или Жизнь и удивительные приключения НосатикаЧасть десятая*
В саду ничего не изменилось. Так же трепетала листва на легком ветерке. Так же темнели силуэты попугаев, спящих в вольере. Так же белели в темноте таблички с пояснительными надписями – Носатик растроганно показывал их жене и сыну, по памяти цитируя содержание.
Крадучись, они прошли к задней двери. Кукушкинсон с трудом согласился остаться снаружи, только когда его убедили быть на страже и в случае чего – поднять тревогу.
- В случае чего? – требовательно уточнил он.
- В самом крайнем случае, - нахмурился Додо. – Ничего такого случиться не должно. Все давно спят. Но если ты увидишь, что уже светает, а мы все еще не выйдем – подай сигнал. Мы можем просто потерять представление о времени там, в библиотеке, и пропустить рассвет, потому что ставни закрыты.
- Понял, - буркнул Кукушкинсон. – Будет исполнено!
читать дальшеВ доме было темно, однако Носатик мгновенно вспомнил, как пройти в библиотеку, слишком драматические впечатления пришлось пережить ему в ней. Вместе с миссис Додо они прошли по пустым коридорам и вошли в нужную дверь. В душе Носатик радовался темноте: так его отважная Эмили не увидит ужасного чучела. Хотя, конечно, книгу придется выбирать наугад. Или, может быть, даже две книги. Или даже три. В разных местах. Нет, наоборот, надо найти тут полку, с которой он похитил «Робинзона», наверное, по соседству с ним должны располагаться похожие книги. Хотя, конечно, стоит позаботиться о разнообразии…
Нельзя сказать, что у Носатика разбежались глаза от изобилия и возможности выбора. Было слишком темно для этого. Но дух его был смущен, он терзался сомнениями. Эмили следовала за ним тенью, стараясь ничего не задеть и едва дыша. Запах множества книг кружил ей голову обещанием бесконечных историй, обширных сведений о мире, обжигающего накала страстей. Оба они оказались беззащитны перед обаянием чтения, перед властью печатного слова. И все же не зря они сумели выжить и вступить во владение собственными судьбами. Это были воистину незаурядные птицы, и они справились с обуревавшим их волнением.
- Возьмем одну книгу вот здесь, где был «Робинзон», - постановил Носатик. - А две других – в противоположных концах библиотеки.
- Да, дорогой, - выдохнула Эмили. – Так и следует поступить.
Так они и поступили, и, поместив две книги под крылья жены и одну побольше взяв себе, Додо повел экспедицию обратно, к свободе и безопасности. Увы, судьба в ту ночь не благоволила отважным супругам.
Едва похитители книг подошли к двери, как она распахнулась и они увидели сэра Мармадьюка собственной персоной, в халате, наброшенном поверх ночной рубашки, и теплом колпаке. Великий путешественник и исследователь природы был не чужд стремления к комфорту, когда оказывался в покое и уюте своего дома.
Все участники сцены на несколько мгновений словно окаменели. Густая, зыбкая тишина окутала их, и в ней как будто невозможно было никакое движение, никакой звук. Но тихий свистящий шелест нарушил тишину, и две книги, одна за другой, выскользнули из-под крыльев несчастной Эмили и с глухим стуком упали на ковер. Сэр Мармадьюк вздрогнул, перевел взгляд с Носатика на книги, затем на бедную Эмили и наконец снова на Носатика. Тот
- Додо! – воскликнул он с непередаваемой смесью чувств. – Мой пропавший додо! И австралийский страус! И мои книги!
Вдвоем грабители легко могли бы опрокинуть так некстати явившегося сэра Мармадьюка и скрыться с места преступления. Но решающие мгновения были упущены, и когда они кинулись к хозяину усадьбы, тот оказался проворнее: он захлопнул перед ними дверь, оставшись по ту сторону ее, и громким голосом стал звать на помощь дворецкого и слуг.
- Скорее, к окну! - позвал Носатик и крепче прижал к себе оставшуюся у него книгу.
С трудом им удалось отодвинуть тяжелые гардины. За окнам в тревоге метался Кукушкинсон, привлеченный шумом. Увидев родителей, он кинулся грудью на стекло, рискуя получить тяжелые ушибы или пораниться. Эмили принялась стучать по стеклу клювом, Носатик вспрыгнул на подоконник, чтобы присоединиться к ней – но раньше, чем успели пробить путь к свободе, люди ворвались в библиотеку. Носатик и Эмили пытались спастись бегством, но дверь была закрыта, а от окон их неизменно оттесняли все прибывавшие противники. Несмотря на сопротивление, вскоре Носатик были схвачен, спеленут простынями и полностью обездвижен. Увидев это, сдалась и миссис Додо.
- Трудно вообразить себе такую наглость, - сказал сэр Мармадьюк, стоя над пленными. - Я зашел в библиотеку совершенно случайно. Предотъездное волнение мешало мне уснуть, и я решил проверить, все ли собрано согласно моим указаниям.
- Сэр…
- Да, Хопкинс! И хорошо, что я это сделал! Ты забыл уложить одну необходимейшую книгу. Что это с тобой?
- Простите, сэр. Это не повторится.
- Вот она, кстати! - сэр Мармадьюк постучал пальцем по корешку, выглядывавшему из-под края спеленывавшей Носатика простыни. – «Определитель высших растений». Достань его, Хопкинс. Вытащи. Но будь осторожен, не упусти этот редчайший экземпляр. Додо и эму, кто бы мог подумать... Воровская шайка!
- Куда прикажете их отнести, сэр? На птичий двор? Или сразу на кухню? Или в ваш таксидермический кабинет?
- Нет, Хопкинс, нет. Они воровали книги! Этот додо даже не хотел выпустить ее из… мда. Это человеческое преступление. Так пусть его и судят, как человека. И страуса заодно. Да. Так и поступим – я буду их судить.
- Как прикажете, сэр.
- Но не сейчас! Завтра рано утром я отбываю в новое путешествие, и не желаю откладывать его из-за преступных наклонностей этих негодяев. Я вернусь к Рождеству. Тогда и буду их судить. А пока заприте их в птичнике, в отдельном помещении. Хорошо кормите и следите за их здоровьем. Они должны быть живы, когда я приеду.
- Все будет сделано, сэр, самым наилучшим образом. Можете не беспокоиться.
- Мда… Конечно, это как-то неправильно, что они проведут столько времени в заключении без суда и следствия, - рассуждал сэр Мармадьюк сам с собой, пока слуги возились, добывая из-под пут «Определитель». - Ну, все же это лучше кухонного котла, я полагаю. А я сейчас решительно не имею времени, чтобы заняться этим случаем. Смотрите же, Хопкинс, за тем, чтобы их хорошо кормили.
И, в порыве какого-то необъяснимого великодушия, крикнул вслед уносившим узников слугам:
- Слышите, Хопкинс? И дайте им что-нибудь! Дайте им… Диккенса! Или Вольтера.