Письмо одиннадцатоеЭта осень сводит меня с ума.
Представляешь, я опять пытаюсь разобраться с вещами и привести в порядок все, что осталось от предыдущего куска жизни - от жизни с партнером, очень совместной, очень тесно и крепко сплетенной, и теперь так трудно разобрать, где его, где мое... Я опять пытаюсь устроить свою жизнь в одиночестве, один - заново изучаю свои вкусы, вспоминаю, как спать одному на широкой постели, как валяться полдня одному поперек дивана, как готовить или не готовить, сообразуясь только со своими желаниями, как покупать продукты только для себя, такие и в таком количестве, как удобно мне самому. Я заново обживаюсь в доме, осваиваюсь в нем, изучаю его границы, его вместимость, исследую, как я хочу переставить мебель и от чего избавиться. Я опять то и дело езжу в Зеленоград, представляешь. Опять осмысливаю все, что знаю о своем прошлом, и принимаю решения, как мне с ним обходиться дальше.
Так уже было. Я переехал сюда, расставшись с партнером, которого любил, после семи лет жизни вместе, я изучал себя и свои желания, в режиме дня, я обживал дом, сообразуясь исключительно со своими предпочтениями. Это было ново и странно. Теперь все повторяется. Мне опять ново и странно - больно и удобно одновременно - организовывать свою жизнь по себе. Я даже не знаю порой, куда смотреть, чтобы понять, что еще можно изменить. Я так привык жить с тобой, жить вдвоем. А в последние два года и вовсе очень сильно ориентироваться на твои потребности и возможности. Потому что я так выбрал: быть с тобой. А ты болел.
Я сделал тебе предложение еще до диагноза. А ты его принял. Но как-то все было не до того, и так ведь жили вместе и совершенно очевидно были связаны так давно и так крепко, что никакие формальности уже не могли ничего добавить к этому.
Слушай, я засомневался сейчас, я ведь не помню точно - может быть, это ты сделал предложение мне? И с тем же результатом.
Хотя нет.
Но разницы никакой.
читать дальшеМы жили вместе, связанные памятью и любовью, которые и не зависели друг от друга, и питали друг друга, и кусали друг друга за хвост, как те змеи в Аурине. Можно было и дальше ничего не менять.
Но потом ты заболел, и была та зима, когда ты едва мог встать с постели, и мы плакали по ночам, обнявшись, и говорили друг другу, как горячо и нежно любим и как боимся друг друга потерять. Никогда не будет достаточно, сказал ты тогда, и был, как всегда, прав.
Ты лежал, практически прикованный к постели, и я возил тебя на такси на анализы и на химиотерапию, и ждал тебя, наматывая круги по торговому центру неподалеку, пока ты лежал под капельницей, а потом привозил тебя домой и бежал в аптеку, в магазин, снова в аптеку. Снова в магазин, когда ты вдруг говорил, что хочешь что-нибудь съесть такое... неожиданное, чего в доме нет.
Я не жалуюсь. Знаешь, это такая радость - вспоминать любой из дней, когда ты был рядом, здесь. Такая радость. Слезы на моих глазах сейчас, но сердце блаженно. Любимый... Я жил в страхе и в любви, и ее голос всегда был громче.
Поэтому я не жалуюсь, рассказывая о том, как трудно нам обоим пришлось в ту зиму. Я перебираю свои драгоценности.
Голубой плед в косичку, который я хотел подарить тебе на Новый год, я купил, зажмурившись: стоил он не то чтобы очень-очень, но для нас в тот момент достаточно дорого и явно не был вещью первой необходимости. Хотя как посмотреть. Ты хотел такой плед, я знал об этом, и куда уж было откладывать его приобретение, до каких лучших времен? Я даже до Нового года не стал ждать: пока нес его из магазина, решил, что до праздника еще две недели, а кто знает, сколько недель у тебя еще осталось? И не глупо ли на эти целых две лишать тебя удовольствия лежать под голубым пледом в косичку, таким уютным? Глупо, глупо. Я принес его, распаковал и немедленно вручил тебе. И ты был рад. И этот плед служил тебе до самого конца, еще два года. Еще целых два года.
Да, я помню, что начал про осень, про эту осень, но сейчас я хочу досказать про предложение, которое кто-то из нас сделал, а кто-то принял, кажется, все-таки, я тебе...
Ту зиму мы пережили, и весной тебе сделали операцию. В марте.
Сначала приняли в больницу, потом отпустили на выходные - мы провели их вместе, радуясь друг другу, мы гуляли... Ты уже мог гулять.
