[homovivo]

итак, Дело мастера Хо

Еще один шаг - и лицо обнимает туман.
После тьмы, выедающей глаза, даже эти жемчужные блики на спокойной воде - слепят. Тончайший, невесомый пейзаж едва проступает из клубящегося тумана. Над головой поросшие соснами вершины как бы парят отдельно сами по себе, выщербленные колонны гор угадываются под ними только тренированным предчувствием мастера.
- Как ты делаешь это, если тебе самому не видно? - выдыхает Видаль в серебристый воздух.
Легкий плеск отвечает ему - распуская косы волн по молочной воде к нему скользит узкая лодка мастера Хо.
- Кто чем смотрит, юноша, кто чем смотрит...
Мастер легко переступил на берег с качнувшейся плоской лодчонки, опустил на траву корзину – в ней беспокойно шлепали хвостами две большие рыбы в блестящей чешуе.
- Вот воздадим почести умирающим ради нашей жизни – тогда и за разговоры.

Костер расцвел пышным пионом и осыпал лепестки. Посреди переливающихся жаром углей лежал большой плоский камень, воздух над ним плавился и дрожал. Видаль сидел, слегка отстранившись от обжигающей ауры костра и сквозь прикрытые веки наблюдал за священнодействием.
Тонкое лезвие быстро лизнуло чешую - раз и два - открылась мерцающая белая плоть рыбины. Мастер Хо зачерпнул рукой остро пахнущее месиво из деревянной миски, размазал его по ладоням и ну ласкать длинное рыбье тело, похлопывать и мять его ловкими пухлыми пальцами. С довольной улыбкой шлепнул его на камень и вытащил из корзинки еще одно, необмытое, неумащенное, и принялся за него.
Ели торжественно, проникновенно – иначе и невозможно было: яркие ароматы пряностей и печальный запах речной травы, беспощадно острый соус и нежная сладковатая мякоть, истончившаяся и тающая на языке чешуя приводили душу в состояние высокой, словно и вовсе не телесной гармонии. Поэтому молчали, каждый переживая свою трапезу, только соприкасались порой взглядами – краткими, осторожными, не для того, чтобы разделить восторг, а чтобы убедиться, что и сотрапезник восторгом не обделен… И пальцы облизали и вздохнули счастливо.

- И о чем ты беспокоишься? – спросил Хо, глядя на прозрачные ломтики воды, катающиеся по краю берега.
Видаль и не удивился: на то он и мастер Хо, чтобы все знать и видеть тебя насквозь. Каким еще быть мудрецу, живущему в бамбуковой хижине на берегу затянутого туманом озера, осененного вершинами невысоких, словно игрушечных гор?
- Да как сказать. Не то чтобы беспокоюсь. То есть беспокоюсь. Но мне сначала надо кое-что узнать, спросить у тебя, чтобы понять, есть ли о чем беспокоиться на самом деле. Может, и беспокоиться не о чем, так я и не беспокоюсь. А может и беспокоюсь. Не знаю.
- Как запутано всё, сам-то понял?
- Да не то чтобы понял…
- И всё у тебя «не то чтобы». Давай тогда спрашивай, что хотел, раз без этого тебе не распутаться.
- А я про время спросить хотел, Хо. Про время наше в пустых наших землях, когда они еще не родились, еще не проросли из души наружу в настоящее. Вот пока зыбко всё, пока ни то ни сё еще, и место то ли есть, то ли нет, то ли снится… И времени ведь нет в этом месте?
- Это так, времени без места не бывает. Пока место еще не живет, а только снится тебе и через тебя – себе самому, то и время в нем не течет. Вокруг всей вселенной время течет потоком – а маленькое зернышко безвременья тут как тут, ни с места. А как только место само задышит – время и вперед. Общий поток вселенной зернышко подхватит и в себе растворит. И придет листопад. Время в наших местах начинается с осени, сам знаешь.
