки, раскладывать фрагменты в отдельные папки по темам. Но это не так просто: пришлось читать всё подряд. Через пару дней я слег. Да так, что не мог подняться с дивана от острой боли: напряженные мышцы сдвинули позвонки, а те пережали нерв. Лежал на диване и ругал себя, за то что прилег - если бы сидел, было бы легче встать. Но и сидеть было невмоготу. Хотел вызвать скорую, но понимал, что если даже дотянусь до телефона, то как потом? Я не смогу встать и открыть им дверь. Кое-как, ругаясь и шипя, сполз с дивана, встал, выпрямился - стало полегче, дошел до клиники, к счастью, она недалеко. Мази и таблетки свое дело сделали, но пришлось на время оставить опасное занятие.

С тех пор я несколько раз возвращался к нему, но каждый раз ненадолго: очень острые впечатления, очень больно и горько прикасаться к большей части того, что там записано. Мне грустно это признавать, но в одиночку мне не справиться. Может быть, вместе с тобой мне легче будет все это перечитать и разобрать на составляющие. Может быть, просто представляя себе, что ты там где-то есть, читаешь это со мной, слушаешь мои жалобы и ругательства, вздыхаешь и ругаешься, плачешь и смеешься вместе со мной, я смогу не чувствовать себя настолько наедине с этой историей, с моей памятью, которой и в которую мне самому так трудно верить порой.
Не знаю, заманиваю я тебя сейчас или пугаю. Пожалуй, и то и другое, одновременно.

Ты мне так нужен, говорю я. Побудь здесь рядом. Бу, говорю я. Там будет страшно. Останешься ли ты со мной?

Не беспокойся, если ты уйдешь, я об этом не узнаю. Я позабочусь о том, чтобы всегда чувствовать твое присутствие и поддержку, мой воображаемый читатель. Если же ты есть на самом деле, то знай: я верю в тебя. Иначе бы зачем всё это?
И мне спокойнее от того, что я знаю: ты можешь уйти в любой момент, ты можешь позаботиться о себе. Не бойся и ты за меня: я уже выдержал эту историю, и даже дважды. Один раз, когда она происходила, и второй - когда мы с М. вытаскивали оборванные и обгорелые куски моей памяти. Так что и в третий раз, рассказывая эту историю тебе, я справлюсь. Мне хватит твоего присутствия, даже воображаемого. Я просто буду знать, что ты здесь. Это логично, согласись: если ты это читаешь - когда-нибудь, когда угодно, хоть десять лет спустя, - ты здесь. И для тебя это такое же подлинное сейчас, как для меня мое сейчас: двенадцатое июня две тысячи восемнадцатого года, три часа двадцать три минуты пополудни.

Просто буду здесь складывать страницы этого дневника, одну за другой, в той последовательности, в которой они появлялись. И для того чтобы говорить свободнее, я снова спрячусь за местоимением третьего лица, так мне легче признавать и признаваться во многом, так легче снова встречаться с горечью и страхом. Как будто это не я, не со мной, не обо мне. Мы с тобой уже оба в курсе, но я все-таки притворюсь. Спину поберегу.

Итак, вот первая запись после перерыва.

Харонавтика: №1(44). 18.09.2014. Выбор цели

Он начал нумерацию заново - ему казалось логичным и важным отметить начало нового этапа.
Цели и задачи работы тоже должны были быть уточнены или определены заново.
Он проделал важную работу: собрал все, что было сделано за почти два года и переписал свои заметки в один большой текст. То, что записывал маленькими фрагментами по мере обнаружения, он теперь, фактически, осмыслил заново, прочувствовал как нечто большое и целое. И это большое и целое относилось к нему. Он получил возможность посмотреть "на все сразу". То, что было рассеяно и растянуто от сессии к сессии, было теперь собрано по темам, оказалось перед глазами целыми большими кусками. У него появилась возможность посмотреть, "что это за человек". И увидеть, что это за человек. Что он за человек.

Ему стало не по себе от увиденного. И это не про тогдашнюю подготовку, не про умения и навыки, которых сейчас нет. Это про то, какой он сам был, а самое страшное - и какой он есть.
Потому что одно дело, что он тогда мог или не мог; был он там или не был, сделал то и это или не сделал; попал в Зону канала к тем специалистам, или не попал; выдержал или не выдержал. Тут всегда остается возможность сказать, что это бабушка надвое сказала, писано вилами по воде, нет никаких тому доказательств. Так, фантазии, бред. Но то, что вот сейчас, в бесспорном настоящем этот человек раз за разом, сессия за сессией из состояния невыносимости, дрожа и еле дыша, вот это объективно - в черт знает каком состоянии спокойно говорит: нет, не надо останавливаться; да, продолжаем. Спокойно говорит. Работает он. Спокойно.
Вот от этого уже не отвертеться. Это происходит прямо сейчас. Он может заглянуть в свои записи и посмотреть число и дату предыдущей встречи с М., два месяца и шесть дней назад, и увидеть, что он так же, как всегда, был готов продолжать и продолжать. И тут ему деваться некуда. Это реально. И есть свидетель.

