снова Кунц, кусочками, обрывочками.- Страшнее тебя - только... водородная бомба.
- Меня? - удивилась она. - Ну да. Меня. Нет чтобы подумать о настоящей беде. Вообрази себе... ну хоть амебу. Вам их показывали в школе? Расплывчатый круг света в школьном микроскопе... Представляешь? Просто бесформенные плюхи, расплывшиеся капли естества. Ты не увидишь их просто глазами - так насколько же меньше те твари, что их населяют? Представляешь? Пыль на подоконнике в сравнении с ними - бескрайняя горная страна с вершинами выше облаков. Вот они и есть ваша погибель. Причем, заметь, погибель случайная. Не про вашу честь. Уж они появились задолго до вас - и переживут вас надолго. Если вы не разнесете всю землю вдребезги вообще. Но ведь вы это сделаете не для того, чтобы их уничтожить, правда? Так же и они... ненарочно. Вы - случайный эпизод в их истории, вот что я хочу сказать.
- Но если уж переводить... все стрелки, да? - все стрелки на меня, то я скажу вот что. Я не более злобная сущность, чем парень за рулем авто, мчащегося по шоссе среди леса, когда через него мигрируют лягушки. Он просто здесь едет. У него свидание с девушкой в соседнем городке. Или он в кои-то веки собрался навестить родителей. Или у его бабушки столетний юбилей. Или ему предложили в том городке отличную работу. Понимаешь, о чем я? Он живет своей жизнью. Ему нет дело до каких-то там прудовых, зеленых, квакающих, прыгающих, мокрых... Он, конечно, морщится и даже слегка матерится... наверное. Его раздражает этот хлюпающий шелест. Возможно, он даже чувствует уколы совести. Если позволяет себе сосредоточиться на этом. Кстати обрати внимание...
- Да, сказал ккунц. - Я вижу. Парень знает о лягушках. И все, кто едет по шоссе в этот вечер, знают о лягушках на шоссе.
- Да, - кивнула она. Знают. И морщатся. И матерятся. И едут - а что, неужели не ехать? У них дела. Крошечные зверюшки, насельники крошечных зверюшек, ничего не знают о вас. Я тебе и более того скажу, о! Они даже не умеют знать, по крайней мере, знать так, как знаете вы.
- А как?
- Ну примерно так, как знает твой желудок - каждая его отдельная клетка, - что делать с попавшей в него теплой измельченной массой. Кстати, я не о том, что вы им вкусный ужин. Я о том, как они знают. Примерно так.
***
***
- Страх. Всегда и только страх. Я не видела ничего другого. Я хочу смотреть на твою любовь. Может быть... если я пойму... я тоже смогу?
- Влюбленная чума - это уж слишком, - подавился комком Кунц.
- Я не чума. Я ваш страх перед ней. Я твой страх. А у меня нет пупка, - вдруг подалась она вперед. Кунц оторвал взгляд от монитора и посмотрел на нее. Она улыбнулась уголком рта. - Хочешь проверить?
Встала, отодвинула туфли ногой, босиком подошла к нему, задрала кофту и выгнулась, подставляя живот. Кунца обдало обжигающим холодом. Он чувствовал каждый встопорщенный волосок на своем теле, чувствовал, что это ледяное покалывание исходит не от мрачной гостьи - оно рождается в нем самом. А пальцы его тем временем набивали ее слова:
- И толку, что я твержу о паразитах почвенных простейших, крошечных зверюшках Левенгука? Образованный человек, а какие предрассудки! Я - не заразная. Я вообще ничто. Я только твой страх.
Кунц с усилием оторвал руку от клавиатуры, протянул ее, перегнулся над ноутом и всей ладонью ощупал, огладил подставленный живот. Только шершавые складки крепового шелка, скользящие по гладкой, ровной... совершенно ровной коже твердого живота. Сглотнув, Кунц встретился с ней взглядом. Его трясло. И тошнило.
Она выпрямилась, вздохнула. В глазах Кунц заметил характерный блеск - слёзы. Весь дрожа и уже не замечая этого, Кунц сдвинул с колен ноут, встал и обнял ее. Так вышло. Это было одно нераздельное движение, один непререкаемый порыв. Она плакала тихо. Он давился рыданиями.