Я здесь (2)

[homovivo]

ТЕЛЕФОННАЯ БУДКА

Тогда я обнаружил, что мне надо что-то очень важное про себя объяснять, чтобы быть понятым. Для меня это много значит. Когда меня не понимают, когда принимают за кого-то другого, я чувствую себя странно. Эй, вы с кем сейчас разговариваете?
Поэтому раз за разом мне приходится объяснять, что я не это, и не это, и не то. И тогда я сам начинаю терять себя: кто же я, если я не это, не это, не это?
Однажды в большом паломничестве я разговаривал со священником.
Нет, вы представьте себе, я еще и католик. Все не как у людей, ну прямо в точности как мама говорила: у всех дети как дети, а ты...
А я...
А что я? Я вот он весь, откровенный, в меру отважный, в меру робкий. Врать не люблю, но не всегда решаюсь сказать правду и потому молчу. Но в том паломничестве мне было важно быть услышанным, быть понятым. Я хотел быть там весь, а не только своими вежливыми и приемлемыми для общества частями. Поэтому я говорил.
- А когда ты моешься в душе, ты испытываешь отвращение к своему телу?
- Нет...
Это тело - оно совсем не про меня, как костюм зайчика с затянувшегося утренника. Мне трудно выглядывать из него и сообщать о себе миру и людям. Но отвращение - это слишком сильно сказано, и потом, отче, ведь мне его дал Бог?
- А ты можешь выйти на пляж топлесс?
- А... эмм... Нет.
Но я ведь понимаю, отче, что это... Что я выгляжу вот так. Не так, как надо. Это не будет то, как я хотел бы выглядеть на пляже. Это будет совсем про другое, про кого-то другого, не про меня. Меня еще больше не будет видно!
- А вот если бы ты действительно была транссексуалом, ты бы чувствовала отвращение к своему телу и не стеснялась бы выйти на пляж топлесс.
Год спустя мы встретились снова, на той же трассе Лида - Будслав.
Между встречами я успел позвонить на телефон доверия, я об этом отдельно расскажу.
Так вот, мы встретились снова, на том же асфальте, мы шли в том же направлении, и я сказал, что мне было очень тяжело пережить этот год.
- Я не думал, что это у тебя серьезно,- ответил он.- Я думал, ты начиталась. Сейчас много про это пишут.
Асфальт расточился под моими ногами, я повис в пустоте.
Я еле дожил до утра однажды, где-то через неделю после того, как вернулся из первого паломничества. Я вышел в темноте на перекресток - тогда не было мобильных телефонов, по крайней мере, ни у кого из моих друзей их еще не было. Не было и у меня. И домашнего телефона там, где я жил тогда, тоже не было. Но на перекрестке, на пересечении двух маленьких улочек, укрытых старыми липами, стояла телефонная будка. Это был старый район, рядом с пустырями и заросшим оврагом. Там было небезопасно гулять по ночам. Но мне было опасней дома, в одиночестве. Я не был уверен, что дотерплю до утра. Нет, я не планировал самоубийства - пока еще не планировал. Но боль была так сильна, настоящая боль в груди, посередине, такая горячая и острая, так сильна, что я не мог уже ее выносить. Я был почти готов избавиться от нее любым способом. Мне казалось, что я и так уже умираю. Просто от боли. Тогда я нашел бумажку с записанным на всякий случай номером телефона доверия и вышел на перекресток, к телефонной будке. Не самое подходящее место для разговора с психологом, конечно. Однако другого места не было. Глубоко за полночь в моем городе мне больше негде было искать... Здесь я останавливаюсь и спрашиваю себя: чего я искал? Утешения? Поддержки? Или мне просто надо было пожаловаться на боль? Быть услышанным? Быть замеченным? Получить подтверждение того, что я есть?
Мне ответила женщина. Я не знаю, как ее зовут, не знаю, сколько ей было лет, как она выглядит, кто она и как оказалась на том конце провода.
Я сказал ей, что не могу говорить о себе в женском роде. Не могу думать о себе как о женщине. Что я старался. Что я вот недавно вернулся из паломничества, что сейчас я одет в юбку и блузку, и это - да, красиво, я понимаю, что это красиво, у меня красивая женская фигура, и если смотреть снаружи, эта одежда мне идет. Но это не про меня. Это не я.
Я сказал, что мне очень трудно, я не могу выносить это и не знаю, что мне делать. Я не хочу становиться нормальной женщиной, но я не знаю, как мне быть, и мне так больно...
Я говорил, и тут связь оборвалась, но только с моей стороны.
И она стала звать:
- Девушка, девушка! Алло! Девушка, я вас не слышу!
В ее голосе было настоящее беспокойство. Но мне показалось, что она не слышала меня гораздо раньше, чем заметила это. Я положил трубку и пошел домой - через перекресток под липами, в длинной юбке в складку и белой блузке, темной ночью, один.
Я не помню, что я делал потом. Просто сел и сидел. Потом уснул.
А он мне: я думал, ты просто начиталась.

