Привет.
Я подумал: что за путаницу я тут устроил с этими местоимениями: то "я", то "он" - когда речь все время, в каждый момент идет об одном и том же человеке - обо мне.
Мне-то точно удобнее так рассказывать. Есть возможность отстраниться, быть чуть дальше от своей истории в самые невыносимые моменты ее. И - говорить откровеннее об этих моментах и о своих чувствах, потому что на самом деле о себе самом многое из того, о чем я собираюсь рассказывать тебе, о себе самом такое и не расскажешь.
Как будто вырезал из картона фигуру и устроил театр теней.
А каково тебе? Как приспособиться видеть непрерывность действия, связанность всего в одну историю: одну жизнь одного человека?
И я вспомнил, как бывает в кино.
Вот герой сидит, смотрит в камеру и рассказывает о чем-то. А потом мы видим то, о чем он рассказывает, уже со стороны, не как собеседники, а как наблюдатели. И его голос, обращенный к нам, уже не слышен. Он там, внутри истории, не с нами, не обращается к нам, а проживает ее в реальном времени.
Кажется, это похоже на то, что я здесь делаю с местоимениями и сменой угла зрения: то я, который говорит с тобой, то он, о котором я рассказываю, как будто со стороны.
Тогда все просто: слушай, как будто смотришь кино, а я постараюсь так рассказать, чтобы тебе было хорошо видно.
Харонавтика: #4(47).13.10.2014. Mi misiónПо дороге Лу поймал в себе сильное раздражение: "Сейчас она спросит, чего я хочу, а почему я должен решать, чего я хочу? - я к ней приехал, это она здесь работает, вот пусть она и решает".
Это раздражение отчетливо срифмовалось с тем, что всю последнюю неделю ему как будто не хватало "командира". Он обнаружил себя в неразрешимой неопределенности. Он чувствовал свою бесцельность - и как будто не просто не знал своей цели, но и не мог сам ее выбрать, не знал, куда себя девать.
читать дальшеОн рассказал об этом М.
- В прошлый раз, - сказала она, - мы работали с твоим беспокойством о несоответствии тела желаемому образу, о том, что ты "неуклюжий". А сейчас ты пришел как будто с чем-то новым. Неопределенность, отсутствие командира. Ты не знаешь, в чем твоя миссия.
Лу удивился тому, какое слово она выбрала. Ему очень подошло это слово. Оно звучало для него как misión. В том же смысле, в котором миссия невыполнима, или наоборот - misión cumplida, задание выполнено.
- Смотри, думай, как это связано, - сказала М., - наблюдай, что происходит. Ты же тренированный, профессионал. Смотри.
Для него из этой точки как будто высветились два луча, направившие его внимание. Он увидел их оба сразу и попытался описать свое видение для М.
- Два слоя, - сказал он, - два разных и связанных слоя.
Первый лежит на поверхности. Он - тренированный, и там, где учили, где тренировали, там и создавались его смыслы. Они оттуда. Его миссия - была - родом оттуда.
Второй - о том, что ему надо смотреть на это. Он должен быть готов идти в этом до конца; потому что профессионал; даже если откроется что-то очень для него неприятное, он все равно должен на это смотреть. Не отводить глаза.
- Меня пугает такая возможность... - тихо сказал он.
- Можешь конкретизировать, какая возможность тебя пугает?
После молчания, фальшиво-жизнерадостным голосом:
- А все то же! Зомби-зомби-зомби.
И только после уточняющего вопроса М. серьезно пояснил:
- Я боюсь увидеть, что это были навязанные смыслы. Как будто не мои ценности были, а мне их внедрили... дрессировщики.
- Думай об этом, сказала М.. Смотри.
Он смотрел на это и понимал, что ему трудно поверить, что действительно возможно было так его... окурить. Зная себя и учитывая, что готовился он к достаточно сложной деятельности, требующей самостоятельной оценки, самостоятельных выводов и решений, он сильно сомневался в том, что для этого было бы целесообразно делать из будущего специалиста - зомби.
