Я хочу рассказать, как мне страшно ждать тебя.
Сейчас я сижу на той самой веранде, где серые доски – я рассказывал о них в одном из предыдущих писем. Я сижу здесь, смотрю на эти доски, собираюсь с духом. Трудно говорить о таких вещах. Но я привык называть трудные вещи вслух, привык требовать от себя этого. И от других тоже. Что несомненно делает мою компанию не самой уютной для непривычного к таким вещам человека. От трудных вещей хочется отвернуться. Хочется скрыться от них, скрыть от себя их существование – в мире и особенно в себе самом. И я в целом за то, чтобы не трогать их лишний раз. Вопрос только в том, какой раз считать лишним – и вот тут чаще всего мнения расходятся.
Я думаю, что бывают действия, для выполнения которых можно обойтись без прикосновения к трудным вещам. Поздороваться мимоходом можно, и не заглядывая глубоко в свое нутро, и не стараясь отдать себе отчет в переживаемых чувствах. Договориться о том, что приготовить на ужин или какого пива к этому ужину взять, можно и без того, чтобы внимательно смотреть друг другу в глаза. Не обязательно признавать, что ты сейчас в ярости, или испуган, или обижен, или расстроен, если нет нужды в искренности и честном уважении к собеседнику. Можно годами жить, не соприкасаясь душами. И когда запрещено быть злым и гневным, когда унизительно быть расстроенным и несчастным, когда нельзя бояться или обижаться – тогда хроническое несоприкосновение душ становится спасением, убежищем.
читать дальшеНа самом деле мне тоже нельзя плакать. И бояться запрещено. И быть рассеянным, усталым, небезупречным, уязвимым – серьезная провинность. Преступление. И я готов защищаться от наказания любым способом – хотя бы отрицать страх, обиду, гнев, печаль, усталость, тревогу. Я тоже этого хочу, по крайней мере, мне хочется этого. Но я-то на этом не заканчиваюсь. Есть и другой я. И вот его желание честности и справедливости, его жажда жизни и свободного дыхания настолько сильнее этих запретов, трусости, слабости, желания защититься, что я, который принимает решения, скрепя сердце признаю свои слабости и свою уязвимость, из которой происходят и страх, и обида, и гнев. Признаю вслух и жду того же от человека, с кем хотел бы обниматься душой.
И раз я жду этого и считаю необходимым – значит, я сам, в первую очередь, должен это выполнять.
И зачем я это объясняю тебе? Ты и так знаешь. И вообще это о другом.
А просто я боюсь начинать говорить о тех трудных вещах, других трудных вещах. И пытаюсь увильнуть от этого. Бессознательно, разумеется. Но теперь, когда я это заметил, деваться мне уже некуда: придется начинать говорить прямо. Ну, говорю.
Ждать тебя – это ждать чьей-то смерти. Надеться на встречу – надеяться, что кто-то умрет.
Потому что ты можешь снова оказаться здесь, без того чтобы родиться и вырасти заново, только если чья-то душа откажется жить. Так бывает, и бывает, что весь человек не умирает от этого, а только душа закрывается, как цветок, и больше не показывается наружу. А тело остается, тело живо. И другая душа может занять ее место и жить здесь – уже не ее, а свою жизнь. Подхватить чужую биографию, принять чужие обстоятельства жизни, освоиться с новой внешностью, обжиться, обустроиться. Почему бы нет.
Это как трансплантация жизненно-важных органов. Сердца, например.
Для того, чтобы ты жил, кто-то должен умереть.
Это не почка, чтобы одну можно было оставить себе, а другую отдать нуждающемуся в ней. Не печень, от которой можно отрезать кусок. Не костный мозг. Не кровь.
Это как сердце – поделиться нельзя, можно только отдать: целое, всё, насовсем.
Трудно говорить об этом, правда?
Это как сердце. Это вся жизнь.
Нет, я понял. Я не зря говорил о тех трудных вещах, которые в отношениях между людьми. Мне показалось, что это не про то, о чем я на самом деле хочу или должен говорить, что я просто ушел в сторону. Но это про то же самое. Только не в отношениях между людьми, а в отношениях с миром, с жизнью, судьбой. С богом. Важно отдавать себе отчет в том, чего именно хочешь, чего именно просишь. Тогда ты честен. Тогда ты прикасаешься.
Прикасаешься к себе – и можешь прикоснуться собой. Тогда ты живешь. И кто бы ни спросил тебя: что ты делаешь? – или даже: ты что творишь? – ты можешь ответить честно и твердо.
Я требую от себя отвечать честно и твердо на такие вопросы. Что я делаю? Я жду тебя. Если вдруг ты смог бы прийти, то только в том случае, если какая-то душа не выдержит испытаний – погибнет в столкновении с жизнью, как погибают в столкновении поездов, в автокатастрофах, от болезней, от землетрясений, от войн, от убийств. Это происходит каждую минуту, каждую секунду на земле.
И в это же время другие люди ожидают шанса выжить, если кто-то, подходящий по определенным критериям, умрет раньше их. Существуют очереди на почки, легкие, кожу, кости, сердца… Они уже не пригодятся тем, кто погиб. Но могут пригодиться тем, кто еще мог бы жить, будь его органы здоровы.
Я не думаю, что те, кто ждет пересадки, сами больные или их близкие, молятся о том, чтобы кто-то подходящий погиб. Я верю, что они молятся о том, чтобы у тех, кто все равно погиб, оказались подходящие им группа крови, резус-фактор или что там сейчас проверяют, чтобы совпало.
Так и я.
И это все равно ужасно. Все равно ужасно.
Я хотел бы придумать так, что, если время устроено сложнее, чем мы полагаем, и если оно нелинейно, или тут можно подставить еще какую-нибудь хитро закрученную псевдонаучную идею, и если бы было так, то ты мог бы отправиться во времени назад и родиться за много лет до этой своей смерти, и теперь уже быть взрослым, искать меня – и вот-вот найти. Хотел бы придумать так и поверить в это. Придумать получилось. Поверить очень хочется, но не выходит.
И тогда я говорю себе: пустые фантазии, страшненькие, но безвредные. Я говорю себе: ты ведь и сам знаешь, что есть такая фаза в процессе переживания утраты: отрицание. И ты всячески пытаешься отицать необратимость смерти, пытаешься отменить, уничтожить смерть и разлуку.
Конечно, это так, так и есть.
Я знаю.
Только все равно, даже когда я так думаю, ты-то помни и не сомневайся: я тебя жду. Даже зная, что это просто защита от отчаяния, призрачная крепость, ненадежное укрытие от невыносимой боли. Иллюзия, которую я поддерживаю, чтобы не прикасаться к ужасу.
Я тебя жду. Мне все равно, возможно или невозможно на самом деле, чтобы ты пришел – тем или иным способом. Без разницы. Я, кажется, уже говорил: я не знаю, как устроен мир, и не смогу узнать этого, может быть, никогда. Не я управляю миром. Не я отвечаю за него – с его смертями, болезнями, автокатастрофами, землетрясениями, тайфунами, цунами, войнами. Я ничего не могу с этим сделать.
Но вот есть я, и хотя очень малой частью себя я могу по-настоящему управлять, такая часть есть. И вот этой частью, которая у меня действительно есть, я жду тебя. И мне действительно без разницы, возможно это или нет. Я так выбрал, и всё.
Если можешь и если хочешь – только в этом случае – иди ко мне.
Я жду.