Commander Salamander. Пафос, романтика, цинизм
Записки сумасшедшего: Кто я
Журналист, о да. Редактор. Специалист по формированию мнений. Хороший специалист. И это дело - любимое. Потому что специализация под человека и человек под специализацию, это была (была?) взаимная любовь.
В любом случае - не боевик, общая подготовка неплохая, и специфическая - отличная, судя по результатам, но не боевик.
Просто мирный специалист по идеологическим операциям.
читать дальшеЗаписки сумасшедшего: Химия, химия, вся цистерна синяя
С этими флэшбэками что-то я по утрам опасен для близких становлюсь.
Почти проснулся, лежал, вспоминал, как позавчера сказал К., что если бы у меня остались – перенеслись сюда – шрамы, я мог бы их показать, этого было бы достаточно. Но их здесь нет, и приходится говорить, а это очень трудно.
Вспоминал, представил себе, что она бы спросила: если бы ты мог показать шрамы, что показал бы?
Я еще только успел подумать, что я и этого не знаю про себя...
Но руки сами вытянулись вперед, внутренней стороной локтевых сгибов – венами – кверху: вот. Как будто это и есть самые глубокие следы. То, что осталось от игл. Мне страшно на это смотреть, я и не смотрел. Сморщился, подумав о той гадости, что они в меня заливали.
Внезапно, вдруг - почувствовал сильные и резкие, очень быстрые - произвольно так не смогу - сокращения мышц, тело задергалось, это было очень неожиданно, и я не мог это остановить. Сознание ясное, я оставался здесь, кажется. А тело делало что-то непонятное и неостановимое. Сильно, резко, быстро.
Мой друг буквально выдернул меня из этого.
Спросил, что происходит.
Я объяснил, еле преодолевая острую тошноту.
Он обнимал меня, я попросил: скажи что-нибудь.
Он сказал, что это все уже прошло. Нужно проживать, чтобы уже отпустило, но можно уже не бояться, что я что-то выдам. Всё уже.
Мне стало сначала удивительно, как будто я не мог поверить. Но потом понял: правда, бой окончен. И стало легко и спокойно. Пусть будет всё это, флэшбэки и кошмары - я переживу. Самое главное я уже смог.
Только долгая печаль о том, как мои мозги превращали в манную кашу. Отвращение и страх, когда с тобой что-то ужасное происходит изнутри, невидимо, но ощутимо, как будто само собой, вроде ты – это ты сам, а это уже что-то чужое и враждебное в тебе, и невозможно остановить. Настолько страшно, насколько я могу вынести.
Неокончательный диагноз: Синхронизация
А дальше они продолжали работать с М. и им открывались другие стороны жизни Лу в Вальпараисо и до Вальпараисо: и был телефонный звонок в августе и крик, руками удерживаемый внутри, и была встреча с памятью об отце – на грани обморока, и снова Ким и его последние дни, и снова флотские, а потом – то, чем Лу занимался до сентября, его работа и его ценности. Сессия за сессией, слой за слоем, эпизод за эпизодом, в разброс и обрывочно, но постепенно собиралось все больше деталек этого паззла. Картина была еще далека от полноты, но подробностей накопилось уже достаточно, чтобы в общих чертах представлять ее сюжет. И в конце концов они снова вернулись к концу его жизни.
Харонавтика: Сессия №20, 15 июня 2013, «Минус я»
Он пришел, рассказал, что пару ночей трудно уснуть – от тревоги. Как раз принимали закон «о пропаганде нетрадиционной ориентации», и столько страшного предсказывали по поводу этого закона, что трудно было совсем не тревожиться. Лу не повезло: нынешнее беспокойство разбудило тогдашние тревоги. Он хорошо понимал, что переживает скорее то давнее напряжение, потому что актуальная реальность не соответствовала силе его эмоций.
