понедельник, 28 ноября 2016
Лан, я больше не могу держать это при себе. Начинаю делиться.
Manhã de carnaval
кровь-кишки-веселуха, ВСЕ КАК Я ЛЮБЛЮ
Это когда просыпаешься – а он рядом.
Дышит. Это первое, что понимаешь, потому что прикоснуться страшно. Тебе страшно, и ты боишься, отдаешься древней силе, позволяешь властвовать, мышцам – окаменеть в этом страхе, коже похолодеть, дыханию прерваться.
Проснуться ночью от ощущения, что в постели теснее, чем обычно, чем ты уже – нет, не привык, но запомнил, выучил. В первом, сонном еще, бессознательном обследовании пространства эта теснота окатывает острым чувством облегчения: ну вот, я знал, что на самом деле так и есть, все было кошмарным сном, вот и проснулся наконец, и наяву все как надо, все как было, все как…
И тут же следом ледяной ужас.
А потом: ну что ты? Ну, все это уже было, ничего страшного. Да, это покойник, но это наш покойник, твой, мирный, неопасный. А потом: боже милостивый, за что это нам? Как будто не сам заварил всю эту кашу – то ли позавчера, то ли год назад, то ли девять…
Что там за ночь сегодня? Время мертвых? Последнее полнолуние перед Йолем? Когда ж еще и обнять своего возлюбленного.
А потом: его не обнять.
И вот в этот момент уже окончательно просыпаешься.
Прикоснуться теперь не страшно, только горько от невозможности. Как будто, будь такая возможность – прикоснулся бы. Ты вообще хочешь знать, каков он на ощупь? Честно?
А потом: уже отводя взгляд от неподвижного тела, занимающего настолько привычную форму пространства, что хоть вой, хоть ладонь прокуси, - замечаешь, как шевельнулись тени от складок на одеяле, как живые, как будто вздохнули.
И понимаешь. И не можешь вместить понимание.
Столько времени – столько раз – приучал себя не доверять сладкой надежде, не поддаваться радости. Защищаешься теперь не на жизнь, а на смерть. А смерть отступает в сторону, щурится, приценивается – и отступает. И нечем больше защищаться. И ты остаешься беззащитным перед возможностью потери, полностью безоружным и бессильным.
Живое – дышит.
А ты – нет. Потому что сначала от страха, а потом от еще большего страха, что это вот сейчас – иллюзия, обман, новый виток гибельного бреда, ты перестал дышать. И надо насильно сжать ребра, чтобы тихо выдохнуть безжизненный воздух. А потом протянуть руку. Прикоснуться. Еще до прикосновения уловить едва слышное тепло в воздухе. Кинуться на него, сгрести, вцепиться, трясти его – и он тебя тоже. И руки, какие же сильные у него руки, как же это так, я знаю, что сплю, я знаю, что это кончится, и будет очень больно, но пусть, пусть. Сейчас – кричать от радости, задыхаться, рыдать, кричать.
- Я вам что, сестрица Эльза? – ворчит Рыжая, растопырив перед глазами пятерни в желто-зеленых метках от травяного сока. – У меня, может, аллергия.
- Можно подумать, тебе хуже всех, - Мадлен демонстрирует исколотые пальцы.
- Скажи спасибо, что не крапива, - недобро усмехается Зигмунда Фрейда, бездельничающая, потому что ее черед еще не настал. – Скажи спасибо, что не обязательно молчать при этом. Хотя это, наверное, зря. Как думаешь, - это уже к Мадлен, - как думаешь, еще не поздно изменить условия игры?
- Нифафда не пофно!
- Не говори с набитым ртом, - качает головой Зигмунда Фрейда.
- А я палец сосу, - отвечает Мадлен, вынув палец изо рта. – Болит.
- Потерпи, еще немного.
- Нет чтобы меня утешать и подбадривать, - хмурится Рыжая. – Все только этой… Вы сговорились. Так нечестно. И правила менять не вздумайте! Я тогда с вами играть не буду, а без меня у вас ничего не получится.
- А мы вместо тебя Кристину возьмем.
- Ей нельзя. Она беременная. Ее вообще сейчас нет! И не будет, если я не сделаю свою часть.
- Тогда Ягу возьмем. Она черная, она сильная, она подойдет.
- А зато рыжей у вас не будет. Без рыжей ничего не получится.
- Это ты с чего взяла?
- Это я правила поменяла.
- Эй, так нечестно!
- А вам можно?
- Это кому это «вам»? Я все пальцы продырявила, а эта валяется на диване с книжкой! Моя мама говорила, что если все время читать, то всю жизнь профукаешь. Лучше бы убралась в своей… пирамиде, пылища по углам – картошку сажать можно! И черепа валяются.
- Они хрустальные.
- Хрусталь должен в серванте стоять, а не по углам валяться!
Они очень старательно ссорятся, не изображают ссору, а ссорятся по-настоящему, Смерть и Любовь против Жизни, Жизнь против Смерти и Любви, Любовь против них обеих. Чтобы никто-никто ни в каком из приблизившихся миров не заметил, что они заодно в это призрачное, зыбкое утро, чтобы никто не уличил их в сговоре с преступной целью, потому что им-то что, а вот всех причастных…
- А нам в школе фельдшерица как-то сказала: не совокупляйтесь в троллейбусе головами!
- Что она имела в виду?
- Что воши перепрыгивают.
- Мать моя кровопийца, жуть какая…
- И к чему ты это?
- Ну, так, ассоциации. Мир же круглый, как голова. И вот они все сейчас… совокупляются. И мало ли какие воши к нам напрыгают.
- Шшшш! – гневно взнимается Зигмунда Фрейда. – Услышат, кого ты вошами – мало не покажется. Держи язык на привязи, коза рыжая.
- А ты скелетина расписная!
- Обе вы хороши, - шипит Мадлен. – Делом бы занялись, не до глупостей было бы. У меня вон пальцы в кровь, а вы…
- В кровь, это хорошо, - одобрительно кивает Зигмунда Фрейда. – Без крови совсем не то.
- И кто из нас после этого вампир?
Продолжение следует. Кто мне попляшет, помашет, посвистит вдохновительно? Можно даже просто кнопочками.
Вопрос: Давай-давай!
| 1. Дадада! |
|
12 |
(40%) |
| 2. А дальше? |
|
10 |
(33.33%) |
| 3. Тыква, при! |
|
8 |
(26.67%) |
|
|
|
| Всего: |
30
Всего проголосовало: 16 |
-
-
28.11.2016 в 19:13-
-
28.11.2016 в 19:15страшно. Очень - вначале так вообще. А потом как будто металлоконстукции растянутые - так... легко вроде, и ажурно, и сталь.
-
-
28.11.2016 в 19:32Сетанта, как ты хорошо сказала. Хочется соответствовать - пойду тянуть дальше.
-
-
02.12.2016 в 12:24