Чупакабра

[живой человек]

Текст для блица


Страхи бывают и у самых смелых людей, но я никогда не считал себя самым смелым. Да и смелым вообще. И страхов у меня выше головы. Один вот – страх темноты. Если надо, я пойду. Если надо. Но бояться буду. Но пойду. Если надо. А так – нет.
И на всякие «проверки» не поведусь. Если есть дело – пойду. А просто так, чтобы доказать – нет. Если, конечно, не заведусь. Когда заведусь – другое дело. Но завожусь я нечасто. А если есть дело – пойду. Если не обойтись.
Еще – страх такого чего-то… необъяснимого. Сверхъестественного. Ну, чего не бывает на самом деле, но мало ли… Его не бывает-не бывает, а потом как один раз опа – и все. Как говорила моя ма, когда ей говорили, что какой-нибудь катастрофы никогда не бывало: это будет один раз. В смысле, для того, с кем случится. И что до сих пор такого с ним не случалось – не аргумент. Будет один раз, точка. Ну и вот.
Так что я по ночам, бывало, испытывал сильные приступы страха. Сейчас прошло, а раньше-то да. Поэтому я себя смелым не считаю. Фантазия слишком богатая.
Вот ты – другое дело. Но у тебя тоже был страх. Ты о нем только однажды сказал, но я запомнил. Потому что он меня очень удивил. Какой смысл в средней полосе бояться чупакабры? Она водится в жарких странах, на другом континенте. Ее и вообще не бывает, скорее всего. Точно не бывает.
Впрочем, то, чего я боюсь в темноте, еще более нелепо – и я не буду сейчас об этом говорить, мало ли, вдруг забоюсь, а ведь уже темнеет. Так что давай лучше про твою чупакабру. Ее-то я не боюсь.
Дело было так. Мы приехали на Балтийскую косу и поставили палатку под гребнем небольшой, заросшей шиповником и соснами дюны. Противоположный склон круто спускался к неширокому пляжу, мы жили в двух шагах от прекрасного вида на морские закаты и в то же время были защищены от ветра. Неподалеку – мы могли слышать доносившиеся оттуда голоса – правее и левее по склону стояли другие палатки, в выходные приезжали еще две-три компании, но все вели себя тихо, мирно, громкой музыки не заводили, пьяных криков не испускали. Изредка мимо нашей палатки проходили на пляж местные жители – тропа через дюну пролегала совсем рядом. Мы это заметили, как только пришли туда, но само место нам так понравилось, что мы ни на минуту не усомнились в своем решении ставить палатку именно здесь, под кронами кривых балтийских сосен, у самого гребня, где так хорошо слышно море, где стелятся по ветру гибкие лезвия этой седой длинной травы, которой всегда много на дюнах и которая отлично режет пальцы. Просто именно на этом месте нам вдруг стало спокойно и радостно, и мы захотели здесь остаться. Не пожалели об этом ни разу – нас никто не побеспокоил, в палатку никто не залез в наше отсутствие, все вещи и продукты оставались в неприкосновенности.
За первые две недели мы совершенно освоились, наслаждаясь прекрасной погодой и покоем. Я просыпался первым, натягивал шорты и спускался к морю, чтобы пробежаться по тугому песку вдоль прибоя, пока солнце не поднялось высоко. Несмотря на жару, вода была ледяной, обычное дело на Балтике. Так что в воду я не лез глубже, чем по колено. А чаще просто убегал по берегу вон до той сосны и еще немного, а до того камня, до той коряги, до того ДОТа, оставшегося от немецких укреплений времен второй мировой… Далеко убегал, не торопясь и не принуждая себя, наслаждаясь бегом, ветром, мокрыми песком, ледяными брызгами по ногами, тонкими прозрачными облачками в голубом небе, кронами сосен над дюнами, рассыпанными по песку плетенками чаячьих следов… Потом собирал в кулак мелкие крошки янтаря, постепенно продвигаясь в сторону нашей палатки, и так возвращался обратно, к тебе.