- Ходят слухи, что все возможно... - признал он. - И все-таки я сомневаюсь. Однако я готов допускать все возможности.
М. спросила: как тебе с тем, что я сегодня говорю тебе, что делать, о чем думать, что с чем связывать?
- Это нормально. Мы делаем то, о чем договорились. Это не то, чего я боюсь. Не такого управления.
Он подумал еще и пояснил:
- Обрати внимание, как сегодня одно складывается с другим. Я испытываю раздражение из-за того, что придется напрягаться и решать, что делать. Но, когда ты говоришь, что мне делать, я не чувствую облегчения от того, что с меня сняли ответственность. Мы делаем то, что я сам хочу делать. Сегодня так, завтра по-другому. Сегодня я решаю, куда направиться; завтра ты решаешь, куда направиться. Мы договариваемся. Сегодня ты у руля, но мы уже заранее договорились об основном направлении, о цели всей работы. Именно в этом мне надежно, именно это мне подходит. Я с трудом представляю себя в качестве зомби.
- Я допускаю всякие возможности, - продолжал Лу. - Секты, зомбирование, случаи, когда под злонамеренное влияние попадают тысячи людей. Но когда я думаю конкретно о себе и о своей истории, я не вижу такого. И продолжаю допускать все возможности. Это опять то же самое, что я делаю обычно: проверять, перепроверять. А если мы посмотрим вот так, а если повернем еще вот эдак...
- Хорошо, - сказала тогда М. - Давай посмотрим на другой "хвостик". Ты сказал, что ничего страшного для тебя нет в том, что я здесь сегодня беру руль в свои руки. А что было бы страшно? Подумай об этом. Смотри. В этом нет ничего страшного - а что страшно? Смотри.
- Какое выражение лица... - сказала М. спустя минуту. Лу подумал, что лицо у него сейчас, наверное, озадаченное.
- Я так и не понял, что страшно. Здесь, между нами-то - ничего. Там... - он остановился, все еще сомневаясь. - Моя мысль сразу скользнула к Панаме. К Зоне Панамского канала, - уточнил он, стараясь, чтобы его голос звучал нейтрально. Но от этого только сильнее было слышно напряжение.
- Ты готов работать в эту сторону? - спросила М.
- Я готов работать в любую сторону, - кивнул он. - Но есть ли в этом смысл? Имеет ли это отношение к той цели, которая сейчас выбрана: связь с телом здесь и сейчас.
- Может иметь. Но того, что мысль появилась и зафиксирована, может быть достаточно пока. Мы можем сейчас оставить эту тему в стороне, как-нибудь потом прорастет...
Но Лу внезапно почувствовал очень сильное желание защититься от этой темы.
- Как защититься? - спросила М.
Он подобрал ноги и закрылся руками, свернулся в комок.
- Посмотри туда, - немедленно подхватила М. - Сядь ровно, смотри, представь, что ты свернулся так, как хотел. Дыши, не уплывай. Дыши. Смотри. Еще немножко. Смотри. Смотри. Не знаю, что ты видишь, но здесь все хорошо. Смотри.
Лу стал говорить себе: не драматизируй, не драматизируй. Он думал: конечно, сейчас будет про Панаму, и он вспомнит то, что было в прошлых сессиях про Панаму, и начнется кошмар... Не драматизируй! Не фантазируй, не загоняй себя в это. У него перед глазами поплыл туман, "отвертка" расплылась, он сам потерял устойчивость и обмяк. И старательно убеждал себя не нагнетать.
После короткой передышки на вдох и выдох они продолжили:
- Вернись в эту расфокусированноость. От чего ты хотел защититься? Смотри. Ты можешь остановить, если тяжело.
