Commander Salamander. Пафос, романтика, цинизм
отсюда
Один из «парадоксов» психотерапии состоит в том, что в ней нет ничего, чего нельзя было бы увидеть в остальной жизни. «Я понимаю, что вы любите больных. Больных надо любить. И поговорить с ними надо – они тоже люди. Но вы все говорите и говорите, а когда же вы лечить их будете?» – сказал моему молодому коллеге в начале 1980-х г.г. заведующий отделением клиники неврозов по поводу групповой психотерапии. Моя пациентка, которая два года после ампутации ноги не может начать пользоваться протезом, говорит на первой сессии: «Вы же не можете прирастить мне ногу – так что ж разговоры говорить?»; после 13-ой сессии она отказывается от встреч: «Что толку с разговоров? Я же и без них хожу с протезом!». На самом деле во всем этом нет ничего парадоксального. Тут я хочу обратиться к М. Мамардашвили. «Все, что изобразительно, все, что предметно, выступает уже в другом виде ... Возьмем театр. Когда мы идем на спектакль – я беру идеальный случай, – мы знаем заранее текст. Все известно – почему же нужен театр? Что происходит? А происходит то, что мы в театре соотносимся с тем, чего нельзя иметь, нельзя понять иначе. (Мой пациент: «Ничего не понимаю – вы говорите то, что я и без вас знаю, что тысячу раз слышал и тысячу раз говорил другим. Я иногда злюсь на себя – хожу, деньги плачу, а за что, спрашивается?! Но почему-то помогает!» - В.К.) Театр (а я скажу: психотерапия – В.К.) есть «машина» введения нас в то состояние, которое существует только тогда, когда исполняется. Казалось бы, записано в тексте, стоит только прочитать, но понимание, если оно случается, происходит в театре (мы же скажем: в процессе психотерапии, и подчеркнем сказанное М. Мамардашвили «если ... случается» - В.К.) Ты понял, в тебе произошло изменение, произошел катарсис, но слова ушли, поскольку сработала организованная сильная форма»
(с) Виктор Каган, vekpsypro
Один из «парадоксов» психотерапии состоит в том, что в ней нет ничего, чего нельзя было бы увидеть в остальной жизни. «Я понимаю, что вы любите больных. Больных надо любить. И поговорить с ними надо – они тоже люди. Но вы все говорите и говорите, а когда же вы лечить их будете?» – сказал моему молодому коллеге в начале 1980-х г.г. заведующий отделением клиники неврозов по поводу групповой психотерапии. Моя пациентка, которая два года после ампутации ноги не может начать пользоваться протезом, говорит на первой сессии: «Вы же не можете прирастить мне ногу – так что ж разговоры говорить?»; после 13-ой сессии она отказывается от встреч: «Что толку с разговоров? Я же и без них хожу с протезом!». На самом деле во всем этом нет ничего парадоксального. Тут я хочу обратиться к М. Мамардашвили. «Все, что изобразительно, все, что предметно, выступает уже в другом виде ... Возьмем театр. Когда мы идем на спектакль – я беру идеальный случай, – мы знаем заранее текст. Все известно – почему же нужен театр? Что происходит? А происходит то, что мы в театре соотносимся с тем, чего нельзя иметь, нельзя понять иначе. (Мой пациент: «Ничего не понимаю – вы говорите то, что я и без вас знаю, что тысячу раз слышал и тысячу раз говорил другим. Я иногда злюсь на себя – хожу, деньги плачу, а за что, спрашивается?! Но почему-то помогает!» - В.К.) Театр (а я скажу: психотерапия – В.К.) есть «машина» введения нас в то состояние, которое существует только тогда, когда исполняется. Казалось бы, записано в тексте, стоит только прочитать, но понимание, если оно случается, происходит в театре (мы же скажем: в процессе психотерапии, и подчеркнем сказанное М. Мамардашвили «если ... случается» - В.К.) Ты понял, в тебе произошло изменение, произошел катарсис, но слова ушли, поскольку сработала организованная сильная форма»
(с) Виктор Каган, vekpsypro