В пустой темной комнате, на краю конуса света от настольной лампы, сидит, смотрит на разложенные по всему столу сводки и отчеты: короткий текст с датами, описанием, указанием локации - и фотографии: много убитых людей, сваленных в кучи.
Не такая уж необычная картина для некоторых стран континента. Но не столько, не для указанных в отчетах локаций, не за такое короткое время.
Трогает бумаги, двигает фотографии, выбирает, подносит к глазам. Отклоняется назад, чуть не опрокидывая стул, чтобы увидеть всё сразу, пусть не резко, слегка двоящимся – так даже лучше.
Придвигается, перечитывает беспорядочно выхваченные взглядом слова.
Снова двигает бумаги по столу – как будто раскладывает их на воображаемой карте континента, как будто складывает из них эту карту.
И замирает, борясь с холодом и тошнотой.
Как будто видит карту, на которой все отмеченные в отчётах локации выглядят пятнами черноты с тлеющими краями, и они расползаются, становятся больше. Их много, он смотрит на них все сразу и видит, что они связаны между собой.
Как будто где-то в глубине под всем континентом горит черный огонь, и там, где он ближе к поверхности, реальность тлеет, проступают ожоги, ширятся, тянутся друг к другу.
Встает, отходит в темноту, возвращается с папкой и парой книг: астрономические календари, справочники, карты. Торопливо пролистывает, находит нужные страницы, смотрит так, как будто не хочет видеть написанного, не хочет убедиться в том, что память его не подводит, что он прав, безнадежно и непоправимо прав.
Жертвоприношения, замаскированные под расправы с партизанами, с подпольем. Локации, даты. Небесные события. Все вместе складывается в катастрофу, которую уже не остановить.
Снова хватается за отчеты, выхватывая пару предложений в одном, слово в другом, цифры в третьем…
Давит ужас и безысходность, понимает, что нового ничего не увидит, даже если разберет отчеты на разрозненные буквы, а фотографии на бессмысленные пятна, перемешает в беспорядке – все снова сложится в неотвратимость, которую он отказывается признать.
Люди, которые писали эти отчеты, снимали трупы, переправляли материалы со всего континента в маленькую мирную обитель, затерянную в Андах, эти люди, эти братья знают свое дело, они – каждый в своем фрагменте картины – увидели то что увидели и со скрупулезной точностью зафиксировали увиденное, выделили то, что надо было выделить, в установленном порядке внесли свои предположения и гипотезы отдельным абзацем с соответствующей маркировкой, он может положиться на этих людей, как полагался всегда.
Он просто не хочет знать, не хочет видеть бумаги на столе, не хочет понимать, что стоит за ними, не хочет думать об этом. Он не хочет, чтобы это было. И пока он сидит у стола с закрытыми глазами и не дышит – этого как будто нет.
Но брат входит в комнату, кивает на бумаги:
– Что там? – с привычной заботой и вниманием к нему, как тот, кто давно и надежно близок, и так спокойно, как тот, кто имеет право и обязанность знать.
И дальше невозможно оставаться в молчании.