Та его часть, которая всегда остается наблюдателем, только хмыкнула: остановит он, как же! Он смотрел, прислушивался к своему телу, замечал, как растворяется сила и крепость, как слабеют сцепленные пальцы, валится голова, опускается челюсть - и не поднять ее. Ноги стали непослушными, он не мог ими двинуть, пока М. не велела ему вдохнуть и пошевелиться, и тогда он с усилием передернул плечами, топнул ногой, покрутил головой. Все было на месте, все слушалось.
- Глаза у тебя блестят, как в лихорадке, - сообщила М. - И румянец нездоровый. Гипертонический.
Он ощупал себя, убеждаясь, что здесь и сейчас с ним все в порядке.
- От чего ты защищался? - спросила М.
- От вторжения.
Поморщился, объяснил:
- Не физического.
Сидели, смотрели друг на друга, обсуждали неожиданный поворот сюжета.
- Я не планировала двигаться в Панаму.
- Я тоже не планировал.
- И все это каким-то образом связано с твоим ощущением тела как подтянутого и "уклюжего"...
Лу замер. Она снова назвала что-то очень важное, от чего он почувствовал острое желание заплакать. Он искал правильные слова, чтобы объяснить - и ей, и себе - что в нем происходит. Это не просто "плакать". Это... плач по кому-то. Оплакивание.
Это уклюжее, прекрасное, функциональное, тренированное рабочее тело. И то, что с ним делают там. Снова, всегда: вход там же, где выход. Каждый раз, когда он пытается вспомнить свою телесность, он приближается к тому моменту, где отказывается от нее.
И цепенеет от страха.
Он так надеялся, что у него будут и другие двери, чтобы пройти в память о теле.
И они есть! Он вспомнил, как летом поймал в своей руке легкий, но отчетливый импульс, движение непривычное здесь, но такое знакомое ему. Он обдумывал некоторые версии тогдашних событий, складывал два и два, два и три, семь и восемь... И пальцы как бы автоматически сложились, и рука двинулась - таким особым движением. И это было естественно, привычно и... удобно. Он думает - значит, надо рисовать. Чтобы думать эффективнее. Это... правило, это поставленный навык, это "якорь". Он даже знал, что именно рисовала его рука - там и тогда, потому что здесь и сейчас он не умел рисовать. Ну то есть как. Домик с трубой или ромашку, как дети рисуют, ну, может быть, кубик по клеточкам. Это всё. А в том движении его рука уверенно и споро набрасывала бы силуэт машины, и карандаш мелькал бы, штрихуя крыло.
Он отложил исследование этого флэшбека на потом, то ли потому, что считал его приятным, но не слишком важным, то ли просто боялся приблизиться к этой теме.
Он боялся, что это все разрушит. Вот он твердо знает, что рисовал тогда - и вот он попробует сейчас, и у него не получится, и он не то чтобы разуверится в этом радостном знании, но потеряет что-то ценное. Там было солнце, лист бумаги и шариковая ручка, и там на душе у него было спокойно, он был сосредоточен, думал о чем-то важном, и это был он. И если потерять это - он потеряет часть себя, которую даже и узнать еще не успел.
Все же этот кусочек оставался потенциальной дверкой к большей памяти о себе. И Лу надеялся, что сможет воспользоваться этой дверкой, чтобы попасть к себе тогдашнему. Не теми вратами ада, которые снова распахнулись перед ним.
Ну, сказал он себе, что делать. Он знал, на что шел.
- Где я отказываюсь, - повторил он. - Это страшный момент.
- Это страшный момент, согласилась М. Но есть еще кое-что в этом. Не только страх, но и горе. Это непрожитое горе, неоплаканная потеря.
Вот здесь у него перехватило горло. Может ли он справиться с этим вообще? Понимает, что это необходимо, если он хочет двигаться вперед. Но это так тяжело, так...
Лу обнаружил, что не может произнести слово, которое здесь будет правильным. Одно дело - назвать момент страшным. Совсем другое - признать, что сам испытываешь страх. Пришлось внутренне подтолкнуть себя, чтобы произнести это вслух.
- Мне страшно. Это момент разлучения с телом. Момент отказа от него. Я отказался от него. Отдал его им.
