Как если бы - 1

[живой человек]

Горгона

Горгона раздувалась на глазах. Из вяло покачивающегося столбика мутной тьмы немного темнее окружающей ночи и чуть выше человеческого роста она набухла тушей, загустела мраком до абсолютной непроглядности. Щупальца туманными лентами клубились над ней. Их окончания вовсе не были похожи на змеиные головы, уж змей-то Лу повидал, и змей, и полозов, и безногих ящериц, нет, все не то. Но общий ритм и рисунок движений определенно был змеиным, и это объясняло одну из деталей мифа. Медных рук, крыльев и когтей Лу не разглядел, как ни старался – из охватившего его страха удобнее всего в данном случае было выскользнуть в любопытство, он и выскользнул. Первая встреча с горгоной начиналась штатно: положено окаменеть, застыть в леденящем ужасе – он и застыл. Но нигде не говорилось, что лично ему положено в ужасе и оставаться, правда? Там следующим пунктом – замереть покорной жертвой до растерзания на куски и выпивания горячей крови. Но то мифология, а это – реальная жизнь, и в реальной жизни Лу не обнаружил когтей, крыльев и змеиных голов, значит, и остальное имеет право не совпасть.

Щупальца колыхались, растекались вширь, захватывая все больше ночи, и становились плотнее, наливались упругой силой, их окончания как будто твердели и заострялись, подбираясь ближе. Шипение вокруг них было неслышным, но отдавалось в костях, нарастая.

Лу отодвинул любопытство. Только чуть сместить внутри стрелку, открыть заслонку – страх легко и так привычно вывернулся наизнанку, и ярость уже кричала белым огнем в груди, он сдерживал ее, потому что все должно быть под контролем, и страх, и ярость, и любопытство, и даже упрямство, хотя оно и больше его самого.

Старший стоял на полшага правее и чуть за его плечом, его рука протянулась за спиной, не касаясь, но поддерживая и прикрывая, и Лу чувствовал спиной ее тепло и надежную силу. Следующий удар сердца: старший поднял правую руку раскрытой ладонью навстречу горгоне. Лу не смотрел в его сторону, не отвлекался от цели, но руки одновременно и так же плавно повторили жест старшего. Огонь!

Сияющий белый вырвался из ладоней: гудящее за пределом слуха пламя, ликование освобожденной силы. Первый в его жизни реальный бой с этой формой хищной тьмы, восторг и упоение.

Лучи вырывали из темной туши клочья и лоскуты, разбивали ее цельность, ударяли, заставляя вздрагивать, отклоняться и закручиваться. Лучи резали и рвали щупальца, но шипение росло, усиливалось до скрежета и воя, резало глаза и отдавалось болью в ушах. Движения змеевидных отростков стали дергаными и беспорядочными, и Лу чувствовал, как звенит в нем, усиливаясь, восторг.

Он и не заметил, как одно из щупальцев, нырнув в обход лучей, дотянулось до него, неслышно и только на миг коснулось ребер слева.

Они продвигались вперед шаг за шагом, плавно и четко, синхронно, чистый белый свет жег чудовище, принуждая отступать, таять. Так они выдавливали его из ночи, и ночь становилась живее, мягче, небо прояснялось, звезды снова стали видны, и стал виден перекресток – развилка на три стороны, как положено здесь, где положено встречаться с чудовищами из мрака. Встречаться и гнать их прочь.

Теперь каждый шаг давался легче, горгона съежилась, стала даже меньше, чем когда они ее встретили, в последний раз качнулась и неожиданно стремительным движением вильнула в сторону. Там, за покосившейся сетчатой оградой, стоял пустой дом, как будто брошенный недострой в два этажа, зияющих провалами окон.

Старший только начал разворачиваться в погоню, как Лу подхватил его движение, и также слаженно они метнулись через забор и к темнеющему входу. Лу чуть сбился, двинувшись по лестнице вниз, в подвал, но старший оттеснил его и сам помчался вверх по ступенькам. Лу кинулся за ним. Они миновали второй этаж и через люк вылезли на чердак. Сырой и соленый воздух там густо пропитался йодом и едва уловимо слышался прибой. Море? Лу вопросительно взглянул на старшего. Тот уже погасил руки и кивнул ему, подбородком указывая в центр чердака.

Там на участке пола, расчищенном от пыли и строительного мусора, по краям вычерченной чем-то темным запутанной геометрической фигуры стояли черные свечи. Высокие языки огня медленно покачивались, так же неестественно медленно временами ложась плашмя, как будто их сдувало ветром, этим вот, пахнущим солью и йодом, нездешним, нарочито медленным и неощутимым. Лу готов был поклясться, что ничего этого только что не было там. Они как будто проступили под взглядом старшего и стали видны и ему. Он кивнул и отступил к стене, чтобы не мешать закрывать дыру в пространстве и бог знает в чем еще. Сейчас работать будет старший, а он – наблюдать и запоминать все вплоть до ритма дыхания и движения зрачков. Лу присел на корточки, чтобы лучше видеть.