Кроме того, Лу испытывал беспокойство. Пока отдыхал и писал книгу, память затянулась, как рана, если ее не бередить. Если теперь вернуться к этому странному расследованию, если все начнется опять: флэшбэки наяву и сквозь дрему, ночные кошмары, все это бесконечное и бездонное. Каково придется его партнеру, ведь нереально быть так близко и скрывать свое состояние, когда оно такое. Как этот мучительный процесс начнет оттягивать на себя все силы, а ведь он хочет направить много энергии в сюда, в сейчас.
Что заставляет его продолжать?
Это очень тяжело - жить с амнезией, хоть и частичной. Как это - не знать свою историю? Не помнить своей жизни? Это значит - не знать, какой ты человек.
- Ты все еще не знаешь? - спросила М.
Лу растерялся. После того, как он подробно объяснил, каким уникальным и доходчивым способом познакомиться с собой оказалось написание книги, он, выходит, все еще не знает, каков он? Нет, знает, но...
- Чего же ты хочешь? - спросила М.
Первой откликнулась тяжесть в затылке.
Со второго захода он понял, чего хочет, но сказать это было трудно. Он чувствовал слабость - под ключицей слева и в ногах.
- Я хочу чувствовать себя в теле. В этом, вот в этом.
Он наклонился вперед, опираясь локтями о диван между колен и обхватив ладонями голову.
- Что ты делаешь? - спросила М.
- Очевидно, горюю. Не то чтобы я это сильно чувствовал, но не знаю, что еще можно делать в такой позе.
М. сказал: сядь прямо. Он выпрямился и сказал - продолжая сказанное про то, что хочет соединиться с этим телом:
- Раз уж не могу вернуть себе то. Свое. Вот поэтому горюю. Потому что не могу вернуть.

- Понимаешь, - сказал он, - связь с телом вроде бы вполне удовлетворительная, но как будто... не напрямую. Часто кажется, что я не прямо к нему обращаюсь, а через нее, через какие-то как будто ее структуры. Иногда я теряю себя, я теряю свое поведение и свои реакции, заменяюсь ее реакциями, и после этого чувствую себя достаточно неприятно. Часто с таких "вывихов" начиналось вот то состояние "кто я? меня нет". Я ведь обязательно пытался вернуть себе управление, и надо было определиться, кто я. И это было сложно. Я - это, в том числе, телесные паттерны, это интонации, тембр голоса, все вот такое. Я вдруг говорю не своим голосом, не своими интонациями, и делаю при этом странные движения - и мне от этого ужасно. Ничего особенного в целом, не одержимость какая-нибудь. Просто "не мое" - и я чувствую разницу. Это тягостно и неприятно.
Он сказал:
- Хочу уже обжиться здесь, чтобы не приживалом быть, а хозяином, раз уж есть как есть. Воплотиться уже совсем.

Он говорил еще: чтобы обжиться в этом теле, ему все-таки нужно вспомнить то, свое. И с этим проблемы. Он давно хотел и пытался ощутить свою телесность в большей степени. С первой же попытки получил побочный эффект. Стоило ему увидеть мужчину около тридцати, непроизвольно он начинал представлять...
Он все еще не может произнести это слово без запинки, поэтому сначала прибегает к намекам. Он говорит:
- Представляю... всякие вещи, которые с ним можно сделать.
Потом резко вдыхает и произносит твердо: как его можно пытать.
Это даже не мысли, говорит он, это просто потоком обрушивается по краю сознания. Он шарахается от этих образов, старается не впускать в себя, но это все равно очень ощутимо и выворачивает наизнанку. Потому что много времени не надо, миг - и ты все увидел и понял. Он стал с осторожностью ездить в общественном транспорте, там легко оказаться рядом с молодым мужчиной - и придется бороться с кошмарами наяву.

Со второй попытки приблизиться к памяти о своем теле он сразу видел себя, как видишь себя своими глазами: руки, плечи, грудь, свое тело - схваченное чужими руками. Тоже мгновенное, но весьма неприятное впечатление.
Похоже, он неосознанно искал вход там же, где был выход, то есть возвращался в тот момент, где включил диссоциацию. А момент вот такой.

М. спросила: ты хочешь вернуть свою телесность - когда? Ну, скажем, образца какого года, периода?
Лу подумал и решил, что лучше всего ориентироваться год так на семидесятый. Там, тогда, кажется все было относительно благополучно. Работы много, все получается, все складывается удачно, он молод, полон сил, чувствует себя хорошо. И еще целых три года до катастрофы.