- Почему так? Я всё думал… Весна – всему начало. А у нас – осень.
- Потому что листья, которые ты своей волей вырастил на деревьях, сколько провисели без смены? Хоть и без времени, а усталость настает. Ты ведь и спать ложишься, и ешь, и пьешь, пока место растишь. Только возраст твой не идет. А усталость есть. Ничего не меняется, только повторяется бесконечно.
- Ну как же! – заспорил Видаль. - Каждый день у меня новый.
- А ты и не лист придуманный на придуманной ветке. У него твой каждый день – всё тот же день. Ты ведь его хранишь неизменным, чтобы он сам к себе привык. И он с готовностью тебе подчиняется, обретая жизнь. Но силы его иссякают, и держится он только на твоей воле. Так надо – вот он и держится. А когда приходит время, он ложится в ладони ветра, чтобы тот укачал его и унес отдыхать. Поэтому осень.
Мастер Хо пошевелил угли в костре, посмотрел на Видаля.
- Ты помнишь, сколько ты с Семиозерьем возился?
- Так первое же! Что я умел тогда? Только-только мастер мой мне азы показал…
- Ну и я про то. Сначала Хейно его растил, потом ты взялся – и славное место вырастил, ни убавить, ни прибавить, это правда. Но ведь сколько!
- Не знаю… Долго.
- Я знаю. Три года ты его до ума доводил. Ты представляешь, с каким вздохом ложились на землю те листья?
- Но я же…
- Да я тебя разве виню, что ты оправдываешься? Так оно всегда. Нельзя создать голое безлиственное – весной не будет знать, как распускаться, как цвести. Потому и выбираем для начала своей работы – весну, а время для своей работы выбирает – осень. Прибраться после нас, похоронить уставших. Дать новой живой земле отдохнуть, отоспаться после безвременья и бессонья. А там весна сама вернется, после отдыха. И о чем же ты беспокоишься?
Видаль на миг смял лицо нетерпеливой гримасой, нахмурился, да и вернулся к отговоркам.
- А вот ты сказал, что знаешь, сколько я Семиозерье после мастера Хейно доращивал. А откуда? Как ты это знаешь, как высчитал?
- Да что считать? – мастер качнул головой в сторону хижины. – Видишь за хижиной столбы? Я каждое утро на столбе отметку делаю. А если в этот день что-то особенное случилось – ставлю значки. А как год заканчивается – провожу длинную черту. А столб закончится – новый вытесываю. Дни считаю просто: от пробуждения до ночи – вот и день. И вот моих дней со смерти Хейно натекло уже на пять лет.
- Пять? Всего? - удивился Видаль и вдруг замер, прислушиваясь к нутру. – Ого. А как будто и года нет.
- Дней много прошло. А времени мало – только что в Суматохе ты прогулял, пропил, проплясал. Вот тебе надвое и кажется. А тебе, стало быть, не больше двадцати лет набежало, – и голос мастера неуловимо соскользнул в утомленное и озабоченное ворчание. - Ну, если это всё, зачем ты приходил, так я бы прогулялся вокруг, обошел бы место, присмотрел бы за ним.
- Так что, пора мне уже? – смутился Видаль.
- А чего бы и не пора, если ты все равно говорить не собираешься толком. Что ж вы так спешите? – вдруг торопливо закланялся мастер. – Даже и чаю не выпив…
Видаль, скрывая досаду, поднялся и размял ноги.
- Да нет, спасибо, - принужденно улыбнулся он. – Пора мне… Дела, дела…
И поклонился быстро, отрывисто, и развернулся, и пошел прочь – сгустившийся туман тут же его и поглотил. Мастер Хо склонил голову к плечу, с любопытством глядя ему вслед. Голос Видаля вернулся раньше его самого, невидимого в жемчужной мгле.
