Якорек

[живой человек]

(Письмо шестнадцатое)

Когда "скорая" увезла тебя в твою последнюю больницу, на широкой спинке кровати осталась стоять твоя кружка с недопитым чаем. Я не убирал ее. И никому не давал убрать. Пока ты не вернулся домой.
Я не помню дат, не могу посчитать дни.
Я помню только два Рождества. В конце декабря ты чувствовал себя лучше, к нам пришли друзья, я приготовил курицу и что-то еще, не помню, и со мной случилась истерика, натуральная, от усталости. Я не мог пойти в комнату, к гостям, к праздничному столу, сидел на полу на кухне и рыдал, и ты встал с постели, пришел, обнял и утешил меня. И потом мы разговаривали, пили чай, смеялись, я играл на укулеле. Тогда спел тебе в последний раз песню про любовь двух вулканов, которую пел все лето - про нашу любовь, с верой в то, что мы сможем состариться вместе. Тогда спел тебе в последний раз, сбиваясь и забывая слова, все-таки спел. А в январе, седьмого, был вдруг очень солнечный день, но батареи были едва теплые, в доме стоял холод, и рано утром я поехал в магазин и купил обогреватель. Успел вернуться. Тебе стало хуже, совсем плохо, потом ты умер.
Я люблю тебя.
Ничего не зависело от того, стоит ли твоя кружка на том же месте, где ты её оставил. Ничего, кроме моего сердца - как будто твоя кружка на том же месте означала, что твоё отсутствие временно, ты ещё вернёшься, все будет так же, как до твоего отъезда: будешь ты.
Может быть, мои письма - то же самое, что эта кружка: безнадежная попытка обозначить твоё присутствие где-то здесь, не так далеко, как на самом деле (не знаю, как на самом деле).
Я люблю тебя.
Я вернул на руки браслеты - маленькие серебряные цепочки с подвесками. Вот что я ношу на руках сейчас, я перечислю.
Лошадка-качалка из моего далекого детства, напоминание о любви отца, которую он не умел выражать и, наверное, вообще не очень умел любовь и нежность. Но однажды, в то первое Рождество, которое мы проживали без моей матери, и все были в чёрном, и было так темно, мрачно, безрадостно - вдруг невероятно, невозможно появилась лошадка-качалка. Слишком высокая для маленького меня, лет четырёх. Я не мог сам забраться в седло, только трогал её красно-зеленую кожаную сбрую, жёсткий коричневый ворс, ощущал под ним твердое дерево её тела. Я обнял её за шею, прижался лицом - жёсткий ворс колол лоб и щеки, впитывал мои слёзы, которые я наконец смог пролить, тайно, спрятавшись за ней.
Маленький пятилистник с выбитыми буквами Lucky и дырочкой от потерявшейся фианитовой крошки. Это чтобы помнить о том, каким удачливым я был и сколько страшных путей прошёл невредимым. Чтобы помнить о светлых стволах деревьев, подпирающих высокое небо, к одному из которых я, измотанный долгой погоней и, кажется, раненый, провалился без сил, цепляясь надеждой за последнее что осталось - за своё прозвище: выберусь, ведь я счастливчик. Больше надеяться не на что, но это - со мной. И помнить о тех, кто это прозвище мне дал: о товарищах, о тех, кто ждал моего возвращения и встретил объятиями, улыбками, радостными взглядами и голосами.
Самолетик - здесь я выбрал его как напоминание и награду за пройденный маршрут в веревочном парке -
мне, который так боится высоты. И только три года спустя понял, почему выбрал для этого самолёт. Мой первый прыжок с парашютом, страх и торжество, отчаяние и победа над ним.
Корабль, подаренный другом - он обретёт своё значение потом, а сейчас он - отметка начала чего-то нового, возможно, большого и очень важного.
И собранные на одном колечке крест, якорь и сердце - вера, надежда, любовь. Это о том, что я жду тебя, мой моряк.
И, знаешь, якорь цепляется за всё вокруг. Носить его очень неудобно. Он заставляет меня особым образом подворачивать кисть руки, когда я надеваю свитер, застревает в петельках махровых полотенец, удерживает рядом других людей на минуту-другую, пока я отцепляю его от чужой одежды...
И я не хочу его снимать.
Он - якорь, его дело - цепляться за все, что попадется, и держаться так крепко, как только возможно, и немножко ещё. Это его работа.
И моя надежда такова. Цепляется за все, и когда цепляться не за что - цепляется за саму себя. Это дело надежды, её работа.
И я думаю о том, что моя надежда цепляется за ничего, что надеяться не самом деле не на что. И я смотрю на якорек на браслете - возвышенный и обременительный символ, и замечаю, что на моём запястье он не один. С ним рядом лошадка-качалка, счастливый пятилистник, самолетик и корабль.
Моё детство, которое было слишком давно, когда меня нынешнего ещё не было на свете. Моя удача, не имеющая никакого отношения к паспортной биографии. Первый прыжок человека, который никогда не прыгал с парашютом. Дружба, которая началась вот сейчас. Вера и любовь, и надежда, которая цепляется за всё.
Невозможная надежда среди невозможной памяти, и между ними - течение жизни с её обыденными человечными чудесами.
Я не знаю, что считать невозможным - мне, теперь. Потому-то я и не могу прекратить надеяться, отказаться от ожидания.
Я есть. Можешь быть и ты.
Не обязательно это так, но исключить такую возможность я не могу. И тогда мой выбор - не игнорировать её. И я хочу тебя ждать, потому что я хочу тебя ждать. Это то, к чему лежит душа. То, что мне сладостно, и то, что я должен делать в силу моих клятв и моей сути.
Моя надежда призрачна и неуязвима, моя надежда ранена и едва жива, её и нет на самом деле.
На самом деле у меня есть только этот якорек на запястье, маленький символ бессмысленного упрямства.
И твоя кружка стоит в шкафу, на всякий случай.
Я не вижу краев, не знаю границ этого мира, не знаю предела чудесам.
А кто знает?
И я пишу тебе, снова пишу тебе, даже не веря, что ты это прочитаешь. Просто потому что я хочу тебе писать. Потому что люблю.




 

@темы: любовные письма Лу Понтеведры, Вальпараисо forever

Comments

[ddodo]

.

[ved_mara]

"Я не знаю, что считать невозможным - мне, теперь. Потому-то я и не могу прекратить надеяться, отказаться от ожидания."
Знаете. это наверное главное.
Я уже давно не знаю что именно считать невозможным.
И это держит. в самых разных историях.
Спасибо.

[ash-sand.]

Это очень цепляет. И хочется плакать.

[живой человек]

ddodo, .

[живой человек]

ved_mara, спасибо, что говорите со мной.

[живой человек]

ash-sand., это же и есть слёзы. Буквенные слёзы.
Спасибо, что говорите.