М. сказала: нам понадобятся какие-то конкретные моменты как точки входа.
Он стал припоминать, какие эпизоды им уже известны, на что можно опереться. Может быть, обойдется без живодерства? Весьма маловероятно, но вдруг...
- Меня все еще интересуют подробности, - сказал он. - Например, достал я хоть кого-то из тех, кто был причастен к смерти Хорхе, или нет. Удалось ли мне убить кого-то из них.
- Как ты будешь с этим жить? - спросила М.
- С чем? С тем, что достал?
- Да.
- С чувством глубокого удовлетворения.

Нет, сейчас он мирный тихий человек. Этот навык ему не нужен. Но там и тогда он был очень к месту. Лу говорит: надеюсь, я сумел им воспользоваться, и успешно.
И он все еще боится узнать, что был "не на той стороне". С теми, кого сейчас не считает "хорошими парнями". Боится обнаружить, что нынешний он с собой тогдашним резко несогласен.
И все-таки признает:
- Кажется, мне надо больше доверять себе: вот такой я, каким я себя сейчас знаю, был тем, кем хотел быть, и делал то, что хотел делать, потому что - посмотрите на него, разве его заставишь делать то, что он не хочет. Если я был на какой-то стороне, значит, у меня были такие убеждения тогда. И если у меня тогда были такие убеждения - значит у меня тогда были такие убеждения, аминь.
Потом молчит. Потом добавляет:
- И вот еще что. Как бы ни было отчаянно трудно вспоминать. Как бы ни было отчаянно больно помнить. Я выбираю вспоминать и помнить. Ради собственного достоинства. Я не представляю, как иначе.
.
.
.

запись создана: 12.06.2018 в 15:45

@темы: человек, которого нет, сумасшедший с тамплиерами

---

Штирлица неудержимо.

@темы: человек, которого нет

---

Сестра сделала мне офигенный подарок, когда я ездил с ней по ее проекту.
Я был в своей питерской обновке, и, конечно, мне хотелось увидеть, действительно ли она показывает меня так, как я себя знаю.
Ну... да.

Съемка - lindal, мэйк - irondragonfly

Остальное

@темы: человек, которого нет

---

Вот же только я собрался (и начал) писать Любовные письма, как обнаруживаю диалог:

- Еще нашла книгу Аше Гарридо "Человек, которого нет". И вот это пиздец. Мощнейшая штука, какой яркий прожектор воли и жизни, какая невероятная победа, какая дикая работа духа. Очень .. не вдохновляющие даже, но будто выталкивающие. Мегакруто, у меня просто нет слов.
- "Человек, которого нет" - абсолютно потрясающая штука. Меня в свое время этот роман порвал на части, настолько он сильный.

Ооооо, как мне вовремя и спасибо огромное. Такая поддержка. Такая.

@темы: радости и чудеса, человек, которого нет

---

Текст для блица.

