[живой человек]

Кунц дома был – ночью, один, когда с ним случилось страшное.

Ночь – такое время… ненадежное. В безопасности ночью Кунц никогда себя не чувствовал. Только если не один и если разделяющий с ним ночь не спит, бодрствует вместе с ним. Спящие не в счет, они не здесь. Где угодно они, только не здесь. Здесь их нет, и это так же точно, как и то, что они не испытывают с тобой напополам твоего страха, не видят твоих сведенных страхом плеч, суженных глаз, не слышат частого дыхания. А раз они не видят и не слышат того, что творится с тобой, то здесь их нет. Они не с тобой, а значит и не здесь вовсе. Это так просто. Кунц давно убедился в том, что так оно и есть. Тот, кто не прикоснется, не окликнет, не развеет кошмар – какая разница, где он? Ну лежит себе сонное тело, рукой дотянуться можно, позвать… Вот только одна сложность: когда такой страх стоит на весь дом, то и руки не протянуть, не пошевелиться, голоса не подать. И вторая сложность: разбудишь - и придется признать, что до смерти боишься быть один в темноте, даже не в темноте, потому что в комнате свет горит вовсю, а вот так, в темное время суток, ночью – боишься быть один.
А тому, кто бодрствует вместе с тобой, нет нужды признаваться в страхе. Потому что рядом с бодрствующим страха и нет. Ты не один.
Оставаясь в доме один, Кунц старался ночью спать. Он вел очень неромантичный образ жизни, потому что не имел возможности проводить бессонные ночи за творческим процессом. Когда ты спишь, тебя и самого здесь нет, здесь, в пространстве пустого дома, где ночью может происходить что угодно – но только без меня, пожалуйста. Делайте, что хотите, но к утру чтобы всё было чисто и вещи на своих местах. Хозяин спит. Его здесь нет.
Это обычно спасало.
Но бывают и особые гости. Которые нарочно. Которые именно к Кунцу. Которые и спящего разбудят: найдут, где он сейчас, когда его нет здесь, придут туда и развеют то место, так что негде будет находиться, кроме как здесь, лицом к лицу с незваным, нежданным, нежеланным.
Так и она пришла.
А Кунц спал. И проснулся. А она уже была здесь, сидела в темном углу кабинета – но Кунц ее и за стеной почувствовал. Лежал, слушал, как колотится сердце в окаменевшем теле и как совсем не слышно ее за стеной. Но она здесь. Вся темнота пропитана ею.
Долго так лежал. Она и не торопила. Зачем ей торопить? Ничего ей не надо делать – просто сидеть за стеной. Когда Кунц понял, что она не уйдет, он сам встал, отбросив одеяло, натянул джинсы и свитер, нащупал ногами шлепанцы, подошел к двери в кабинет и остановился.
Ее речь не звучала звуками, никакими. Но он чувствовал, как будто тяжелые камни ворочаются в голове. Понимать не мог.
Какое-то время еще он постоял перед закрытой дверью, прислонившись плечом к косяку. Он не торопился. Она не торопила. Но деваться было некуда, а перекатывающиеся булыжники в голове становились все тяжелее. Он вздохнул и открыл дверь: сначала приотворил едва-едва, щелочку, потому резко выдохнул и распахнул совсем. Оглядел темную комнату. Никого. Тогда он сделал шаг и посмотрел по сторонам.
В кресле в углу слева от двери. Вся в черном, с очень смуглым лицом, она сидела так, что Кунца затошнило. Это было как морская болезнь. Люди так не сидят, а тело ее выглядело человеческим. Только вот складывалось как-то неприятно. Не так, как живое тело человека. И что-то крысиное было в ее облике – что-то мерзкое и опасное. Может быть, длинный нос и близко посаженные глазки, остро блестевшие в темноте.
Чтобы добраться до ноутбука, ему надо было пройти мимо нее.
А без ноутбука Кунц ничего не мог сделать, только стоять в дверях до рассвета, но не стоят же в дверях до рассвета, хотя он и стоял бы, лишь бы не проходить мимо нее и дальше в комнату – спиной к ней.


чтобы и здесь было - завтра ковырять с работы, если что

Comments

[Сетанта]

ага, рассказывай, рассказывай дальше, пожалуйста.