Генрих Боровик, "Репортаж с фашистских границ"Одними из первых о зверствах и массовых расстрелах на национальном стадионе рассказали супруги Шеш, американцы из Майами, жившие в Сантьяго, арестованные сразу после переворота, проведшие несколько дней на стадионе и затем выпущенные на свободу. Прилетев в Америку, они рассказали о том, что увидели на стадионе. Однако американские газеты опубликовали их заявление весьма сдержанно, добавив, что «никаких доказательств, подтверждающих то, что рассказали супруги Шеш, те не представили».
Недели через две, после того, как в иностранных газетах появились сообщения о зверствах на стадионе «Насиональ», мистер Уиллоби объявил, что группа иностранных журналистов сможет вскоре посетить стадион, «чтобы воочию убедиться, какая подлая клевета все эти россказни о зверствах».
Журналистов повели на стадион огромной группой – человек в сто, не меньше.
С блокнотами, магнитофонами, фото- и кинокамерами, блицами, переносным освещением для телевидения, в общем, со всем тем, что могло пригодиться. Готовились к возможной сенсации.
Их ввели через ворота на футбольное поле. Оно было пусто. Сто журналистов стояли посредине. Перед ними на трибунах стояли заключенные. Но не пять и семь тысяч, как ожидали корреспонденты, а человек 500 или 600. Их отделяли забор из проволочной сетки, солдаты с автоматами, дула которых были направлены в две стороны – в заключенных и в прессу, гаревая дорожка и несколько десятка метров самого поля.
Сопровождавшие прессу офицеры хунты предупредили – находиться только в границах игрового поля, гаревую дорожку не пересекать, с заключенными не разговаривать.
Но не так-то просто остановить журналистов. Через несколько минут, несмотря на крики офицеров, они перешли гаревую дорожку и приблизились к солдатам, стоявшим цепью вдоль забора. Преодолеть линию автоматчиков, правда, не решились.
Корреспонденты теперь стояли в нескольких метрах от проволоки и пристально разглядывали заключенных. Те смотрели на них – мрачно. Худые, бледные, некоторые явно слабые. Но следов побоев, пыток, крови журналисты не увидели.
Кто-то из корреспондентов крикнул громко:
- А где остальные?
Заключенные молчали, однако несколько человек показали пальцами вниз, под ноги. Корреспонденты поняли – под трибунами.
Напротив Альберто за забором стоял парень, по виду аргентинец. В Буэнос-Айресе, ожидая разрешения лететь в Чили, Альберто встречал родственников аргентинцев, застигнутых в Чили переворотом. От них не было вестей, и аргентинцы в Буэнос-Айресе умоляли Альберто узнать в Сантьяго хоть что-нибудь об их близких. И сейчас Альберто крикнул парню за забором: «Много здесь аргентинцев?» «Было много», - ответил парень. «Где они?» Тут же один из солдат бросился к Альберто, другой угрожающе клацнул затвором и направил автомат на аргентинца. Но парень успел провести ребром ладони по своему горлу, а Альберто успел заметить этот жест.
Журналисты, нарушая инструкции, кричали еще какие-то вопросы, но заключенные не отвечали – боялись. Кто-то бросил людям за забором сигареты. Те бросились подбирать.
Потом прессу снова собирали в центре поля, и к ним вышел комендант стадиона, точнее комендант концлагеря, расположенного на стадионе, полковник Эспиноза.
Он сказал, что вначале сделает заявление, а затем ответит на любые вопросы. И произнес длинную речь, в которой содержалась лишь одна мысль – как прекрасно быть заключенным на стадионе «Насиональ».
Кто-то перебил полковника: а где остальные заключенные?
Тот ответил спокойно:
- Некоторые любят солнце, другие – тень. Те, что остались под трибунами, надо полагать, предпочитают тенечек…
До других вопросов дело так и не дошло. Полковник еще не кончил свою речь, когда на поле выбежал офицер, делавший Эспинозе какие-то знаки руками. Комендант прервал монолог на полуслове, сказал – «все!» - и приказал журналистам покинуть стадион.
Через несколько минут пресса была выдворена за ворота. Как раз в это время к стадиону подкатили несколько грузовиков, и солдаты стали выбрасывать из них на землю людей в наручниках, иногда со связанными ногами. Охранники пинками поднимали арестованных с земли и прикладами гнали к воротам. Это была новая партия заключенных. Как видно, кто-то не рассчитал, думал, что журналисты к этому времени уедут. Один из фотографов пыхнул блицем – наступили сумерки и света не хватало – к нему немедленно подбежал офицер, вырвал камеру, проворно открыл, засветил пленку и только тогда вернул…