Любовь взрослых людей

Ладно, я надеюсь, здесь всем уже есть хотя бы восемнадцать, потому что я собираюсь рассказать про любовь взрослых людей, а законы, как писал Карамзин, осуждают предмет моей любви. Впрочем, там дальше у него - но кто, о сердце, может противиться тебе?
Я - точно не могу. Сердце мое желает говорить, и я предоставляю в его распоряжение свои уста, персты и клавиатуру.
Итак, про любовь.
С тех пор, как ты умер, все стало намного однозначнее и проще. Достоинства твои сияют перед моим внутренним взором, нимало не омраченные твоими недостатками, к черту Карамзина – при жизни ты был занудой, каких поискать, да, ворчуном и занудой. Но сейчас, когда я защищен от этих неприятных черт твоим отсутствием, они уже вспоминаются милыми и безобидными. Но нет… впрочем, неважно.
Я собирался рассказать про любовь, а начал с того, что обозвал тебя занудой. Кажется, я от тебя не сильно отличаюсь. Впрочем, это тоже любовь, это тоже. Ты был занудой, я тоже, и мы были рядом до последнего твоего дыхания, может быть, в этом тоже проявилось наше общее занудство. Я всем говорю, что последними нашими словами друг другу были такие: ты мое счастье – а ты мое. Но на самом деле, на самом деле, после того как мы это сказали, ты добавил: но мне не понравилось, что мы ругались.
Ну не зануда ли?
А я ответил: это вообще мало кому нравится. И потом долго терзал себя за то, что так глупо и бессмысленно ответил, а можно было сказать: это жизнь, или: это любовь. Любовь взрослых людей.
Впрочем, ты и без меня это знаешь, так что любой ответ был бы одинаково банален. И не в словах было дело. Одной рукой я обнимал тебя, другой держал за руку. А ты умирал.
Кажется, после этого ты уже ничего не говорил. Я лежал рядом и обнимал тебя. Понимал, что уже ничего не могу сделать больше – но все еще пытался. Звонил твоему врачу, твоей маме и заказывал для нее такси, звонил в коммерческую «скорую». Обычная от нас уже уехала, даже не попытавшись найти твои измученные химией вены. Врач сказал сестре сделать преднизолон внутримышечно, пригласил меня выйти на лестницу и сказал, что на самом деле это уже конец.
Что они понимают?
У нас было еще полчаса твоей жизни. Тонометр не находил у тебя давления, твои руки были ледяными, но ты не чувствовал холода и просил убрать одеяло, а я не соглашался. Я обложил тебя бутылками с горячей водой, я кинулся в кухню, включил электрический чайник, влез на табуретку и в спешке, роняя на пол пакеты и коробки, перебирал твою кофейную полку. Мы уже месяц, с тех пор, как тебе стало совсем плохо и ты отправился в больницу, не обновляли ее, но я надеялся, что там осталось немного кофе. И да, он там был.
«Ирландский крем». Ровно на одну порцию. Я так спешил, что залил его прямо в чашке кипятком. Твоя последняя чашка кофе была не слишком удачной, прости. И не помогла. Впрочем, и «скорая» не помогла. Они уехали, потому что им нечем было помочь тебе. Что мог сделать один я, не чудотворец, не бог, не маг? - даже кофе сварить толком не смог.
Потом я просто лег рядом с тобой на самый краешек кровати и обнимал тебя до самого конца. Это уже была твоя работа – умирать. Я только рядом мог быть, но ты был там один, уже не отвечал мне, занимался своим одиноким делом. И я не теребил тебя, просто оставался рядом.
Все, что было потом, я вспоминаю очень смутно – и не думаю, что это важно помнить в подробностях и последовательно, все было, как было, я делал, что должен был, остальное неважно. Как будто время ходило по кругу, или, скорее, как будто заблудилось и бродило туда-сюда, повторяясь, путаясь, теряясь. Где-то потерялось, как будто его и не было.
Помню, когда оно началось снова. Какая это была ночь по счету? Месяца еще не прошло, пары дней не хватало до месяца с твоей смерти. Я уже раскладывал диван. До того долго спал на неразложенном, как будто боялся занять твое место… Или просто не мог. Ложился на узком пространстве, как будто прилег отдохнуть, а вовсе не на ночь крепко спать до утра. Потом однажды все же решился – разложил диван и стал привыкать спать во всю ширь его – один. Четыре года отвыкал, теперь стал привыкать обратно. А жаловался, что нет возможности поваляться вволю, по диагонали, свободно, не жаться на своей половине. Ну, вот – весь диван в моем распоряжении. Давай, радуйся, все равно деваться некуда, валяйся, сколько влезет, хоть поперек. Я убрал все наше постельное белье и купил новое – просто невозможно было бы вынести еще и это. Так вот и спал. И спокойно спал, слава богу, бессонница мне неведома. Я могу как угодно страдать днем, но приходит ночь – и я сплю. Может быть, потому что позволяю себе как угодно страдать днем. Или потому что я быстро устаю от страданий, к ночи мои силы иссякают, я забываюсь глубоким мирным сном.
За несколько дней до того один мудрый старый человек сказал мне: кто любит - отпускает.
