Commander Salamander. Пафос, романтика, цинизм
Времени здесь нет, кроме как в нас самих.
Глотать мне эту горечь, пока не привыкну к ней, пока не растает, пока в горло не польется жизнь моя сама собой, а не как сейчас. Не давиться ею в изумлении: кто ж так все подстроил? Мало мне, что друга моего она любит, так и прежний жених ее - не забыл, не у другой пригрелся. А тут вот, у меня гостит, помощи ждет, чуда алкает. От меня. Гляди ж ты, некому в этом мире больше чудо ему сотворить.
Времени здесь нет - изболит душа, истончится сердце, а ни морщинкой на лице не отразится сие. Горе мне, горе. Против Видаля я бы встал - да и стоял, и Видаль это знал, и шуткой про то поминал. А было бы не шуткой - я, может, и отошел бы в сторону. Но он жартовал. И не видел, что насквозь понятно все про него и про Ганну, был бы интерес понимать.
У меня был интерес. Я стоял против него и сдаваться - пока крепкое слово между ними не сказано - не собирался. Но против этого... Против увечного, ради нее приговорившего себя сперва к одиночеству в безвестности и нищете, а после - к чуду... Разве встану я? Когда б такое можно было - встал бы. Но нельзя. Совсем нельзя.
Но когда б такое было можно... Но когда такое будет можно. Когда? А вот тогда.
Когда чудо ему - исполнится. Когда пойдут глиняные ноги, когда поднимутся глиняные руки, когда увидят мир глиняные очи. Разве бывает такое?
А вот и поглядим.
Глотать мне эту горечь, пока не привыкну к ней, пока не растает, пока в горло не польется жизнь моя сама собой, а не как сейчас. Не давиться ею в изумлении: кто ж так все подстроил? Мало мне, что друга моего она любит, так и прежний жених ее - не забыл, не у другой пригрелся. А тут вот, у меня гостит, помощи ждет, чуда алкает. От меня. Гляди ж ты, некому в этом мире больше чудо ему сотворить.
Времени здесь нет - изболит душа, истончится сердце, а ни морщинкой на лице не отразится сие. Горе мне, горе. Против Видаля я бы встал - да и стоял, и Видаль это знал, и шуткой про то поминал. А было бы не шуткой - я, может, и отошел бы в сторону. Но он жартовал. И не видел, что насквозь понятно все про него и про Ганну, был бы интерес понимать.
У меня был интерес. Я стоял против него и сдаваться - пока крепкое слово между ними не сказано - не собирался. Но против этого... Против увечного, ради нее приговорившего себя сперва к одиночеству в безвестности и нищете, а после - к чуду... Разве встану я? Когда б такое можно было - встал бы. Но нельзя. Совсем нельзя.
Но когда б такое было можно... Но когда такое будет можно. Когда? А вот тогда.
Когда чудо ему - исполнится. Когда пойдут глиняные ноги, когда поднимутся глиняные руки, когда увидят мир глиняные очи. Разве бывает такое?
А вот и поглядим.
из чего только чудеса не творятся.
но когда выяснилось, что они некоторым образом соперники, все осложнилось.
трудно сказать, насколько этот мыслительный кульбит продиктован желанием сделать соперника равным, чтобы иметь возможность против него встать, а насколько - желанием все-таки ответить на вызов невозможности, вопреки ревности. думаю, тут сплавилось и то, и другое.
ну надо же - на такое замахнуться, а тут подстава. как угодно вывернешься, чтобы продолжать...
думаю, как-то так у Олеся. независимо от того, что он сам себе понимает в каждый отдельный момент времени.