Он рассказал, что невозможно расслабиться из-за сильной тревоги, ощущения кроющего адреналина, от понимания того, что накатывает, наползает что-то огромное, страшное и неотвратимое. Что-то, что он никак не может остановить. И как будто у него есть что-то, что он должен успеть сделать - не одно дело, а какой-то список дел (самого списка он не знает сейчас). И действие адреналина надо как-то контролировать, чтобы не дергал, не мешал «оставаться на месте» и работать. С другой стороны – этот же адреналин можно использовать для повышения работоспособности, и он знает, как это делать. Это были очень быстрые и устойчивые ощущения в сетке мыслей. Это было очень остро и горячо: захлебываться адреналином и лихорадочно пытаться соображать про план действий, которого не знаешь.
Но из-под этой лихорадки постепенно стал проступать, наползать сверху – вязкий туман. В речи Лу появились паузы, он как будто провисал в разговоре, отключаясь от собственных мыслей.
Он смотрел на «отвертку» и спустя какое-то время ему захотелось приоткрыть рот... и так... как будто рот сам собой раскрылся и высунулся язык, совершенно расслабленный, тяжелый. Лу вспомнил выражение «вывалить язык». Он собрал все обратно, оно вполне поддавалось контролю. Но ему захотелось посмотреть, что там дальше, он расслабил область рта - и язык вывалился мягко, и появилось легкое едва слышное ощущение, как будто привкус: слюна свободно вытекает. М. увидела, что у него пустое гладкое лицо, что глаза закатываются, и он падает вправо, как будто в обморок. Она придержала его рукой и вернула в здесь и сейчас.
- Я не заметил, что падал, - сказал Лу. – Обычно тело падает, но я остаюсь в ясном сознании. А сейчас меня самого, меня-наблюдателя затягивало в эту пустоту…
Он походил, он даже попрыгал. Он в самом деле здорово испугался, и это было не в голове, а в теле, наверное, потому что он не осознавал страх, но замечал, что тело ведет себя, как будто он испуган. Он еще оставался здесь, и он очень боялся того, куда его тянуло. Там не было ничего страшного: только пусто. Там вообще ничего нет. Покой и отсутствие. Но, выскочив с порога - было очень страшно осознавать этот порог. Не умом, телом.
Он походил, попрыгал, постучал по стене, прижался к стене лицом, потом развернулся; пока описывал свое состояние, краем заглянул в пустоту и поволокся туда опять, выскочил и обругал себя.
Сел обратно на диван, и сразу захотелось лечь и свернуться. Он не стал опускаться на пол, он лег на диване на бок, подтянув руки к груди и лицу, ноги согнув в коленях, и так лежал и постепенно понимал, что это он спит, что он лежит на полу, на бетонном полу, возможно, пол влажный, он спит...
Сон был его собственный, просто сон, без химии, он просто спал. Сонливости сейчас не было, Лу осознавал, что лежит на диване, слышал М. и разговаривал с ней.
Он понял, что ему нужно как-то громко дышать… Он позволил телу делать то, чего оно хотело. Это был стон, короткий стон на каждый выдох. Он стонал и вздрагивал во сне, там, на влажном бетонном полу.
Лу не хотел пугать и расстраивать М. Не хотел показывать ей, что происходит. Это как показать близкому человеку или женщине фотографию, где кишки-месиво-расчлененка, и сказать: это я, это сделали со мной.
Но он старательно лежал и стонал, даже когда ему это надоело. Он чувствовал, что тело нуждается в этом, и позволил телу лежать, горлу стонать. Так и лежал, стонал, пока было нужно.
Потом сел.
- Как ты? – спросила М.
- По сравнению с ним – хорошо, - ответил Лу, кивая на тот угол дивана, где лежал перед этим. Руками он ощупывал лицо. – Хорошо, приятно. Лицо в порядке… Там, где я лежал, оно было в ссадинах, кажется. Подсохших и свежих.
- Сколько времени ты лежал, как думаешь?
- Там – несколько часов. Здесь – немножко. Минуты три?
М. взглянула на часы:
- Девять минут.