- Думаю, что это будет очень тяжело, - сказала М. - Даже подумать об этом очень тяжело. Но я думаю, что это то страдание, которое не убивает. Потому что если ты выжил, пройдя через это как через... реальный опыт...
- Там я не выжил.
- Там - нет. Но тем не менее. Смог сохраниться в каком-то виде. Так, как смог.
Лу соглашается. Он не представляет, как это получилось, что здесь и сейчас он есть, жив, каким странным антинаучным способом, но в одном уверен - нет - только отчаянно надеется на это: если он жив, значит, им не удалось до конца сломать его, отнять те секреты, которые он хранил и не собирался им отдавать.
Для этого и надо было отказаться от тела. И теперь, если Лу хочу соединиться с ним, ему придется принять все, что он отказался переживать там, чтобы не быть сломанным, чтобы не отдать им то, что у него было. Отказался переживать именно потому, что это невыносимо, невозможно.
А теперь ему надо принять это невыносимое, соединиться с ним.
- С другой стороны, это ведь не будет происходить на самом деле...
М. сказала: если это не смогло полностью уничтожить тебя тогда, оно не сможет уничтожить тебя теперь. Это воспоминание. Большое, больное, страшное, ужасающее. Но это воспоминание.
- Не угроблю ли я организм?
- Обычно это хорошо влияет на здоровье. Это разряжает тикающую внутри конструкцию. Масса сил уходит на то, чтобы удерживать это. Строить безопасные кордоны вокруг. Чтобы не сдетонировать неожиданно, когда вдруг случается триггер. Нужно наращивать и наращивать вокруг этого стену, чтобы если внезапно триггер - не пропустить его внутрь.
- Это так, коллега. Я понимаю.
М. сказала: печаль про это тело - видишь, куда она приводит. Я не думала, что так быстро.
- Я тоже не думал.
- Я подозревала, что туда и придем... Но уже на другом уровне, с большим количеством ресурса. Но не так скоро.
- Я надеялся, что вообще без этого обойдется.
- Вот еще что, - сказал Лу. - Бессмысленность! Что бы я ни делал, мне уже никогда не быть таким, каким я был. Мне не вернуться туда. И там же: все умерли, а я остался. Один. Как дурак. Один. Мне не вернуть ничего из того, что мне было дорого. Я готов заплакать.
- Ну и плачь.
- Не хочу.
- Мачо...
- Угу.
- Чтобы объединиться с этим телом, мне так или иначе придется оплакать тот факт, что я никогда не буду таким, каким был. И, оказывается, не просто сам факт этой потери, но и историю ее. То, как это произошло. Вопрос цены: что я получу? Все равно я не буду таким, какой я был. В принципе, для моих нынешних целей не важно... Нет, для мозгов все-таки важно...
- Угу. Рассказывай. Не важно ему...
- Это ирония?
- Это сарказм. Чтобы работать твою работу, нужно хорошо себя чувствовать. Во всех смыслах. Тело как инструмент.
- Да, это правда. Чтобы качественно работать, я должен качественно себя чувствовать. Теперь у меня такая работа.
Лу обнаружил, что ему не хватало этого куска. Тело должно быть построено под работу. А он больше никогда не буду работать. И что ему делать с телом? Но стоп, у него есть работа, другая, та, что сейчас. Важная работа. И для нее тоже важно иметь хорошо работающее тело.
Но он один здесь. Один. Он все еще ощущает себя членом ордена, он не может почувствовать себя свободным, отдельным. Так тяжело быть предоставленным самому себе. Так тяжело быть бессмысленным, бесцельным, не при деле. Не работать - в том смысле, какой был тогда.
- Возможно, - сказал он, - если получится оплакать то тело, того себя, отпустить его - я смогу и принять свою отдельность.
- Возможно, - согласилась М.
Лу нахмурился.
- Пока что я даже и не хочу этого.
-
-
21.06.2018 в 14:08как-то синхронно мне эти тексты сейчас.