Мы шли варить кофе в бывший детский сад, где снимали крошечную комнатку в качестве склада ценных вещей и документов – и на случай совсем уж непотребного ненастья. Мы ночевали там только один раз, когда только приехали, на армейской двухъярусной железной кровати, возможно, тоже оставшейся со времен второй мировой. Нам не понравилось, мы решили, что ни ветер, ни холод не заставят нас сменить нашу уютную палатку на каменный мешок в пустом доме, будем держаться во что бы то ни стало. И держались. А в детский сад ходили пару раз в день – приготовить горячей еды, вымыть голову, сварить кофе. Ходьбы было на десять минут, не имело смысла затеваться с котелками и кострами на ветру среди сосен.
Дни проводили в блаженном безделье, валяясь под соснами, бродя по косе, читая, собирая янтарь, изредка переправлялись на пароме через залив в Балтийск, за продуктами. Вечером торжественно провожали солнце, залезали в палатку, обнимались, засыпали.
Я засыпал первым, потому что я всегда засыпаю первым, и просыпаюсь тоже. Такое устройство организма. И это хорошо, потому что можно не встречаться с темнотой один на один. Пока кто-то еще не спит кроме меня – страха нет.
Но однажды мне не повезло, с этого, собственно, и начинается история про чупакабру.
Чупакабра пришла в ночь с субботы на воскресенье, когда стояла отвратительная погода. Ветер шумел в кронах сосен, в кустах шиповника. Палатка гудела, вздрагивая от его ударов. Небо было хмурым еще с утра, и приехавшие накануне отдыхающие к обеду, ежась, складывали палатки, убирали в багажник гамаки, надувные матрасы, походные плитки, пледы и складные кресла. Почему-то и те наши соседи, которые стояли постоянным лагерем справа и слева от нас, тоже сложились, упаковались и исчезли в сумерках. Мы остались одни между морем и лесом.
И ничего страшного, до обитаемых областей в любую сторону минут десять хода, со стороны залива наверняка осталось еще несколько палаток, да и вообще, какие могут быть проблемы? Просто погода была уж очень неприятная: слишком мрачные тучи, слишком тяжелый, тугой ветер, низко гудевший в соснах, слишком свинцовый оттенок длинных волн, невысоких, но каких-то очень угрюмых, монотонно накатывающих на унылый серый берег. И заката не было: серое и свинцовое все темнело, темнело, пока не стемнело совсем.
И ты заснул почти сразу. А мне не спалось. Какая-то смутная тревога бродила в организме, теребила, бодрила не по-хорошему.
Казалось, в темноте за тонкими стенками палатки непременно должно бродить что-то неведомое и угрожающее. Почему-то. Впервые за все время на косе мне стало страшно. Почему-то. Необъяснимо. Неотвязно.
Почему-то я вдруг знал, что оно там. То есть, конечно, мой рациональный ум понимал, что ничего такого нет и не может быть, потому что не бывает. А другой, не рациональный, тихонько шепнул: ну а вдруг?
Да ладно, что там может быть?
Неизвестно!
И это самое неприятное.
А палатка тоненькая, а вокруг людей никого. И единственный, с кем можно обсудить надвигающуюся опасность и способы спасения от нее (кто обнимает и скажет, что все в порядке, спи, все хорошо), – сам спит.
И я бы разбудил тебя, но тут-то началось самое пугающее. Где-то в глубине леса кто-то простучал по стволу дерева короткую дробь. И еще раз, уже ближе. И вот совсем рядом с палаткой. Опять отдалился и забарабанил по дереву. И опять. Приблизился. Удалился. Зашел с другой стороны.
И я с абсолютной уверенностью, какая бывает у внезапно и безосновательно испуганного человека, вдруг понял, что это она. Чупакабра.