<…>
Он сказал, что вот та пустота и отсутствие - это она и есть, «улитка».
И что тот бетонный пол - это как раз перед тем, как уйти в нее, он так думает: он спит нормально, сам, просто спит, значит, он уже сможет уйти, когда проснется.
Записки сумасшедшего: Сокровище
После сессии партнер встретил меня и домой мы ехали вместе. Я решил по дороге почитать, чтобы отвлечься. Достал из рюкзака книжку Франкла и стал читать.
На второй странице я обнаружил, что тело неудержимо валится вбок, пришлось схватить партнера за руку и срочно восстанавливать дыхание и принимать другие меры, чтобы вернуться в здесь и сейчас.
Это еще не сама книга, это только предисловие Дмитрия Леонтьева: «…сохранив себя, свою личность, свое «упрямство духа», как он называет способность человека не поддаваться, не ломаться под ударами, обрушивающимися на тело и душу».
И, прочитав это, я теряю дыхание и падаю. Очень интересный эффект.
Мне кажется совершенно очевидным, что «Сокровище» основывается на Франкле, и это естественно и логично. Это просто текст специального назначения для специальных людей. Рабочий, работающий текст. Запоминать наизусть абзацами - короткими, емкими. Рабочие формулы. Оптимально и эффективно упакованные смыслы.
Хотел бы я прочитать его сейчас. Но, видимо, это уже никак.
Очень устал в той сессии. По рекомендации М. мы после обеда пошли в парк и долго гуляли, ходили, «выхаживали» стресс. Я только на следующий день с большим трудом записал отчет, то и дело засыпая, забывая, теряя нить.
Он подарил мне подвеску - топаз в гладкой серебряной оправе. Прозрачная, прохладная чистота камня, его цельность напоминают мне о «Сокровище». Успокаивают, дают опору. Хочу верить, что это правда: я устоял.
Журналист, о да. Редактор. Специалист по формированию мнений. Хороший специалист. И это дело - любимое. Потому что специализация под человека и человек под специализацию, это была (была?) взаимная любовь.
В любом случае - не боевик, общая подготовка неплохая, и специфическая - отличная, судя по результатам, но не боевик.
Просто мирный специалист по идеологическим операциям.
читать дальшеЗаписки сумасшедшего: Химия, химия, вся цистерна синяя
С этими флэшбэками что-то я по утрам опасен для близких становлюсь.
Почти проснулся, лежал, вспоминал, как позавчера сказал К., что если бы у меня остались – перенеслись сюда – шрамы, я мог бы их показать, этого было бы достаточно. Но их здесь нет, и приходится говорить, а это очень трудно.
Вспоминал, представил себе, что она бы спросила: если бы ты мог показать шрамы, что показал бы?
Я еще только успел подумать, что я и этого не знаю про себя...
Но руки сами вытянулись вперед, внутренней стороной локтевых сгибов – венами – кверху: вот. Как будто это и есть самые глубокие следы. То, что осталось от игл. Мне страшно на это смотреть, я и не смотрел. Сморщился, подумав о той гадости, что они в меня заливали.
Внезапно, вдруг - почувствовал сильные и резкие, очень быстрые - произвольно так не смогу - сокращения мышц, тело задергалось, это было очень неожиданно, и я не мог это остановить. Сознание ясное, я оставался здесь, кажется. А тело делало что-то непонятное и неостановимое. Сильно, резко, быстро.
Мой друг буквально выдернул меня из этого.
Спросил, что происходит.
Я объяснил, еле преодолевая острую тошноту.
Он обнимал меня, я попросил: скажи что-нибудь.
Он сказал, что это все уже прошло. Нужно проживать, чтобы уже отпустило, но можно уже не бояться, что я что-то выдам. Всё уже.
Мне стало сначала удивительно, как будто я не мог поверить. Но потом понял: правда, бой окончен. И стало легко и спокойно. Пусть будет всё это, флэшбэки и кошмары - я переживу. Самое главное я уже смог.