И я принялся отпускать, усердно, со всей дури. Ты же меня знаешь, если я что начинаю делать, то всегда так: земля дрожи, небо трещи, я делаю, что должен. Так и тут. Я стал говорить тебе: иди, иди куда хочешь, я знаю, что тебе здесь уже совсем никак, да я и понимаю: мир не самый приспособленный для счастливой прямой и светлой жизни, иди, иди, ты говорил, что миров много и есть получше – так иди куда хочешь, я справлюсь сам, без тебя, ничего, я справлюсь, честное слово, я справлюсь, я справлюсь. И это чистая правда, я – справлюсь. У меня здесь много дел еще, и я хотел бы вернуться сюда снова, потому что здесь много дел еще. И я люблю этот мир. Как вот, знаешь, люблю тебя, хоть ты зануда и ворчун и иногда мне хотелось крепко стукнуть тебя или уйти от тебя насовсем, но я не делал ни того, ни другого, потому что ты вот такой и единственный. Другого тебя нет, что же делать. И этот мир такой – вот такой и единственный. Другие – другие. Я люблю этот. Но ты-то не обязан здесь торчать из-за меня! Последнее, что я хотел бы – это вцепиться в твой рукав и удерживать тебя там, где ты не хочешь быть. Потому что… В общем, это было бы неправильно, трещи, небо, я буду делать то, что должен, и я должен тебя отпустить: иди, куда хочешь, иди, иди.
И вот в ту ночь – незадолго до месяца с твоей смерти – я проснулся сам не знаю почему, и почувствовал, что я не один здесь. И в голове моей звучал отчетливо припев из любимой колыбельной, помнишь, я ее тебе показывал когда-то:
And now you are sleeping and now you are sleeping
But if you need me you will find me here
Ты знаешь, как я боюсь темноты. И как я испугался бы, если бы не… Если бы ты меня не успокоил. Твое присутствие ощущалось настолько явно, что я даже не задумался ни о чем. Просто радовался, лежал в темноте и радовался. Это было как поцелуй, как объятие: долгое, нежное, тихое, без спешки, без страсти. Как просто лежать рядом и обниматься. По-взрослому, так, когда простое мирное объятие порой содержит больше присутствия одного в другом и близости, чем самые страстные ласки.
Нет, я не чувствовал прикосновений – телом не чувствовал. Но душа разворачивалась, как лепестки розы под лучами солнца. И я говорил тебе: ты мое счастье, ты мое счастье.
А потом: иди, иди куда хочешь, я не буду тебя держать, иди, иди…
Помнишь, в больнице, не следующий день после операции, когда я рассказал тебе то, что не рассказали врачи и мама, ты сказал: уже? Я кивнул. Ты тоже кивнул, а потом посмотрел на меня и сказал: ты ведь знаешь, что я тебя найду. Да, сказал я. Да. Как не знать.
Ты прожил еще месяц, и две последние недели – дома, со мной. И мне было не до того, чтобы думать о следующей жизни, мне в этой хватало хлопот. Я почти не спал – как и ты, и мне было чем заняться, мы боролись до конца, зная, что шансов нет, но ты так выбрал – и я был рядом, вместе с тобой.
Ты сказал: я найду тебя. Но я твердил: иди куда хочешь. Не то чтобы я забыл о твоих словах. Но я хотел, чтобы ты отправился туда, где тебе будет лучше, чем здесь, туда, где тебе будет лучше. Мое стремление решать за других, от которого я долго и почти успешно стараюсь избавиться… Для тебя в этом нет ничего нового, правда? Ты меня знаешь лучше, чем я знаю сам себя, и нет у тебя на мой счет таких иллюзий, как у меня, и это у нас взаимно. Как можно любить, имея иллюзии? Это было бы что угодно, но не любовь. Любовь не слепа, если это любовь. Любовь – ужасно точный измерительный инструмент, и ты достоин любви, это измерено с нечеловеческой точностью самой любовью. Сколько раз я злился на тебя, потому что твои решения, мнения и поступки казались мне неправильными, слабыми, глупыми. И только потом я видел их смысл и силу. Любовь не отступала, в отличие от меня. Потому что любовь знала больше моего. Знает и сейчас.
Я говорил: мое счастье, я говорил: иди куда хочешь. Потом – не знаю, сколько времени прошло, - я сказал: ты же знаешь, если я недосплю, у меня будет болеть голова весь день… иди, иди, ты мое счастье, иди куда хочешь. И как будто что-то исчезло, и я заснул сразу.
Коты, кстати, не встревожились: мирно спали в ногах все время, пока ты был рядом.
Утром не знал, что и думать о ночном свидании. Было ли оно? Или это сон? Или какая-нибудь из тех иллюзий, которые бывают у людей в полупробужденном состоянии и объясняются разнообразными мозговыми явлениями? Я боялся верить в то, что все было на самом деле, потому что так не бывает, я же не сумасшедший и не наивный дурачок, я же умный и читал умные книжки и статьи в Википедии.