Не имеет смысла спрашивать, почему я решил, что это она. Я просто знал. Больше некому. Только чупакабра могла бродить среди кривых приземистых сосен между Балтийским морем и Вислинским заливом, шурша серой травой дюн, обрывая цветущие ветки шиповника, подбирая коряги и стуча ими по стволам.
Я лежал, почти не дыша. Понимал, что нахожусь в плену у разбушевавшегося воображения, и боялся пошевелиться. Ждал, как решится наша судьба: набредет ли чупакабра на нашу палатку, учует ли наш запах в потоках морского ветра или пропустит по счастливой случайности, пройдет мимо, не заметит?
Я разбудил бы тебя в любом другом случае. Но чупакабра… Я понимал, что от нее мы защититься не можем никак. И будить тебя не надо: ты ведь боишься чупакабры, а я –нет, так что мой страх – это простой страх, обычный, а тебе будет намного мучительнее лежать в темноте, слышать ее стук в темноте, бояться не просто страхом, а страхом того самого страшного, что тебе и так всегда заранее было страшно. Я-то знаю, каково оно: бояться того, чего не может быть, но что, кажется, на самом деле есть и сейчас придет за тобой. Я сам всю жизнь в темноте боюсь именно этого. Только что не чупакабры. Кое-кого пострашнее. Но сейчас здесь у нас чупакабра, так уж получилось.
И я решил, что даже если она придет погубить нас, пусть ты хотя бы напоследок поспишь спокойно, без страха. А я уж как-нибудь. Может, пронесет еще. Может, и не найдет нас.
А чупакабра бродила по лесу и стучала, стучала по стволам – то там, то здесь, то правее, то левее, то совсем рядом с палаткой. Этот стук, раздававшийся то с одной, то с другой стороны, на самом был мне знаком. Каждый день мы слышали его, каждый вечер, и ночью тоже. Дизельные двигатели катеров постукивают так, и над водой звук летит далеко, подхватывается эхом между сосен, вязнет в дюнах, мечется над косой то и дело. Привычный, уютный звук. Но в эту ненастную ночь я не узнавал его. Он был слишком «деревянный», раздавался слишком близко.
Я лежал и боялся всю ночь. На самом деле, наверное, едва ли полчаса. Когда заснуть не получается, время тянется и летит одинаково неуловимо, как его измерить? Чем? Уж точно не минутами, не бегом стрелки. По-другому оно течет, и это не имеет никакого отношения к физическим величинам, к эталонам в Палате мер и весов.
Чупакабра все не приходила, я устал от страха и уснул. Проснулся, когда в было уже светло, ветер утих и только немного покачивал стенки, шуршал песком, море накатывалось на берег и шумело так мирно, спокойно. Я вздохнул с облегчением: не нашла.
Выбрался из палатки, натянул шорты и толстовку, осмотрел песок, понимая, что не найду ничьих ночных следов, но все-таки, на всякий случай… И побежал вниз, к морю, к холодной тугой полосе, где прямо под ноги накатывают тонкие краешки волн, холодные, прозрачные, как будто стеклянные.
И это такое блаженство – разбивать это стекло босыми пятками и лететь вдоль качающейся серой воды, вдоль серых дюн под серыми тучами, и серый ветер в лицо, и это самый прекрасный, самый любимый пейзаж, и в холодном воздухе так сильно и крепко дышится, и так трезво понятно и видно все вокруг и внутри, и никакой, никакой чупакабры не бывает, какое счастье, что на самом деле я это прекрасно знаю и ни капли ее не боюсь.

@темы: продолжение любви, Любовные письма Лу Понтеведры

Comments

[_Хани_]

живой человек, отличная история!
В процессе чтения я уже слегка напрягся - и вдруг такой свет и облегчение в конце.

[живой человек]

_Хани_, очень рад, что тебе пришлась по душе!

[ved_mara]

спасибо за любовь.

[yyuta]

Теплый такой рассказ.