[homovivo]

А вот это - внезапное, которое заговорило на исходе гостевания в Кривой балке.

Платье Мадзузы
Мадзуза вышивает платье.
- Смотри, - говорит она Рреомару. – Вот эти линии и завитки внутри каймы – мои мечты.

рассмотреть завитки

Сегодня я только загадываю, какой буду женой, но не могу этого знать. Поэтому я кладу основные стежки, намечаю будущий узор. На свадьбе мое платье будет совсем легким, почти пустым. Только линии и обводки, основные цвета и мои мечты. И немного завитков просто для красоты. Вот здесь впереди большой круг, видишь? Когда я надену платье, он придется как раз на грудь и живот. Здесь я вышью моих детей, когда они у меня родятся. Но пока я могу только обвести этот круг каймой. И в этой кайме – мое ожидание, мои надежды.
- Платье очень широкое! – замечает Рреомар. – Тебя можно несколько раз обернуть им. Будет некрасиво.
Мадзуза смеется.
- Пока платье пустое, оно будет красиво развеваться на ветру, и всем будет видно, какой у меня легкий характер и как легка моя жизнь. А когда его покроют рассказы о моих детях, о моих трудах и о славе моего мужа – кто сможет назвать его некрасивым?
- Ты собираешься носить его всю жизнь?
- Да, если получится, - говорит Мадзуза и улыбается с гордостью. – Женщины моего рода ткут очень прочно и шьют крепко. Я тоже! Вся моя жизнь до мужа – на том платье, которое сейчас на мне. Все собранные травы и выхоженные детеныши, вся принесенная от источников вода, весь выпеченный хлеб, смотри! И все сотканные полотна, которыми я покрою кибитку моего мужа. Всё здесь. Это малая часть жизни, юность моя. Другая жизнь будет на новом платье, которое я надену на свадьбу. И потом день за днем буду добавлять на нем узоры. Если я потеряю его – останусь без лица.
- Но ты не можешь ходить в одном платье всю жизнь!
- Кто сказал – ходить в одном, красивый мужчина? Носить его всю жизнь – да. На все праздники и торжества. А для работы у меня хватает платьев, простых и крепких.
Красивый мужчина… Мадзуза произносит эти слова так легко, словно и не понимает их смысла. Ее глаза смотрят прямо и просто. Ее лицо смугло и румяно от солнца и ветра – оно скоро состарится, но ее это как будто не печалит.
Любую из своих сестер Рреомар убил бы за такие слова. Даже самую младшую, любимую. И даже особенно – ее. Почему же эти слова так радуют его, когда их произносит Мадзуза? Вот только он понимает, что так же легко и свободно она скажет это о любом другом, не только о Рреомаре. Как будто в этих словах нет ничего, что относилось бы к нему особенным образом. Только одно название, называние: высокая трава, быстрый конь, острый меч. Красивый мужчина. Один из них.
- Если бы ты пошла замуж за меня, я привез бы тебе семь платьев семи цветов, расшитые золотом и серебром, и драгоценные вуали, прозрачные, как утренняя дымка, и подвески для кос, и серьги, и перстни, и высокий венец! – выпаливает Рреомар на одном дыхании. И замирает в ожидании ответа.
Игла Мадзузы не сбивается с ритма ни на один стежок. Сначала она молчит, лицо ее безмятежно, взгляд задумчив. Потом она обрезает нитку маленьким ножичком и говорит рассудительно:
- Чужое привезенное нельзя надеть. Разве я могу надеть чужую кожу? Как я могу ходить с чужим лицом? Моя мать не узнает меня. Люди не смогут понять кто я, какая я. Ты ведь не предлагаешь мне привязать чужие косы!
Мать Рреомара всю жизнь носила чужие косы. Только бедные и безродные носят свои. Девушка из приличной семьи коротко острижена под пышным париком, чьи локоны спускаются ниже колен. Жена достойного мужа носит сложную прическу высотой в половину своего роста, густо пронизанную золотой проволокой, оплетенную нитями каменных бусин. Ночью прическа хранится на подставке из благородного дерева.