Пришла ночь, я расстелил диван – снова с горькой мыслью о том, что хотел спать вольно и удобно, вот теперь могу, сколько влезет. Кожа после умывания была неприятно сухой, это мешало расслабиться, я дотянулся до полки и взял баночку кокосового масла, которое держу поблизости для таких случаев. Кажется, я зацепил пальцами многовато масла, оно никак до конца не впитывалось, и я не хотел пачкать новую, разумеется, очень красивую наволочку, поэтому никак не мог лечь удобно: я привык спать не боку, а пришлось лежать на спине и стараться не соприкоснуться лицом с подушкой. Спать хотелось очень, коробка с салфетками стояла слишком далеко – не дотянуться, еще одна пачка лежала на столе в противоположном углу комнаты, а встать не было никаких сил. Я помаялся, повздыхал – и заснул. И повторилось то, что было накануне. Я твердил, что люблю тебя и не держу, ты мое счастье, иди, куда тебе нужно, где лучше для тебя. Иди. Иди. Куда хочешь.
Кто любит – отпускает, правда?
Я, кажется, не отпускал. Я отталкивал. Потому что больше всего хотел вцепиться в твой рукав и не отпускать, удержать здесь, притянуть к себе, обнять и никогда, никогда не выпускать из рук. Ну, как делают после долгой разлуки – обнимаются и держатся друг за друга, потому что нужно время, чтобы поверить, что вот он, вот я – вместе, это реальность, это есть на самом деле. Вот так я хотел тебя обнять и не выпускать, а не то что поглотить и поработить, нет, не это. Просто чтобы отдышаться и поверить, что ты действительно здесь.
А сам твердил: иди, иди, иди куда хочешь.
Утром увидел, что на краю дивана лежит салфетка – сложенная, не развернутая салфетка из той пачки на столе. Знаешь, я все понимаю. Коты могли ее принести. Ну, например, кто-то влез на стол, салфетка могла прилипнуть к шерсти и так прибыть на диван, не развернувшись, не помявшись. Давай, для собственного спокойствия и чтобы не пугать себя мыслями о сумасшествии или полтергейсте – одно другого не лучше – я буду думать, что это коты. Ладно? Просто ради некоторых… приличий пусть это будут коты.
Осталось совсем немного. Еще буквально пара абзацев. Про то, что было на следующий день и в следующую ночь.
В тот день – было воскресенье, я помню, потому что я ехал в такси от своего друга, к которому езжу каждые выходные, и потому, что я записал в дневнике, что это было, просто чтобы не думать потом, что я все это придумал. В тот день я ехал в такси и вот уже проехал мост через реку, которая отделяет наш район от остального города, этот мост всегда казался мне пограничным, как будто переправляешься с той стороны на эту, из чужого мира в свой, в наш. И теперь мне каждый раз нестерпимо грустно проезжать по этому мосту, потому что тебя здесь нет. Я вижу все, что видел раньше, когда возвращался к тебе – из этого или из других городов, я вижу все то же самое, только тебя нет на том конце пути. Мне есть чем заняться и моя жизнь не состоит из одной боли и отчаяния, но когда я переезжаю через эту реку, по этому мосту – мне больно и я в отчаянии.
И вот в то воскресенье я ехал через мост, и твердил: я не могу хотеть, чтобы он вернулся сюда сейчас, это невозможно потому что это невозможно, потому что так не бывают, потому что все хотят, но нельзя, а я что – лучше всех? Это невозможно, это невозможно, это нельзя и поэтому невозможно, это…
Перед глазами проплывали кроны деревьев над рекой – сиротские голые ветки на фоне серого льда и серого неба, палевая и серая сухая трава, кое-где прикрытая лоскутьями грязного снега. Невозможно, невозможно, твердил я.
И вдруг странная мысль остановила мои причитания. Что я знаю, что я могу знать о возможном и невозможном? Какая разница, что бывает, а что не бывает? Я ли это решаю? Кто меня спрашивает? И если спрашивает, то, выходит, вопрос не решенный? Кому я ставлю предел, кого пытаюсь ограничить своими жалкими представлениями о возможном? Кого? Боже господи, кого?
И тогда я сказа то, что хотел говорить на самом деле: если хочешь, если можешь, если позволено и никому не повредит, если по твоей свободной воле ты хочешь и можешь, то да, да, возвращайся, сейчас, сюда, я ничего не знаю о возможном и невозможном, и знать не хочу, не мое дело это знать, но если хочешь, можешь и можно - да. Я здесь. Не я скажу «нет». Я говорю – да.
И пусть как будет, так и будет.
Ближе к ночи я ощутил волнение. Что бы это было? О, я понял: я стелил постель и переодевался в пижаму, как будто собираюсь на свидание. Я ждал, что ты снова придешь. Что мы будем обниматься в темноте, лежать рядом, и чувствовать друг друга всем, кроме тела – но ладно уж, это такие мелочи, у нас есть столько всего помимо тела, что хватит с лихвой.
Я волновался, я ждал, когда засну – нетерпеливо и радостно. Это не помешало мне заснуть… и проснуться на рассвете, как обычно. Ты не пришел в ту ночь. И больше не приходишь по ночам. Я думаю… Но вот он этом я как раз боюсь говорить вслух, но тут можно и не говорить, и так ведь все понятно. Я переодел кольцо обратно, как носил его, когда ты был жив.
Вот тогда-то время завелось снова. Включилось и пошло.
Кто, о сердце, может противиться тебе?
Время пошло.

