[живой человек]

Я согласен лететь по "чужому" билету, я согласен получать деньги по ведомости, в которой стоит это имя, я согласен на множество подобных ситуаций - это всё снаружи, это всё внешние обстоятельства жизни. Вряд ли я смогу что-то изменить в этих внешних обстоятельствах, не принеся ритуальные кровавые жертвы на хирургическом столе, ну и ладно. Кесарю - кесарево. Тот, кто сказал это, был на множество порядков принципиальнее меня, а что годилось ему, и мне сгодится точно. Кесарю- кесарево.
Но только кесарево, пожалуйста. Больше требовать не стоит - дальше начинается "отступать некуда".
Не согласен я на то, чтобы рассказанные мной истории, сложенные мной стихи были подписаны чужим посторонним именем. Уберите вашу маску, я ее не надену. Я хочу с открытым лицом стоять рядом со своими стихами и историями. Это - мое. Это сделал я. И говорить об этом стоит - со мной. Зачем мне это посторонее имя между мной и читателем? Я все еще здесь, я готов слушать ответы на мои реплики, но как я отвечу, прячась за маской?
Я был искренним, когда сочинял свое сочинение - как мне притворяться теперь? Для чего я должен обманывать в комментариях, откровенно высказавшись по существу?
Да, мне приходилось отказываться от публикаций, когда редакция настаивала на паспортном имени.
Моя первая книжка стихов точно не вышла бы, если бы мой друг не убедил издателей поставить на обложку не паспортное имя, а псевдоним. Я, в силу редкостной упертости характера, мог только отказаться от издания. Друг смог договориться.
Я упертый, зараза, это правда. Мама это давно заметила, еще в младших классах. С возрастом я стал только хуже.
Наверное - даже наверняка! - мудрость не в этом. Мудро было бы, наверное, не создавать трудности людям, которые хотели бы или действительно хотели помочь мне на моем пути. Но, видите ли, во мне все на дыбы становится, когда я только представляю чужое имя на обложке - а для меня это чужое имя. Какого черта?
И то же касается устной речи - я вот вам стихи прочитал, отринул завесы, встал посреди мира и говорил вслух, я. А теперь - неважно, до или после, - начну притворяться кем-то не мной? Да ну, глупости какие... Что же себя дураком на людях выставлять?
Да, именно это и было бы для меня "выставлять себя дураком", а не то, что я делаю сейчас, как бы это ни смотрелось, если глядеть из ваших глаз.
Это то, что касается моего дела.
А вот что касается работы - вопрос еще более сложный.
Со всей этой удивительной и прекрасной - или ужасной, кому как, - конструкцией в голове я дерзаю работать такую особенную работу, как гештальт-терапия. Психотерапия в гештальт-подходе. Это такая работа, что я сам себе рабочий инструмент. Это такая работа, что неискренним, отстраненным, изображая из себя кого-то другого, не то что много не наработаешь - вообще ничего не наработаешь. Не работается в гештальте ни через скафандр, ни через театральный костюм с гримом. Я здесь - это буквально половина главной заповеди гештальт-подхода, остается добавить только "и сейчас", и мне не отвертеться от того, чтобы присутствовать, быть, жить, не уклоняясь, слушать человека напротив, слушать себя, внимательно и пристально.
Могу ли я в такой работе притворяться кем-то другим?
Поэтому и в работе я говорю о себе - о себе, то есть в мужском роде.
И это создает определенные трудности.
Конечно, клиент, которому это не подходит, ко мне и не придет. Именно для этого я старательно и методично всегда сообщаю о своей особенности. Это в значительной степени ограничивает меня как профессионала, потому что я гожусь не для каждого клиента. С другой стороны, в какой-то степени то же самое можно сказать про любого терапевта. Все мы имеем личные особенности и различные убеждения, все мы люди, то есть -все мы разные.
И эта же самая особенность может быть моей особенной ценностью, смотря с какой стороны посмотреть. У меня есть особенный опыт, я человек, который выстоял и построил благополучную жизнь, сделав такой выбор - ого! - в нашей стране, в наше время. Со всем своим опытом, со всеми своими личными качествами я присутствую здесь, в работе. Мне есть чем делиться, и не только с такими же особенными, как я.
Даже не знаю, как бы я мог в этом притворяться. Вот иногда, когда я сажусь на клиентский стул, те, кто работает со мной терапевтом, признаются, что им трудно сохранять мужской род в обращении ко мне, потому что искренность и вовлеченность в процесс не позволяет отстраниться от визуального восприятия меня. Ну, бывает, да. Могу только сказать, что мне отстраниться от внутреннего восприятия себя было бы как минимум не легче.
Я очень рад, что мой терапевт, с которым я работаю постоянно, справляется с тем, чтобы видеть меня - и все равно видеть меня. Меня. Огосподибожетымой - меня!
Думаю, не только мне такое может быть важно.
И все-таки я должен признать, что у моих коллег еще больше проблем со мной, чем у литераторов. Экая засада - Аше Гарридо, попробуй представить его в профессиональной среде - и кто ты после этого? Психолог или полный псих?
И не каждый клиент - мы помним об этом - далеко не каждый клиент рискнет доверить свои проблемы такому странному терапевту. Хотя кто-то и наоборот, находит в этой странности надежду на понимание. Но ведь заранее не угадаешь - зачем же пугать людей?
И я говорю вслух, я думаю про себя: без обид, все нормально, я понимаю.
Я правда понимаю: это мой выбор, никто не обязан делать его вместе со мной. Особенно посторонние люди.
Но в некоторых особенных областях совсем посторонние люди оказываются как бы не посторонними. Потому что это такие - внутренние области внешнего мира. Или наоборот.

@темы: Я здесь

Comments

[Миранда Элга]

Да, кесареву - исключительно кесарево.
Я б даже сказал - минимально кесарево. )

[живой человек]

Миранда Элга ну вот я и это... исповедую минимализм.

[Миранда Элга]

ну... это... натуральный дракон

[takishiro]

По-моему, на месте редакторов вообще надо смотреть не на человека, а на талант... Но это, наверное, какие-то идеальные редакторы. Которых бывает мало...