Commander Salamander. Пафос, романтика, цинизм
черновикПросто…
Док едва позволяет вздоху произойти, на самую малость приоткрывает ему путь: уж протиснись, как можешь, большего не дано. Продолжает, как будто не прерывался на этот неслышный и оттого невыносимо долгий выдох.
Я по нему скучаю.
Я так скучаю по нему, господи – это только внутри. И там, внутри, еще много, много, там слезы и крик, охриплый, безголосый. Там обломанные о подушку ногти и разбитые о стены кулаки. То, что могло бы быть. Но чего никогда не будет, потому что – бесполезно. Это принесло бы утешение, но утешения Док не принимает.
Другой день.
Не понимаю, говорит Ягу.
Гайюс наклоняет голову на бок: слушаю.
Док, наверное, сильнее всех нас, вместе взятых, говорит Ягу с полной убежденностью. И очень умный. И хорошо обученный. Он точно знает, должен знать: чтобы справиться с горем, нужно его пережить. И он всегда делает… делал то, что нужно. Всегда. Почему сейчас?.. Он такой сильный, почему горе оказывается сильнее его?
Это не какое-то чужое горе и не горе вообще, говорит Гайюс, кивая. Это его горе, и у его горя – его сила. Оно такое сильное, потому что… У каждого человека горе размером с него самого. Не важно, кто сильный, кто слабый, всегда так. Поэтому – никому не легче. Тяжелее может быть. Легче – никому.
Может, сильному и тяжелее. Ягу отстукивает ритм своих слов по колену открытой ладонью. Может, Доку и тяжелее.
Может, так и есть. А ты?
Что – я?
Ты сама как? С тем, что Доку так тяжело и страшно. Как тебе?
Ягу испытующе смотрит, морщит губы. Отводит взгляд и снова впивается. Слушай, говорит, это так трудно сказать.
Гайюс кивает.
Но я скажу. Мне очень, очень страшно. Когда боится Док… Ладно. Когда Док позволяет страху взять верх над ним…
Чем это страшно, спокойно спрашивает Гайюс.
Ягу передергивается. Не знаю, выкрикивает она раздраженно. Не знаю. И знать не хочу.
Прошлое невозможно изменить. И не пытайся.
И что, вот так просто – не пытайся, и всё? Никаких страшилок, никаких санкций за нарушение?
Ты, наверное, не понимаешь. Давай объясню. Ты проживешь последние полгода полностью, совершенно реально, по-настоящему. Как в первый раз. Это будешь ты-тогдашний. Ты того времени. Ты каждой ночи и каждого дня, каждой минуты. И одновременно, понимаешь, одновременно же, ты будешь собой из сегодня, из прямо сейчас, как пойдешь – вот из этой минуты. С пониманием, с полным сознанием происходящего, с точным знанием каждой минуты того последнего дня и всех дней потом.
Не то чтобы я их помнил, эти «дни потом», сказал Док. Голоса у него не стало еще на первом слове, но Гайюс все услышал.
Помнишь, уверенно возразил он. Не головой, так шкурой и нутром помнишь, не сомневайся.
Док согласно кивнул.
Изменить ничего ты не сможешь, потому что у тебя будет только сознание, только память и восприятие, но никакого доступа к управлению. Ты проживешь эти полгода… пассажиром. И тот, для которого это время будет в первый и единственный раз, он не будет знать ничего о тебе. А ты о нем – будешь. Ты будешь как Кассандра: все знать и ничего не мочь.
Док снова кивнул.
Я думаю, это и есть ад, сказал Гайюс.
И это тоже, сказал Док.
Вот и все условия, сказал Гайюс. Пойти и вернуться.
Как я вернусь?
Просто доживешь до сегодня, и мы продолжим этот разговор с того момента, на котором остановимся сейчас.
Я готов, сказал Док. Что нужно сделать?
Я сделаю, сказал Гайюс. Вот всё, что я тебе сейчас рассказал и с чем ты согласился… Да будет так.