запись создана: 02.04.2017 в 11:03

@темы: человек, которого нет, продолжение любви, любовные письма Лу Понтеведры

---

Мы в том же положении, что и всякий ученый. Единственное, на что мы можем опираться, — это непосредственный опыт. Рано или поздно придется доверять своему опыту, потому что это все, что есть в нашем распоряжении. В любом другом случае получается порочный круг. Если я в целом не доверяю своему опыту, то тогда я должен не доверять своей способности не доверять, потому что это тоже мой опыт. Значит, рано или поздно у меня не остается другого выбора, кроме как верить — верить в свой опыт, верить в то, что вселенная, по большому счету, не собирается все время меня обманывать. Конечно же, мы можем ошибаться, непосредственный опыт может нас подводить, но в целом у нас нет другого выбора, кроме как следовать ему. Это что-то вроде феноменологического императива.
Кен Уилбер

Ибо ничто в сущности не принадлежит нам, кроме прошлого.
Ивлин Во

@темы: человек, которого нет

---

Индийские попы называют это "атманом", психологи - "структурой личности", а системотехники - "топологией нейронной сети". Короче говоря, это - то, чем одни люди отличаются от других.

Розов

@темы: человек, которого нет

---

ЧКН в твердой обложке и с картинками - 3

Ранее в этом сериале:
Я понял, что очень хочу держать в руках бумажную книгу "Человек, которого нет", и стал считать и прикидывать, чего и сколько нужно, чтобы эта мечта осуществилась. Получилось много, мне столько не осилить. Я предположил, что я не один такой, кто желает этого странного. Что магия "книга это книга это книга" все еще действует в этом изрядно оцифрованном мире. К слову, ничего плохого в оцифрованности я не вижу, я просто хочу и в руках этот мир держать тоже, не только в голове. И книжку тоже хочу. И вдруг эту книжку еще кто-то хочет, предположил я. Хочет настолько, что готов потратить на это собственные деньги.
И да, есть такие люди. И да, они хотят помочь в проекте.
Подробности по тегу человек, которого нет, который виден внизу этой записи.
Я решил, что буду рассказывать новости раз в две недели, так и не надоест, и какие-то заметные сдвиги уже будут появляться.

*
Я обещал рассказывать о том, как дело движется. И оно движется. Медленнее, чем мне хотелось бы, но с реальной уверенной скоростью. Сегодня я разговаривал с новым редактором, доволен разговором и надеюсь, что все пойдет без перебоев теперь. И еще я очень жду уже новостей от Катерины, которая вот-вот должна прислать шаблон будущей верстки, чтобы мы обсудили и утвердили его.
И, раз такое дело, сейчас самое время рассказать о Катерине.

Для начала я наберу побольше воздуха и широко разведу руки. И это адекватно выразит степень моего восторга от того, что именно она будет делать мою книжку.
Мы когда-то вместе работали в одном издательстве, и я имел возможность наблюдать, как она это делает. А потом она сделала это для меня - вы же видели "Я здесь"? Вот, если не видели:



А потом мы собрались вместе делать книжку стихов, моих, с ее картинками. И она уже начала делать те картинки, но у меня случилась беда, и все пришлось отложить. Может быть, мы еще вернемся к тому проекту, когда успешно завершим этот...
Те картинки я уже показывал в ЖЖ, но не откажу себе в удовольствии еще раз.

Еще картинки и новости проекта

А вот какую обложку Катерина придумала тогда. Мне до сих пор кажется, что эта книжка должна быть, обязательно. Мы сделаем ее. Чуть позже, после ЧКН.



Но пока мы отложили проект VALPARAISO, Катерина прекрасная, вдохновившись этой работой, продолжала делать коллажи. В конце прошлого года у нее была выставка в Питере, и Катерина разрешила мне показать эти картинки. (вКонтакте здесь: vk.com/event106622188)





Больше про Катерину - на фейсбуке www.facebook.com/blue.j.lab?fref=ts или vk.com/blue_j

Возвращаясь к проекту - я спокоен, зная, что книжка в надежных руках и все будет сделано отлично, прекрасно и замечательно. Мы уже придумали пару зашибенных идей, готовьтесь.

С огромной благодарностью я сообщаю, что в копилке проекта сейчас лежит 30 474. А это уже треть от необходимого, чтобы книжка была такой, какой я ее задумал.
И кроме того я получил много теплых и поддерживающих слов, так что моя надежда укрепляется. Спасибо вам огромное. Знаете, в самом начале я очень сильно сомневался, что хоть что-то получится. Кризис, тревожные времена, сами понимаете. Как можно было верить, что эта книжка - даже не она сама в материальном воплощении, а просто возможность этой книжке быть, что это сейчас может быть важно не только мне? Я очень рад и благодарен. И продолжаю стоять со шляпой на перекрестке.
А вот 28 февраля снова буду читать на Тайном Маяке стихи и прозу. Приходите! И пишите, что хотели бы услышать. И кто был в прошлый раз, приходите снова, я буду читать что-нибудь другое. Подробности о месте и времени чуть позже сообщу.

*
И этот пункт остается без изменений:
Если вы хотите сделать репост - прошу добавить пару слов от себя, чтобы это не было механическим и почти безличным копированием, а было понятно, что вы это рекомендуете, что это вам лично нужно.
Собственно текст, если вы еще не видели, лежит здесь: samlib.ru/g/garrido_a/soyyo.shtml
По-прежнему я прошу помощи у тех, кто лично, самостоятельно и добровольно заинтересован в появлении возможности купить эту книгу в бумажном варианте.
Также без изменений остается номер карты в Сбербанке, на который можно перевести деньги для этой книжки: 4276 3800 3107 4193

@темы: человек, которого нет

---

ЧКН в твердой обложке-2

Ранее в этом сериале:
Я понял, что очень хочу держать в руках бумажную книгу "Человек, которого нет", и стал считать и прикидывать, чего и сколько нужно, чтобы эта мечта осуществилась. Получилось много, мне столько не осилить. Я предположил, что я не один такой, кто желает этого странного. Что магия "книга это книга это книга" все еще действует в этом изрядно оцифрованном мире. К слову, ничего плохого в оцифрованности я не вижу, я просто хочу и в руках его держать тоже, не только в голове. И книжку тоже хочу. И вдруг эту книжку еще кто-то хочет, предположил я. Хочет настолько, что готов потратить на это собственные деньги.
И да, есть такие люди. И да, они хотят помочь в проекте.
Так что я начал действовать, см. предыдущий пост. Обязательно прочитайте его, чтобы ясно представлять себе, на что я собираю деньги.

