[homovivo]

Шесть с половиной тыщ зн. того же самого.

Я смотрел на нее. Смотрел, не отводил взгляд. Было ли мне неловко?
Не то слово. Я чувствовал стыд.
Мне хотелось закрыть глаза, съежиться, исчезнуть. Или хотя бы притвориться, что меня нет.
Любопытно то, что на самом деле ее здесь не было.
На самом деле ее здесь не было.
- Налей мне чаю, - сказала она. - У тебя есть масала? Давай, сделай мне масала ти, я с ума сойти сколько времени не пила его. Умереть не встать, как хочу масалы.
- Ты издеваешься? - возмутился я.
- Нет. Нет. Я серьезно.
- Но ты не сможешь его пить.
- Ты издеваешься? - она не просто повторила мою интонацию, возглас чистого возмущения, она что-то такое подкрутила в звучании фразы, что мне стало смешно и грустно одновременно. Она сбивала с толку и, похоже, получала от этого удовольствие.
- Ну, что? - она смотрела весело. - Я и здесь-то не могу быть, о чем ты говоришь? Такие мелочи - чашка горячего пряного чая с густым молоком, только не надо этой обезжиренной дряни, мел они разводят, что ли... Давай, сделай мне такую радость. Я не могу пить чай, я не могу быть здесь и говорить с тобой - но я здесь и говорю. Как тебе это?
- Это все только в моем воображении.
- Именно! - удовлетворенно кивнула она. - Ты вообразил себе разговор с покойницей и не зассал представить меня такой, какой я действительно была перед тем, как умереть, наконец. Так не ссы и дальше. Вообрази меня, пьющую этот чертов масала ти, и продолжим разговор.
- Я перебрал – мысленно, конечно, - содержимое своего ящика для пряностей. Вроде бы все есть. Я стал воображать, как иду на кухню, включаю газ, ставлю на огонь чайник… Она стукнула меня кулаком в плечо: Эй, не финти! Сделай это по-настоящему.
- Какая тебе разница?
Она вздохнула, потерла пальцем переносицу.
- Понимаешь… Раз уж я здесь. Раз уж ты действительно воображаешь, что я здесь. Воображаешь, что я действительно здесь. Ну? – посмотрела на меня, будто требуя продолжить, требуя понять и сделать, как должно.
- Если ты здесь, - сказал я, - как будто ты здесь на самом деле, то есть, если бы ты была здесь…
- Ну?
- Я бы встал и пошел на кухню.
- Без вариантов.
- Да.
- Вот именно.
И я встал и пошел на кухню.
- Слушай, сказал я, остановившись посреди коридора, но ведь тут такое дело…
Она насмешливо сморщила нос и привалилась плечом к белой стене. Останутся следы, подумал я, нет, следов не останется. Только в моем воображении. Только в моей памяти. Но как мне забыть теперь, что она стояла здесь, прислонившись к белой стене, на которой теперь должны бы остаться ржавые пятна. Как и на полу. Как и на лоскутной подушке, после того, как она уселась на стул, закинув ногу на ногу.
- Сложный философский вопрос? – и в голосе насмешка. Но я-то не о том, о чем она, похоже, подумала. Я мстительно ухмыльнулся. Я начинал чувствовать себя… проще.
- Можно сказать и так… Видишь ли, существует до черта разных рецептов приготовления масала ти. Состав пряностей, молотые или целые, варить или заливать кипятком, когда добавлять молоко…
Я уже мог шутить с ней. Я даже мог действительно видеть ее, а не просто смотреть растопыренными глазами, изо всех сил стараясь не фокусировать взгляд на том, что у живого человека со временем могло бы стать шрамами, а у нее, наверное, так и останется теперь. Впрочем, живой человек с таким лежал бы и не вставал. А она пришла со мной на кухню и смеется, раскачиваясь на стуле, и не разваливается на куски, как мертвая, и не стонет, как живая. Кто же она сейчас, здесь?
- Ладно, если хочешь своего чаю, скажи, как ты любишь.
- А ты тоже будешь? – спросила она.
Я не люблю масалу. Что бы я сказал, если бы она действительно была здесь сейчас?
- Не люблю масалу, - сказал я.
Она кивнула, благодарно улыбнулась.
- Мне нравится, когда ты так… Как с живой. Давай, тебе понадобится гвоздика, кардамон, корица, черный перец, имбирь… Я еще люблю, чтобы бадьяновая звездочка плавала в чашке. Устроишь?
- Непременно. Только вот я на бадьян не рассчитывал, придется за ним идти. Здесь внизу, рядом – хорошая лавка, я быстро. Подождешь?
- Представь себе – да.
Я поверил. И отправился в лавку.
Все случилось очень просто и даже, наверное, предсказуемо. Но никак не ожидаемо. Если бы мы ожидали, что любой застрявший в голове вопрос чреват вот таким ответом… Я почти случайно встретил на просторах сети упоминание о Клариссе Х. Разные источники представляли ее то жертвой стечения обстоятельств, то успешным агентом, которую вроде бы сдали свои, потому что ее успех шел в разрез с политическими и, особенно, экономическими интересами ее руководства (в широком смысле). Я заинтересовался, прочитал все, что смог найти, понял, что никогда не смогу составить окончательное мнение, потому что данных недостаточно. То есть у меня появились, конечно, несколько годных версий, но проверить их возможности не было никакой. Ну, то есть, так, чтобы не влезть в это дело чуть больше, чем было бы действительно безопасно. Впрочем, версии стоили друг друга, одна другой гаже. В лучшем случае, руководство (в узком смысле), действовавшее в соответствии с указаниями руководства (в широком смысле), могло рассчитывать, или надеяться, что Кларисса Х. умрет легко и быстро. Но с гораздо большей вероятностью этим случаем воспользовались в дидактических целях. Чтобы с максимальной ясностью напомнить, к чему ведет непослушание. Ай-яй-яй. Плохие девочки кончают плохо. Вот так. Мальчиков это тоже касается, кстати.
Я довольно скоро обнаружил, что случай Клариссы Х. не выходит у меня из головы. А спустя некоторое время – что из головы моей не выходит сама Кларисса. Чем больше я читал об обстоятельствах дела, тем больше думал о ней самой.
И вот.
Я просто хотел рассказать историю. Придумать недостающие детали было не сложно, тем более, что можно, как детали конструктора, таскать нужное из любых шпионских сериалов, дело-то не в этом. Главное дело совсем в другом. Я застрял, когда понял, что не знаю, готов ли я изложить все близко к реальному развитию событий. Точнее, готов ли я закончить историю так же, как она закончилась в реальности. Еще точнее: я понял, что не готов.
И тогда пришла Кларисса. Во всей красе – как человек, над которым издевались не один день, которого пытали, который умер в мучениях.
Так что, когда я вышел за дверь, мне пришлось прислониться к стене. Все плыло перед глазами, я не был уверен, что смогу спуститься по лестнице. Как будто, пока я был рядом с ней и смотрел ей в глаза, что-то держало меня, а сейчас, без нее, стало вот так: в глазах плывет, руки не чувствуют перил, ноги ватные. Не ожидал такого. Она ведь – всего лищь плод моего воображения, разве нет?