А потом ты уехал в больницу, а на следующий день позвонил и сказал, что все, сейчас поедешь в операционную. И я не знал, куда девать себя, и решил покататься на самокате. Было еще рано, слишком рано, кое-где даже снег лежал, и я увяз в грязи, замерз, но упорно катался в мокрых по колено штанах, кажется, я просто боялся пойти домой и сидеть там или метаться по квартире. Когда прошло достаточно времени, как мне казалось, я позвонил в больницу и спросил, как прошла операция. Сестра на посту как-то странно замялась и сказала, что по телефону таких сведений не сообщает.
Я решил, что ты умер.
И потащил самокат домой, по дороге названивая в службу заказа такси. Может быть, драматичнее было бы бросить самокат и бежать, не разбирая дороги, но на это у меня не было ни сил, ни соображения. Я просто понимал, что моя жизнь кончилась вот прямо сейчас, но надо получить еще формальное подтверждение этому. В больнице на меня выписан пропуск, так что, надеялся я, если приду с паспортом - мне все скажут. Я шел механически, тащил за собой грязный самокат, спешил домой, чтобы переодеться, а то не пустят же.
В больнице мне сказали, что ты в такой-то палате и даже пустили на тебя посмотреть.
Я не помню, когда я повторил тебе свое предложение. Кажется, еще до операции. Кажется, ты напомнил мне о нем, с обидой: позвать позвал, а никаких шагов не предпринял. А я думал, что ты согласился - и всё, это всё, это оно и есть. Я помню, что в первый раз сделал тебе предложение в метро. Да, кажется, это все-таки был я. Ну, я и думал, что дело сделано. Но оказалось, что нет. А потом ты заболел, и было не до того. Но я сказал, что после операции мы обменяемся кольцами, чтобы было уж совсем всё, это максимум, что мы можем сделать - вот максимум мы и сделаем. И когда ты уже был дома и снова смог гулять, мы пошли искать кольца, и нашли их, купили и надели друг другу. И всё. Это, в сущности, ничего не изменило, но избавило меня от привычки делать картинный фейспалм: наши кольца с отогнутыми краями, стукнешь себя ладонью по лбу - и ох, как больно.
Свое я по-прежнему ношу на правой руке, твое - на левой.
Пока смерть не разлучит, вот еще.
Я не согласен.
Так вот про осень.
Она меня с ума сводит.
Я опять... я снова, я все заново - как тогда. И это обескураживает. Это... как будто всё повторяется, как будто повториться может всё. Не только новый дом - хотя тот же самый, но снова все переделывать. Не только одиночество после партнерства - хотя мой бывший партнер и есть ты. Не только поездки на электричке вечером туда и утром обратно. Не только листопад и стремительно темнеющие вечера...
Тогда ты расстался с партнером, который был у тебя до этого, и я узнал об этом и загорелся надеждой. И я пошел к знакомой, которая умеет спрашивать Таро, и попросил ее посмотреть, есть ли у меня шансы. И она посмотрела и сказала: нет, не сейчас. Я ужасно расстроился.
Но все равно написал тебе и пригласил в гости, и ты приехал, и я поцеловал тебя - в щеку, мимолетно, и ты удивленно посмотрел на меня и ничего не сказал.
И я пытался осторожно выяснить, что ты думаешь, если бы я... Ну, не сказал ничего однозначного, на что ты справедливо ответил, что намеков понимать не собираешься, а если человек что-то хочет сказать такое, то пусть говорит прямо.
А я не сказал.
А потом опять позвал тебя в гости. Свечи, вино, я бы за тобой поухаживал, ну, так поухаживай.
Я бы сказал, что больше мы не разлучались, но это неправда. Мы даже не сразу договорились о том, что больше ни с кем не встречаемся: оба предоставили друг другу свободу... До декабря? Нет, до января. Еще тот Новый год мы встречали не вместе. И это обоих устраивало, и только в январе, гуляя под снегопадом вокруг станции метро Тульская, посреди бесконечного разговора - лишь бы не расставаться - я сказал, что теперь намерен быть только с тобой, в одностороннем порядке, это мой выбор, тебя ни к чему не обязывает. А, спокойно кивнул ты, теперь так, ну, я тоже. Кажется, это было в январе, потому что в конце февраля мы уже точно были парой.
Я не помню ни одной даты.
Я только помню: осень, зима, весна.
Осень. Осень сводит меня с ума. Все повторяется. Твое присутствие здесь необходимо.
Где ты?
Хотя я вполне отдаю себе отчет в том, что после всего, что тебе пришлось здесь перенести, после четырех операций, после трех длинных курсов химиотерапии, после мучительных болезней, вряд ли перспектива пожить в этом лучшем из миров (по мнению доктора Панглоса) может быть такой уж соблазнительной для тебя. Это даже если не принимать во внимание прошлый раз.
И я ни в коем случае не настаиваю. Я даже не прошу.
Просто осень. Просто я здесь. Я здесь.