Commander Salamander. Пафос, романтика, цинизм
- Мне надо его на ноги поставить.
- Прям тебе! Прям надо! - голос Мьяфте звенел от ехидства. - На ноги поставить - не в куличики играть. Я сказала: мне больше работников не нужно, не приму.
- Не принимай, - буркнул Олесь.
Мьяфте удивленно глянула на него, как будто даже и растерялась. Зато уж и смеялась потом, так что пополам сложилась.
- Дурак ты, Олесь Семигорич, хоть и мастер сильный, и гончар знатный, а дура-ак... Не стану я с тобой мериться, не дождешься. Знаешь, что будет, если ты упрешься и я упрусь? Я скажу: и не приму. И точно не приму! Да еще и тех, что уже на подворье топчутся, направлю откуда пришли. И ты не фыркай сейчас, желваками не двигай, брови не супь. Ты представь, что все они вот здесь поднимутся и на твое подворье придут. Потому что мертвыми сделал их - ты, а живыми они и не побыли. Жизни они от тебя требовать станут и какую найдут - такую и возьмут. Твою. Гостя твоего. А после и всякого, кто сюда дорогу найдет. Понял теперь?
Олесь стоял белый, Петро переводил потерянный взгляд с него на Чорну, с Чорны на него, и что-то быстро говорил одними губами. Молился, наверное.
- Мастер, - фыркнула Мьяфте, помягчев лицом. - Дурак, как есть дурак. Все ведь ты правильно понимаешь про то, как жизнь получается. И как лепится человек миром. И что на крови замешивать стал - тоже верно. Всё ты верно делаешь. Только не мужское это дело. Никак. Уж прости, - развела руками Мьяфте. - Так устроено. Ты бы и сам понял - скоро бы понял, ты умный, Семигорич. Ты сам знаешь, что тебе глаза застит. Я тебе ключ открыла там, в голове оврага-то. Пойди, умойся, глаза промой. Должно помочь.
- Что же, не встанет мой друг на ноги? - прошептал, смиряясь, Олесь.
Петро смотрел на Чорну, не отрываясь. Понял уже, кто перед ним, всю надежду, что непомерным грузом на Олеся возложил, направил теперь к темной гостье. Не дышал, слушал ее долгое молчание.
Пощадила Петра, первым ответила ему.
- Тебе без разницы. Живи, как есть - другой жизни все равно не бывает. Как есть. А ты, Семигорич, много на себя взять хочешь. Я тебе сказала: не твое это дело. Если кто-то другой за это возьмется - с ним и говорить буду. А тебе больше нечего тут знать. Хорони своего последнего - и хватит глину изводить. Хорошая глина. Из такой свистулек наделать и всякое зло от жизни отпугивать, смерть удерживать подальше, пока ей срок не настал. А не... наоборот.Всё, пойду я. Еще этого приму, о нем не беспокойся. С остальными - если вдруг еще не понял чего - сам разбираться будешь. Ты.
- Так что же... - все еще не мог поверить в окончательный провал своего дела Олесь.
- Тебе обязательно, чтобы ты это сделал? Если не ты - то и конец всему?
Олесь помотал головой.
- Вот и выкинь из головы.
Сказала, развернулась и пошла вниз, по склону оврага, да и пропала там среди черных стволов на фоне черной земли.
Парни молча смотрели ей вслед, потом как очнулись: торопливо спустили в овраг волокушу, торопливо вырыли яму и забросали землей замешанную на живых соках - кровь Петра, пот Олеся - последнюю надежду. Торопливо выбрались из оврага: Олесь толкал Петрову доску, а тот и не возражал.
- Горилка-то есть у тебя? - спросил, обернувшись уже наверху, у кромки.
- Помянем, - согласился Олесь.
- Прям тебе! Прям надо! - голос Мьяфте звенел от ехидства. - На ноги поставить - не в куличики играть. Я сказала: мне больше работников не нужно, не приму.
- Не принимай, - буркнул Олесь.
Мьяфте удивленно глянула на него, как будто даже и растерялась. Зато уж и смеялась потом, так что пополам сложилась.
- Дурак ты, Олесь Семигорич, хоть и мастер сильный, и гончар знатный, а дура-ак... Не стану я с тобой мериться, не дождешься. Знаешь, что будет, если ты упрешься и я упрусь? Я скажу: и не приму. И точно не приму! Да еще и тех, что уже на подворье топчутся, направлю откуда пришли. И ты не фыркай сейчас, желваками не двигай, брови не супь. Ты представь, что все они вот здесь поднимутся и на твое подворье придут. Потому что мертвыми сделал их - ты, а живыми они и не побыли. Жизни они от тебя требовать станут и какую найдут - такую и возьмут. Твою. Гостя твоего. А после и всякого, кто сюда дорогу найдет. Понял теперь?
Олесь стоял белый, Петро переводил потерянный взгляд с него на Чорну, с Чорны на него, и что-то быстро говорил одними губами. Молился, наверное.
- Мастер, - фыркнула Мьяфте, помягчев лицом. - Дурак, как есть дурак. Все ведь ты правильно понимаешь про то, как жизнь получается. И как лепится человек миром. И что на крови замешивать стал - тоже верно. Всё ты верно делаешь. Только не мужское это дело. Никак. Уж прости, - развела руками Мьяфте. - Так устроено. Ты бы и сам понял - скоро бы понял, ты умный, Семигорич. Ты сам знаешь, что тебе глаза застит. Я тебе ключ открыла там, в голове оврага-то. Пойди, умойся, глаза промой. Должно помочь.
- Что же, не встанет мой друг на ноги? - прошептал, смиряясь, Олесь.
Петро смотрел на Чорну, не отрываясь. Понял уже, кто перед ним, всю надежду, что непомерным грузом на Олеся возложил, направил теперь к темной гостье. Не дышал, слушал ее долгое молчание.
Пощадила Петра, первым ответила ему.
- Тебе без разницы. Живи, как есть - другой жизни все равно не бывает. Как есть. А ты, Семигорич, много на себя взять хочешь. Я тебе сказала: не твое это дело. Если кто-то другой за это возьмется - с ним и говорить буду. А тебе больше нечего тут знать. Хорони своего последнего - и хватит глину изводить. Хорошая глина. Из такой свистулек наделать и всякое зло от жизни отпугивать, смерть удерживать подальше, пока ей срок не настал. А не... наоборот.Всё, пойду я. Еще этого приму, о нем не беспокойся. С остальными - если вдруг еще не понял чего - сам разбираться будешь. Ты.
- Так что же... - все еще не мог поверить в окончательный провал своего дела Олесь.
- Тебе обязательно, чтобы ты это сделал? Если не ты - то и конец всему?
Олесь помотал головой.
- Вот и выкинь из головы.
Сказала, развернулась и пошла вниз, по склону оврага, да и пропала там среди черных стволов на фоне черной земли.
Парни молча смотрели ей вслед, потом как очнулись: торопливо спустили в овраг волокушу, торопливо вырыли яму и забросали землей замешанную на живых соках - кровь Петра, пот Олеся - последнюю надежду. Торопливо выбрались из оврага: Олесь толкал Петрову доску, а тот и не возражал.
- Горилка-то есть у тебя? - спросил, обернувшись уже наверху, у кромки.
- Помянем, - согласился Олесь.
А всё-таки: не мужское дело или неправильный способ?
живой человек через месяц устрою праздник такой
а праздник и правда устрою. друзей позову. придешь?