*Настя Маджере:
Когда моему мужу было десять или одиннадцать лет, он прочитал в газете, что бывают операции по смене пола. Сперва он удивился и обрадовался, узнав, что не один такой во всем мире, что есть шанс все исправить... а потом дочитал до того места в статье, где говорилось, что операции делают с двадцати пяти лет... я очень часто думаю про то, что в возрасте, когда я играла в игрушки, мой любимый мужчина вешался в туалете. И еще про то, что у него могло бы получиться... И я чувствую себя совершенно бессильной, когда думаю о пропастях, оказывающихся между трансгендерными людьми и ими же самими, из-за наших законов и правил, нашего безразличия.
'Промучайся еще чуть-чуть: всего лишь еще столько же и еще немного, тогда и...' 'Будет тебе паспорт, только отрежь сначала все лишнее,- а то мужик родит, а нам как оформлять это? да и зачем плодиться вам, таким?..' 'Любишь мужчин - какая тебе смена пола?! Еще не хватало пидоров плодить!'
(Сорри за грубость - цитата из одного психиатра.)

*Саша Князев:
Я - католик и FtM пост-оп. Для церкви я невидим.
Если в обществе я могу быть открытым и, в основном, стремлюсь к этому, то со священниками - нет. В подавляющем большинстве они даже не понимают, о чем идет речь, и опираются на гомосексуальность как на причину транссексуальности.
Когда-то давно я решил, что исповедание веры и ТС - это явный конфликт и надо выбрать. Сначала я выбрал религиозность, а потом - транссексуальность. Но на самом деле - это не выбор, раз существует в одном человеке. Не так давно мне удалось совместить оба эти факта, но еще не до конца. Знаю, что есть церковные законы о трансах нон-оп, про пост-опов - ничего, кроме общих слов, что корректировать пол - грех и не от Бога. Опять же - есть обращение папы на эту тему. Примерно с такими же формулировками. Хотелось бы со временем обсудить этот вопрос в разных церквях, католических и протестантских. Но думаю, что вопрос не разработан.

*Н. Ю.:
Известно, что травма делает человека оторванным от социума, помещает в своего рода изоляцию. Никакими другими причинами я не могу объяснить того, что до двадцати восьми примерно лет не знал о трансах и транссексуальности как явлении (при том, что интересовался физиологией мозга и физиологией вообще, да и среди знакомых трансы были), не знал о том, что это лечат, не знал, что мне надо быть признанным. Да мне, пожалуй, и не было нужно - мне не нужно этого и сейчас. Я иду выбранным маршрутом; необходимость перемены пола для меня была медицински обусловлена (если бы не гормональный шторм, я бы, пожалуй, прожил и так); от смены мною пола изменилось, безусловно, многое - но в целом не изменилось ничего. Сейчас вокруг меня достаточно много очень разных людей - трансов, бигендеров, трансгендеров, квиргендеров, андрогинов, мужчин, женщин... меня это интересует очень ограниченно и в основном в той области, в которой это касается моей профессии (я массажист).