И стало так.
Док едва позволяет вздоху произойти, на самую малость приоткрывает ему путь: уж протиснись, как можешь, большего не дано. Продолжает, как будто не прерывался на этот неслышный и оттого невыносимо долгий выдох.
Я по нему скучаю.
Я так скучаю по нему, господи – это только внутри. И там, внутри, еще много, много, там слезы и крик, охриплый, безголосый. Там обломанные о подушку ногти и разбитые о стены кулаки. То, что могло бы быть. Но чего никогда не будет, потому что – бесполезно. Это принесло бы утешение, но утешения Док не принимает.
Другой день.
Не понимаю, говорит Ягу.
Гайюс наклоняет голову на бок: слушаю.
Док, наверное, сильнее всех нас, вместе взятых, говорит Ягу с полной убежденностью. И очень умный. И хорошо обученный. Он точно знает, должен знать: чтобы справиться с горем, нужно его пережить. И он всегда делает… делал то, что нужно. Всегда. Почему сейчас?.. Он такой сильный, почему горе оказывается сильнее его?
Это не какое-то чужое горе и не горе вообще, говорит Гайюс, кивая. Это его горе, и у его горя – его сила. Оно такое сильное, потому что… У каждого человека горе размером с него самого. Не важно, кто сильный, кто слабый, всегда так. Поэтому – никому не легче. Тяжелее может быть. Легче – никому.
Может, сильному и тяжелее. Ягу отстукивает ритм своих слов по колену открытой ладонью. Может, Доку и тяжелее.
Может, так и есть. А ты?
Что – я?
Ты сама как? С тем, что Доку так тяжело и страшно. Как тебе?
Ягу испытующе смотрит, морщит губы. Отводит взгляд и снова впивается. Слушай, говорит, это так трудно сказать.
Гайюс кивает.
Но я скажу. Мне очень, очень страшно. Когда боится Док… Ладно. Когда Док позволяет страху взять верх над ним…
Чем это страшно, спокойно спрашивает Гайюс.
Ягу передергивается. Не знаю, выкрикивает она раздраженно. Не знаю. И знать не хочу.
Прошлое невозможно изменить. И не пытайся.
И что, вот так просто – не пытайся, и всё? Никаких страшилок, никаких санкций за нарушение?
Ты, наверное, не понимаешь. Давай объясню. Ты проживешь последние полгода полностью, совершенно реально, по-настоящему. Как в первый раз. Это будешь ты-тогдашний. Ты того времени. Ты каждой ночи и каждого дня, каждой минуты. И одновременно, понимаешь, одновременно же, ты будешь собой из сегодня, из прямо сейчас, как пойдешь – вот из этой минуты. С пониманием, с полным сознанием происходящего, с точным знанием каждой минуты того последнего дня и всех дней потом.
Не то чтобы я их помнил, эти «дни потом», сказал Док. Голоса у него не стало еще на первом слове, но Гайюс все услышал.
Помнишь, уверенно возразил он. Не головой, так шкурой и нутром помнишь, не сомневайся.
Док согласно кивнул.
Изменить ничего ты не сможешь, потому что у тебя будет только сознание, только память и восприятие, но никакого доступа к управлению. Ты проживешь эти полгода… пассажиром. И тот, для которого это время будет в первый и единственный раз, он не будет знать ничего о тебе. А ты о нем – будешь. Ты будешь как Кассандра: все знать и ничего не мочь.
Док снова кивнул.
Я думаю, это и есть ад, сказал Гайюс.
И это тоже, сказал Док.
Вот и все условия, сказал Гайюс. Пойти и вернуться.
Как я вернусь?
Просто доживешь до сегодня, и мы продолжим этот разговор с того момента, на котором остановимся сейчас.
Я готов, сказал Док. Что нужно сделать?
Я сделаю, сказал Гайюс. Вот всё, что я тебе сейчас рассказал и с чем ты согласился… Да будет так.
И стало так.