Только долгая печаль о том, как мои мозги превращали в манную кашу. Отвращение и страх, когда с тобой что-то ужасное происходит изнутри, невидимо, но ощутимо, как будто само собой, вроде ты – это ты сам, а это уже что-то чужое и враждебное в тебе, и невозможно остановить. Настолько страшно, насколько я могу вынести.
Неокончательный диагноз: Синхронизация
А дальше они продолжали работать с М. и им открывались другие стороны жизни Лу в Вальпараисо и до Вальпараисо: и был телефонный звонок в августе и крик, руками удерживаемый внутри, и была встреча с памятью об отце – на грани обморока, и снова Ким и его последние дни, и снова флотские, а потом – то, чем Лу занимался до сентября, его работа и его ценности. Сессия за сессией, слой за слоем, эпизод за эпизодом, в разброс и обрывочно, но постепенно собиралось все больше деталек этого паззла. Картина была еще далека от полноты, но подробностей накопилось уже достаточно, чтобы в общих чертах представлять ее сюжет. И в конце концов они снова вернулись к концу его жизни.
Харонавтика: Сессия №20, 15 июня 2013, «Минус я»
Он пришел, рассказал, что пару ночей трудно уснуть – от тревоги. Как раз принимали закон «о пропаганде нетрадиционной ориентации», и столько страшного предсказывали по поводу этого закона, что трудно было совсем не тревожиться. Лу не повезло: нынешнее беспокойство разбудило тогдашние тревоги. Он хорошо понимал, что переживает скорее то давнее напряжение, потому что актуальная реальность не соответствовала силе его эмоций.
Он рассказал, что невозможно расслабиться из-за сильной тревоги, ощущения кроющего адреналина, от понимания того, что накатывает, наползает что-то огромное, страшное и неотвратимое. Что-то, что он никак не может остановить. И как будто у него есть что-то, что он должен успеть сделать - не одно дело, а какой-то список дел (самого списка он не знает сейчас). И действие адреналина надо как-то контролировать, чтобы не дергал, не мешал «оставаться на месте» и работать. С другой стороны – этот же адреналин можно использовать для повышения работоспособности, и он знает, как это делать. Это были очень быстрые и устойчивые ощущения в сетке мыслей. Это было очень остро и горячо: захлебываться адреналином и лихорадочно пытаться соображать про план действий, которого не знаешь.
Но из-под этой лихорадки постепенно стал проступать, наползать сверху – вязкий туман. В речи Лу появились паузы, он как будто провисал в разговоре, отключаясь от собственных мыслей.
Он смотрел на «отвертку» и спустя какое-то время ему захотелось приоткрыть рот... и так... как будто рот сам собой раскрылся и высунулся язык, совершенно расслабленный, тяжелый. Лу вспомнил выражение «вывалить язык». Он собрал все обратно, оно вполне поддавалось контролю. Но ему захотелось посмотреть, что там дальше, он расслабил область рта - и язык вывалился мягко, и появилось легкое едва слышное ощущение, как будто привкус: слюна свободно вытекает. М. увидела, что у него пустое гладкое лицо, что глаза закатываются, и он падает вправо, как будто в обморок. Она придержала его рукой и вернула в здесь и сейчас.
- Я не заметил, что падал, - сказал Лу. – Обычно тело падает, но я остаюсь в ясном сознании. А сейчас меня самого, меня-наблюдателя затягивало в эту пустоту…
Он походил, он даже попрыгал. Он в самом деле здорово испугался, и это было не в голове, а в теле, наверное, потому что он не осознавал страх, но замечал, что тело ведет себя, как будто он испуган. Он еще оставался здесь, и он очень боялся того, куда его тянуло. Там не было ничего страшного: только пусто. Там вообще ничего нет. Покой и отсутствие. Но, выскочив с порога - было очень страшно осознавать этот порог. Не умом, телом.