- Нет уж! Ну нет! Слушай, Хо, ты мне эти штучки… Сначала мне объяснил, какой я юнец зеленый, а потом и выдворяешь. Так дело не пойдет. Я с вопросами пришел, я их задать хочу.
- Так задавай, смешной мальчик, - согласился Хо. – Разве тебе кто-то запрещает? Сам отказываешься.
Видаль усмехнулся и уселся на бревно.
- Я вот чего беспокоюсь, - сказал. – Как же ученики взрослеют? Со мной дело темное, сам знаешь. Но как это обычно бывает?
- Как бывает обычно? - удивился Хо. - Ты хочешь знать, как оно не случилось с тобой?
- Ну... да. В этом роде. Со мной. Как оно должно было быть.
Хо вздохнул, снова разворошил угли, отложил прут и вытер руки о халат. И с безграничным терпением объяснил:
- С тобой должно было быть так, как оно случилось. Иначе бы оно не случилось. Ты, такой, каким тебя нашел Хейно, поступил своим единственным способом. Не мог ты по-другому, иначе бы по-другому и сделал бы.
- А если бы мастер Хейно догадался бы? Заметил, что я задумал что-то, стал бы за мной приглядывать.
- Если бы Хейно мог заметить, он бы заметил...
- Удержал бы меня. Не ушел бы тогда один в Суматоху...
- Ты меня слушаешь, когда я говорю? Или зачем тогда? - рассердился Хо. - Я говорю, что ты иначе не мог - а ты чуть дальше подумать и не пытаешься? Ты не мог, и Хейно не мог. Ты и он - оба. Так, как можете - и не иначе. Иначе это были бы не вы. Не ты и не он.
Видаль отвернулся.
- Я понял.
- Ну и всё тогда, утомил ты, а у меня еще работы непочатый край, всё это вот, - мастер Хо широко развел руками, как бы охватывая бесконечные клубы тумана со всех сторон, - и вон то, и вон то - всё обойти и оглядеть надо.
- Я не про это спросить хотел... - угрюмо откликнулся Видаль.
- О! - воздел руки мастер Хо. - Наконец-то! Неужели!
- Да ну тебя, - отмахнулся Видаль, - Что ты со мной как с дитем?
- А ты дитя и есть, забыл?
- Это как посмотреть.
- А я вот так смотрю - когда ты себя вести начинаешь, как дитя, дитя ты и есть. Хотел бочком-бочком к нужному подобраться? Словно и не нужно оно тебе? Думаешь, старый Хо совсем из ума выжил? Нет! Я знать не знаю, о чем ты спросить хочешь - а что ты до сих пор об этом не спросил, я знаю. И все вроде рядом, вроде то же - да не то. Сейчас спрашивай начистоту или уходи. А прежде подумай - если ты с трех раз вопрос задать не можешь - нужен ли тебе этот вопрос?
- Ответ?
- Вопрос, я сказал. Всё, хватит мое время тратить зря, думай теперь быстро - и спрашивай.
- А вдруг я подумаю и не спрошу?
Мастер Хо рассмеялся.
- Я же тебе сказал: ты - это ты. Ты - спросишь.
- Ладно, - смирился Видаль. - Спрошу.
- Подумать только... Неужели уговорил? Мне, недостойному, твой драгоценный вопрос нужен еще меньше, чем тебе самому.
Видаль растер ладонями лицо, досадливо поморщился.
- Что-то я и в самом деле... Прости, Хо. У меня вопрос-то вот такусенький. Сам не понимаю, почему я так вокруг него выплясываю. Как будто попререк груди застряло... и не выдыхается. Про что другое - выдыхается запросто, а про это и дышать не могу.
- Спрашивай, спрашивай. Хочешь, я отвернусь.
- Да ладно. Ты прав. Не мое это дело. Пойду я. Извини, что я тут... Времени столько... Спасибо за рыбу. Да. Пойду.
Он снова встал и зашагал в туман, не оглядываясь. Мастер Хо принялся ворошить угли, сердито ворча.