Несмотря на то, что не смог написать пост в прошлый понедельник, я продолжаю делать это дело.
К сожалению, прошедшая неделя погодой изрядно развлекала, но не радовала, что не могло не сказаться на моем самочувствии и работоспособности. Но мы идем вперед, пусть и медленнее, чем хотелось бы.

Новые подробности

Произошли некоторые изменения. К моему огромному сожалению, я не смогу продолжать работу с первым редактором, причины и объективные, и субъективные, по сумме они перевесили. Из-за этого сейчас получается большая задержка с редактированием текста. Уже договорился с другим редактором, но она сейчас занята - жду. Через две недели планирую продолжить работу с текстом. Но это и время, чтобы еще раз на него посмотреть, подумать, что-то поменять.
Радость: вернулась из поездки Катерина, дизайнер и верстальщик, кто видел "Я здесь", поймет, почему я хочу снова работать с ней. И мы начинаем прямо сейчас!

Продолжаю собирать картинки для художника - "приметы времени" и все такое.
Вот немножко их:



На Пинтересте большая доска, где я все их складываю. Как только появится что показать из работы с дизайнером и художником, я покажу обязательно.

Огромное спасибо вам за распространение информации. Читая ваши посты, я укрепляюсь в мысли, что придумал годную штуку, что это действительно нужно сделать.
И этот пункт остается без изменений:
Если вы хотите сделать репост - прошу добавить пару слов от себя, чтобы это не было механическим и почти безличным копированием, а было понятно, что вы это рекомендуете, что это вам лично нужно.
Собственно текст, если вы еще не видели, лежит здесь: samlib.ru/g/garrido_a/soyyo.shtml
По-прежнему я прошу помощи от тех, что лично, самостоятельно и добровольно заинтересован в появлении возможности купить эту книгу в бумажном варианте.
Также без изменений остается номер карты в Сбербанке, на который можно перевести деньги для этой книжки: 4276 3800 3107 4193
Меня спрашивают насчет PayPal, но я еще не разобрался, как я смогу использовать здесь полученные на него деньги. Поэтому, если вы хотите помочь, но карта и лично в руки вам не подходит, пишите в личку, что-нибудь придумаем обязательно. Меня спрашивают насчет размера помощи, тут я честно могу сказать, что за помощь в любом размере буду благодарен, и сто рублей не "тоже деньги", а просто настоящие деньги и есть.
Сейчас на счету уже 13 381.

@темы: человек, которого нет

---

Два вопроса

К опыту, разуму и интуиции френдов и друзей обращаюсь с вопросами.

Я решил полностью заморочиться и сделать "Человека, которого нет" бумажной книжкой.
Причем делать так уж делать: электронный вариант будет в сети бесплатно доступен всегда, а добротный бумажный экземпляр для себя, хорошо оформленный, с картинками, в твердой обложке - можно будет купить. Все по-взрослому: художник, дизайнер, верстальщик, редактор, корректор.
Редактор, чтобы доработать текст до наилучшего состояния, дизайнер и верстальщик - чтобы книгу было приятно держать в руках и читать, художник - чтобы сделать такие картинки, как мне видятся в этой книге: как будто человек пытается на полях зарисовывать то, что открывает ему память, какие-то моменты, детали, приметы времени и места.

На это нужны деньги, и у меня столько сразу нет. Да и не сразу - тяжело все это оплатить. Люди те же, что делали со мной "Я здесь". Но ту книжку делали из солидарности за бесплатно и экземпляр для себя. А эта пойдет как обычная книжка, это работа, труд должен быть оплачен.
И поэтому я буду просить финансовой помощи. Сколько экземпляров нужно - тоже заранее неизвестно, поэтому я не буду делать фиксированный тираж, а запущу это в печать по требованию.

И вот мои два вопроса в связи с вышеизложенным:

1. Как вы думаете, стоит завести проект на крауд-фандинговом сайте или лучше открыть непосредственно самому счет для книги?
2. Можете ли посоветовать сервис печати по требованию? Ни на буквике, ни на ридеро не вижу ясных и внятных условий. Что вообще сейчас с печатью по требованию?
Прошу поделиться знаниями и соображениями на этот счет.

А это голосовалка для поднятия моего духа.

Вопрос: Просто хочу примерно представлять, есть ли кто, кто хочет помочь с изданием книги.

1. Да, хочу, чтобы книга была, желаю удачи.		11	(42.31%)
2. Да, хочу, чтобы книга была, помогу деньгами.		14	(53.85%)
3. Другое.		1	(3.85%)
Всего:		26

@темы: человек, которого нет