Он походил, попрыгал, постучал по стене, прижался к стене лицом, потом развернулся; пока описывал свое состояние, краем заглянул в пустоту и поволокся туда опять, выскочил и обругал себя.
Сел обратно на диван, и сразу захотелось лечь и свернуться. Он не стал опускаться на пол, он лег на диване на бок, подтянув руки к груди и лицу, ноги согнув в коленях, и так лежал и постепенно понимал, что это он спит, что он лежит на полу, на бетонном полу, возможно, пол влажный, он спит...
Сон был его собственный, просто сон, без химии, он просто спал. Сонливости сейчас не было, Лу осознавал, что лежит на диване, слышал М. и разговаривал с ней.
Он понял, что ему нужно как-то громко дышать… Он позволил телу делать то, чего оно хотело. Это был стон, короткий стон на каждый выдох. Он стонал и вздрагивал во сне, там, на влажном бетонном полу.
Лу не хотел пугать и расстраивать М. Не хотел показывать ей, что происходит. Это как показать близкому человеку или женщине фотографию, где кишки-месиво-расчлененка, и сказать: это я, это сделали со мной.
Но он старательно лежал и стонал, даже когда ему это надоело. Он чувствовал, что тело нуждается в этом, и позволил телу лежать, горлу стонать. Так и лежал, стонал, пока было нужно.
Потом сел.
- Как ты? – спросила М.
- По сравнению с ним – хорошо, - ответил Лу, кивая на тот угол дивана, где лежал перед этим. Руками он ощупывал лицо. – Хорошо, приятно. Лицо в порядке… Там, где я лежал, оно было в ссадинах, кажется. Подсохших и свежих.
- Сколько времени ты лежал, как думаешь?
- Там – несколько часов. Здесь – немножко. Минуты три?
М. взглянула на часы:
- Девять минут.
<…>
Он сказал, что вот та пустота и отсутствие - это она и есть, «улитка».
И что тот бетонный пол - это как раз перед тем, как уйти в нее, он так думает: он спит нормально, сам, просто спит, значит, он уже сможет уйти, когда проснется.
Записки сумасшедшего: Сокровище
После сессии партнер встретил меня и домой мы ехали вместе. Я решил по дороге почитать, чтобы отвлечься. Достал из рюкзака книжку Франкла и стал читать.
На второй странице я обнаружил, что тело неудержимо валится вбок, пришлось схватить партнера за руку и срочно восстанавливать дыхание и принимать другие меры, чтобы вернуться в здесь и сейчас.
Это еще не сама книга, это только предисловие Дмитрия Леонтьева: «…сохранив себя, свою личность, свое «упрямство духа», как он называет способность человека не поддаваться, не ломаться под ударами, обрушивающимися на тело и душу».
И, прочитав это, я теряю дыхание и падаю. Очень интересный эффект.
Мне кажется совершенно очевидным, что «Сокровище» основывается на Франкле, и это естественно и логично. Это просто текст специального назначения для специальных людей. Рабочий, работающий текст. Запоминать наизусть абзацами - короткими, емкими. Рабочие формулы. Оптимально и эффективно упакованные смыслы.
Хотел бы я прочитать его сейчас. Но, видимо, это уже никак.
Очень устал в той сессии. По рекомендации М. мы после обеда пошли в парк и долго гуляли, ходили, «выхаживали» стресс. Я только на следующий день с большим трудом записал отчет, то и дело засыпая, забывая, теряя нить.
Он подарил мне подвеску - топаз в гладкой серебряной оправе. Прозрачная, прохладная чистота камня, его цельность напоминают мне о «Сокровище». Успокаивают, дают опору. Хочу верить, что это правда: я устоял.
@темы: человек, которого нет
-
-
27.08.2014 в 09:58Я верю: устоял.
-
-
27.08.2014 в 10:39-
-
27.08.2014 в 11:33-
-
27.08.2014 в 15:01-
-
27.08.2014 в 15:03-
-
27.08.2014 в 15:04