[homovivo]

6. с добавлением.

Доктор однако авторитетно успокоил машино-счетного инженера и отпустил до завтра, наказав осторожнее проявлять свою любовь к живой природе.

биологическое разнообразие не дремлет!

По дороге домой Йорик Алексеевич старался держаться подальше от кустов, кошачьих подворотен, мусорных контейнеров и даже, на всякий случай, от низко летящих голубей. У самого подъезда ему навстречу вышел из подвального окна дворовый кот Бандит, привыкший получать от жильцов компенсацию за то, что никто из них не решился приютить одинокое животное. С солидным, полным достоинства и даже требовательным мяуканьем, подергивая пышным хвостом в колтунах, Бандит направился прямиком к Йорику Алексеевичу, но тот дал слабину: даже не присел почесать котяру, а ускоренным шагом метнулся к подъезду и скрылся в нем. С облегчением он услышал низкий взвизг металлической пружины и надежный, окончательный хлопок закрывшейся двери.
За окном в бледном вечернем небе проступал крупный, но еще молодой месяц. Заходящее солнце бросало прощальные теплые лучи на густые выпуклые кроны парка культуры и отдыха. Теплый приятный воздух струился в открытое окно вместе с черемуховым головокружением, сулящим похолодание. Йорик Алексеевич разогрел на сковородке пюре с сосиской, через силу, без аппетита, а только потому, что так положено, поужинал и затем, совершенно обессиленный, лег спать.
Проснулся он среди ночи от боли и сладострастного чавканья у самой его головы. Мгновение он лежал неподвижно, не понимая, что происходит и с кем. Потом осторожно скосил глаза влево. Кто-то бесформенный, темный страстно нажевывал его ухо. Рывком вскочив с постели, Йорик Алексеевич шарахнулся аж к противоположной стене между шкафом и креслом и прижался к ней спиной, уставясь на подушку. На белоснежной наволочке четким силуэтом темнела распластавшаяся на полподушки летучая мышь. В несколько неуклюжих рывков чудовище добралось до покрывающего стену ковра, вскарабкалось по нему до потолка и сигануло вниз, на лету развернув перепончатые крылья. Метнулось туда-сюда по комнате, едва не задев искаженное лицо Йорика Алексеевича, и выпорхнуло в открытое окно.
Острее мистического ужаса была только невыносимая боль в порванном ухе.
Трясущимися руками Йорик Алексеевич захлопнул окно, проклиная коварную черемуху, проверил все задвижки, скинул на пол окровавленную подушку, лег в постель, натянул на голову одеяло и заплакал.