Рис. 2
Рис. 2а
Он стоит на перекрестке.
Прямо перед ним – небольшой парк или сквер, деревья старые, над их кронами, как будто из них, в небо устремлен указующий перст островерхой башни. Темный кирпич, темный круг циферблата, темная медь римских цифр и стрелок.
Справа он видит высокий дом того же темно-красного кирпича, невысокий забор из каменных столбиков и кованых решеток отделяет его от тротуара. Длинным рядом молодые тонкие липы, подстриженные в шар, стоят в железных решетчатых «стаканах».
Он снова смотрит на башню, на часы.
Раннее утро, и времени ровно столько, что еще рано идти туда, через сквер, к невидимому отсюда зданию, в которое он должен войти с боем часов. Он приехал рано – не слишком, не настолько, чтобы можно было неторопливо прогуляться, посидеть на скамейке под старыми деревьями или выпить кофе в каком-нибудь открытом в этот час кафе по дороге. Минуты три всего – лишние, и они тянутся бесконечно.
Он стоит на перекрестке, уверенный, что его примут, уверенный, что всем хорош, вот только досадная складка избыточного времени морщит безупречную ткань этого знаменательного утра. Впрочем, не о чем беспокоиться, еще всего лишь пара минут – и можно будет сделать шаг и идти вперед, не останавливаясь и не торопясь, он точно знает, сколько времени ему нужно, чтобы дойти.
В нем все дрожит внутри крупной отчаянной дрожью, он уверен, он уверен, что абсолютно подходит и будет принят, он всем хорош, он полностью соответствует самым высоким требованиям – их требованиям – он уверен. Только пересохло во рту и колени подрагивают от напряжения, трудно устоять на месте еще целую минуту, он постукивает носком ботинка по булыжнику, он дышит, как будто бежит, да его всего трясет. Стрелка вздрагивает в крошечном движении, он делает шаг.
Рис. 2b
Высокое крыльцо, врезанное в угол здания, массивная деревянная дверь, по обе стороны – львы.
Контракт подписан. Два слова внутри – и больше ничего.
Он спускается по ступеням, как будто невесомый и как будто слегка оглушенный, выходит на середину мостовой – старая улица пуста. За оградами высокие кусты, тишина – или ему не слышно ничего снаружи. Внутри облегчение и звенящая пустота, к которой лучше не прислушиваться, потому что, возможно, в ней таится ужас.
Он практически человек без прошлого – у него есть две недели на то, чтобы завершить все дела и отношения, выйти из вчерашней жизни так, чтобы зазор не был заметен, не привлек внимания.
Он не чувствует ничего.
Рис. 2с
Прямо за окном – фонарь. Шторы не задернуты, и его свет падает на пол перечеркнутым прямоугольником, озаряя радиоприемник слева от окна, спинку стула, сброшенную одежду.
Если смотреть на окно и фонарь, почти не видно затылок человека, лежащего рядом с ним в темноте. С которым, за все три года знакомства они никогда даже намеками не говорили ни о чем таком. С которым они просто выпили на прощанье. Может быть, немного перебрали. Может быть, чересчур. Не в первый раз, конечно. Но - на прощанье. Который в последний момент, уже прощаясь, вдруг втолкнул его в дверь и поцеловал, и дальше было уже не остановиться. А хмель слетел еще до того, как их губы соприкоснулись.
Но теперь все равно. Самолет завтра. Они больше не увидятся.
Никогда.
Года полтора, пожалуй, но они еще не знают.
Рис. 2d
В иллюминаторе только небо и облака. Сиденья накрыты белыми салфетками поверх синих чехлов. Куда он летит. Во что он ввязался. Это какая-то странная секта из тех, которых полно. Это какие-то мошенники. Во что он влез.