- Вот пришел... Сам не знает, чего пришел. Даже не собирается сам спрашивать. Всё ему преподнеси и вручи, чуть не против воли - а чтобы он ни при чем! Наглец молодой. Дурак совсем. Эй, стой, стой! - закричал Хо. - Да что же это такое... Пришел, раздразнил - и уходить! Нет уж, теперь спрашивай. Вот же... Ну надо же! Вокруг пальца обвел. Я же его же и умолять должен, чтобы он свой глупый вопрос, который мне совсем не нужен и которого я слушать не хочу, чтобы он мне его задал!
Видаль вышел из тумана, весь смущенный, смятый.
- Спросить?
- Ну не томи уже!
- Ну я же говорю, всего ничего вопросец.
Смотри, вот Рутгер у Кукунтая живет - а как же он расти будет? Он же совсем пацан, а я же не знаю, как... Как это устраивается? Как у мастера учиться - и расти самому, не застрять в возрасте?
- А тебе-то что до Рутгера? - Хо неодобрительно покачал головой. - У него свой мастер есть. Не свою заботу на себя тянешь - непохвально!
- Но вот же Кукунтай ничего не предпринимает...
- А ты все знаешь, что он предпринимает, а чего нет? - Хо упер руки в бока, сердито подался к Видалю. - Мастер Кукунтай перед тобой отчитывается? А если и ничего не делает. Кукунтай ему мастер. Не ты. Он Кукунтаю ученик. Не твоя забота. Отойди от них. Я уже слышал про твой фокус с зеркалами. От большого ума, думаешь, ты это устроил? А если бы парень рассудка лишился? Два мальца-удальца. Рутгер-то - что с него взять? А ты вымахал, скороспелец, головой под облака - а умишко отстал, в штанах запутался...
Мастер Хо схватил бамбуковую палку и взмахнул ею очень решительно.
- Эй, эй! - закричал Видаль, отскакивая. - Я тебе не ученик, убери свою дубину, я и сдачи дать могу...
- Ишь ты умный какой стал, сразу вспомнил, кто кому ученик, а кто кому нет... Сдачи он мне даст, сопляк...
И они побежали по берегу озера, Видаль впереди, его длинные руки и ноги то и дело мелькали в тумане, когда он уворачивался от вездесущей палки мастера Хо, рисовым колобком катившегося следом - и не отстававшего ни на шаг. Так все озеро кругом и обежали.

- Ну что? - спросил Хо, разливая светлый чай из закопченого чайничка. - Понял, что к чему?
- Понял, - буркнул Видаль, потирая плечо.
- А теперь чайку попьем - и каждый по своим делам. По своим, по своим. На чужие дела жизни не хватит, а спросят-то потом за свои.
- Да вот как бы еще понимать всегда, где свои, где чужие. Сердцем...
- Сердце у тебя большое слишком. И глупое. Если бы надо было сердца слушаться - у человека мозгов бы и не было, понял?
- Понял. А как?
- Ну как. Ты от любого дела прежде всего старайся отвертеться. Хорошо старайся, честно. А если не удастся - тогда деваться некуда, твое.

Когда Видаль ушел, мастер Хо еще посидел на берегу у хижины. Подождал, не осталось ли у юнца еще вопросов, не вернется ли. Потом аккуратно потушил костер, убрал посуду в хижину.
- Всё ходят, ходят, вопросы задают... глупые. Что тут спрашивать? Ясное дело, Кукунтай молодой совсем, дурак, ничего не знает. Сто лет будет свои льды растапливать - изуродует мальца. И нет чтобы прийти, спросить, посоветоваться... Эх, молодежь. Кому надо - сидит сиднем, не почешется, кому не надо - лезет везде... Никак старому Хо не отсидеться в тепле и покое! - и, накинув на плечи волчий тулуп, мастер Хо зашагал к переправе.