***

Привалился к стене, но понял, что на ногах не удержится даже так, сполз на пол. Внутри все дрожало мелко и неостановимо. А, и снаружи тоже: Лу протянул руку и увидел, что пальцы ходят ходуном, промахиваясь мимо стакана, поднесенного старшим. Это было жутко смешно, особенно, когда зубы застучали по стеклу. Он тихонько хихикнул – и прорвало. Смех взлетел перепуганной пестрой курицей, такой же растрепанный, кудахчущий, ошалелый. Старший только едва приподнял бровь. Лу успел пожалеть о своей несдержанности, но в следующий момент они оба хохотали, сидя на полу, взмахивая руками, не в силах выговорить слова, пока смех не отпустил их.

- В душ и спать, - сказал старший, вставая, и голос снова звучал ровно, как всегда.

Жалеть о своей несдержанности сил не осталось. Лу чувствовал себя выжатым и добитым. Попытался встать и не смог. Его все еще трясло от усталости и напряжения, хотя он-то рассчитывал, что напряжение все выплеснулось с неудержимым приступом хохота. А вот и нет. Наоборот, дрожь как будто усилилась. Прислушавшись, он понял, что мерзнет, потому что в доме холоднее, чем было на улице. И даже холоднее, чем было, когда они пришли. И становилось все холоднее. Лу с трудом дотянулся и зацепил непослушными пальцами покрывало. Оно оказалось слишком тяжелым и намертво приклеенным к кровати. Он поднял взгляд на старшего. Тот внимательно смотрел на него практически спокойно, только как-то особенно заинтересованно. Наклонился, подхватил подмышки и помог подняться. Уложил на кровать, принес одеяло со своей, укрыл и сел рядом.

Лу скорчился под одеялом, уже в открытую стуча зубами.

Старший скинул обувь и лег под одеяло за его спиной, прижав к себе обеими руками. Лу продолжал трястись, как в лихорадке. Холод был в каждой жилке, в каждом волоконце мышц, пронизывал кости. Мысли путались все сильнее. Он почти отключился, пока старший раздевал его. Очнулся только когда почувствовал горячую кожу вплотную к своей спине, прижался жадно, прерывисто вздохнул, ощущая поток тепла, текущий через него, сильный и ровный, расплавляющий ледяной ад, терзавший его.

- Мы как эскимосы, - прошептал Лу. – Как инуиты.

- Да, - ответил старший. – Молчи и грейся.

Лу закивал и продолжил нежиться в потоке тепла, накрывавшем с головой, проходившим мощно и ровно сквозь него, наполняя и наполняя теплом. Наполняя и наполняя. Согревая и согревая, согревая и согревая… Не останавливаясь. Наслаждение опьяняло, ощущалось как роскошь, невероятное, сладчайшее изобилие, вечность неги и покоя. Не утихало, не угасало.

Что-то тревожно шевельнулось в тающем сознании. Совестливо и тревожно.

- Я… - он мучительно подбирал слова. – Я из тебя все тепло не заберу?

- Нет, - ответил старший.

И он грелся и грелся, но тепло, наполняя, так и не наполнило, согревая – не согрело. Лу шевельнулся слабо и решительно всем, что оставалось еще трезвого – бесконечно малая величина, но все же сохранившаяся в нем. Проверил всего себя изнутри. Виновато сморщился.

- Кажется, она меня достала.

Старший чуть помедлил, как будто прислушиваясь к нему заново, положил ладонь на его ребра слева. Как раскаленный утюг. Лу дернулся и едва не взвыл.

- Убрать? - спросил старший.

Лу мотнул головой.

- Заваривай ее, - решительно и зло. Подставился под резкую боль ожога, заткнув рот кулаком. Дрожал и не мог дышать, но чувствовал, что тепло в нем больше не течет безостановочно, а закручивается, свивается в кольцо, прибывает, прибывает, наполняет. И вот теперь согрелся.

Старший отодвинул ладонь. Кожу жгло в том месте, где она только что была, и это было все еще очень, очень больно, но Лу вздохнул свободно и по-настоящему блаженно.

Немного времени спустя он вскинулся и стал горячо объяснять, какую сладкую и неутолимую жажду он испытывал, как это было сильно и необоримо, как логично все выглядит – вот тебе и медный коготь, вот тебе и дырка, через которую тепло текло к горгоне, где бы она ни была, и как было бы дальше, что он искал бы, как добыть еще тепла, никогда не насыщаясь им, не согреваясь, порабощенный этой жаждой…

- Вот так и становятся вампирами, - выдохнул последнее, из последних сил, и вдруг покатился, как с горки, в сон или беспамятство усталости.

- Нет, - сказал ему его старший. – Вот так ими и не становятся.

Но Лу уже, кажется, не слышал.

 

 

@темы: как если бы

Comments

[Inerind]

Прочел рассказ.
Очень понравилась концовка.

- Вот так и становятся вампирами, - выдохнул последнее, из последних сил, и вдруг покатился, как с горки, в сон или беспамятство усталости.
- Нет, - сказал ему его старший. – Вот так ими и не становятся.

Я правильно понял - будь он настоящим вампиром, он бы не сознался, что поглощает тепло?

[живой человек]

Inerind, Да, или так: если бы не воспротивился происходящему, не сказал об этом, то да, стал бы чем-то вроде вампира, работающего не на себя. Но он не согласился, поэтому можно было принять меры, его старший это мог.