Платья для матери Рреомара никогда не шили дома. Отец ее имел достаточную долю в военной добыче, чтобы расплачиваться с купцами презренного народа ули. Ули не воюют – они не завовевывают ни одной из стран, по которым проходят их длинные караваны. Ули нанимают охрану караванам из людей этих стран. Говорят, они делают так потому что местные жители лучше знают свою землю и полезнее как охрана. Но отец Рреомара говорит, что они трусы. Народ Рреомара – славные хреллруги, отважные всадники, наводящие ужас на соседей, - завоевали все народы, с которыми свели знакомство. Ули не завоевывают никого, но торгуют со всеми. Рреомар может купить для своей невесты семицветные платья с юга и прозрачные вуали с запада, мягкие туфли из рыбьей кожи, которые шьют на побережьях, северную работу – резные украшения из кости, ароматы со всех сторон света, что угодно…
- Кем же я стану, если надену на себя всё это? – улыбается Мадзуза. Рреомару чудится в ее улыбке – насмешка. Дикий человек, слышит Рреомар, не знающий порядков и приличий человек. Красивый мужчина, но негодный. – Я сама себя не узнаю. Но для тебя… Если захочешь, - улыбается Мадзуза, - я могу надевать эти платья, чтобы сидеть с тобой у очага.
Снисходительность слышит Рреомар, уступку ничтожному дикарю. Это всё, что он слышит. И нет у него сил стерпеть снисходительную насмешку. Он вскакивает, пинает камни, окружающие очаг дома Дзуан, и выбегает вон.
Уже следующим вечером он слышит песню, в которой говорится о том, как прекрасны слезы, катящиеся по нежным щекам прекрасной Мадзузы, и как ужасен поступок того, кто отворил им путь. Мать отца Рреомара прославилась тем, что за всю жизнь не проронила ни единой слезинки. Говорят, она не плакала даже во младенчестве. По крайней мере, с тех пор, как ее признали выжившей и стали считать человеком и членом семьи, она не лила слез никогда. Ее мать умерла, когда ей было пять - она не плакала. Ее отца принесли раненого с поля боя, он долго мучился от воспалившихся ран и умер, искрошив зубы в песок. Она не плакала. Через год ее, в первом расцвете юности, отдали за дядю ее отца,- так решил совет родичей, чтобы сохранить владения семьи под властью старшей ветви. Она не плакала. Ее сыновья уходили с войском. Ее дочерей отдавали замуж. Сыновей приносили умирать – или приносили вести об их гибели в чужих краях. Дочери умирали родами. Она не плакала. Внуки ее и внучки наследовали долю семьи – она не плакала никогда. Но едва люди ушли от зарытой могилы, как из нее пробился родник и не иссякал до тех пор, пока вода не поднялась до краев, затопив долину. Семье Рреомара пришлось строить новую башню в соседней долине. Озеро арлас-Ллиру, слёзы Ллиру, оказалось до горечи соленым, на его берегах стали добывать соль. Так даже после смерти Ллиру Рреомар принесла выгоду и почет своей семье. Отец Рреомара гордился бабкой. Мать Рреомара считала, что та опозорила род. Она часто говорила, конечно, когда супруг не слышал, что если бы знала, чем обернутся похороны старой Ллиру, то скорее покончила бы с собой, чем пошла бы в такую семью. На самом деле ее никто не спрашивал. Но она уверяла, что нашла бы способ расстроить помолвку. Такого позора, может быть, и ее родители не потерпели бы. Тут она замечала, что младший Рреомар слушает, впитывая каждое ее слово, и обрывала себя. Рреомар знал, что так она мстит отцу. Но он знал также, что эта месть бессильна и как бы не существует, как все, что женщины делают в своих покоях – кроме рождения мальчиков для войны и девочек для рождения новых мальчиков. Рождение мальчиков было почти существенно, но тоже не имело силы, пока мальчик не вырастал до того, чтобы стать учеником воинов. Тогда он уходил из женских покоев, так что и рождение мальчика становилось существенным только на другой стороне дома.