Commander Salamander. Пафос, романтика, цинизм
Привет.
Несколько дней я искал одно письмо, имеющее прямое отношение к разговору, но так и не нашел. То ли оно пропало и саморастворилось в недрах компьютера, то ли я его удалил, и это было бы странно, потому что я тщательно храню свои записки об этой истории. Так или иначе - его нет, и придется продолжать без него.
Это было сочинение, заданное мне М., на тему "Я и мое тело". Чтобы идти куда-то дальше, делать что-то новое, что устраивало бы меня в большей степени, стоит прежде всего осмотреться, что у меня есть сейчас, где я сейчас, в каких отношениях с этим, доставшимся мне не знаю почему, живым и реальным телом. Этим телом, которым я все чувствую и которым действую, этим телом, которым я ем и сплю, бегаю в парке и болею, которым смеюсь и плачу. Да, слезами которого я плачу о том, поломанном, порванном, отравленном, утраченном моем теле.
Обдумывая это письмо тебе, я в который раз задался вопросом: а что тебе до меня, до всего этого? Что может быть здесь для тебя?
Ведь я решил начать свою речь, когда, перечитывая свои дневниковые записи и отчеты, увидел, что там слишком много трогательного и осмысленного, чтобы "есть это одному". Очень уж хотелось поделиться.
Но чем?
У тебя свое тело, своя жизнь, и все устроено правильно и как положено (если только ты не такой же потерянный во времени и пространстве эмигрант неизвестно откуда и когда).
Но сегодня я понял интересную штуку. В норме мы живем каждый в своем теле и не ощущаем его как что-то особенное. Оно есть, оно было с нами всегда. Всегда. Мы же - когда здоровы и в порядке, - не замечаем, как дышим, не планируем, как сделаем шаг, не обдумываем тщательно способ сесть на стул или встать с кровати. Все происходит как бы само собой. Тело незаметно и неосознаваемо, пока не заболеет или не проголодается (добавь свои варианты). Оно есть - и его как будто нет. Оно здесь, но где именно?
И многое остается незамеченным и неоцененным.
читать дальшеНесколько лет назад я обнаружил себя в интересном положении. Вот я, вот тело, другого нет - но я не очень-то признаю его своим. И, кажется, это позволило мне заметить то, что было бы незаметно или не настолько заметно в обычной ситуации. Фантастика. Живая метафора. Ходячее остранение.
Так что я думаю, что тебе может быть интересно посмотреть на меня в этой ситуации и узнать, как я через нее прошел. Может быть, ты увидишь много разницы и чуточку сходства, может быть - наоборот. Не мне судить. Но как интересно мне было бы услышать твое мнение об этом!
И, успокоенный, я продолжаю свои речи - не то чтобы дозволенные. Самозахваченные, я мог бы сказать, но это неправда. Если ты здесь и слушаешь меня, значит, все происходит по взаимному согласию. Если же ты это не слышишь и не читаешь, то этого для тебя не существует, ничего я у тебя не захватил и не украл, все по честному.
Говорю.
***
Мне приснился сон о том, что мне подарили глиняную черепаху величиной с две мои ладони. Панцирь ее был расписан примитивным узором синей и зеленой краской и от этого напоминал глобус, покрытый глазурью.
Во сне мне сказали, что эта черепаха может сделать так, что мне будет безразлично, что было там и тогда.
Я сидел на краю кровати, смотрел на черепаху и спрашивал себя: хочу ли я этого? Нужна ли мне эта черепаха? Зачем мне ее дают?
Не очень-то я ее хотел: не отказывался, но и не брал в руки. Позволил оставить у себя, но не принял как свою.
Вскоре после этого мы снова встретились с М.
Харонавтика: № 2(45). 29.09.2014. Неуклюжий и слабый
Итак, он получил задание написать сочинение, написал его, и принес М. Действительно, сказала она, здесь очень мало о теле. В основном о поведении.
- Для меня одно связано с другим.
Потому что он понимал, насколько другим было это тело и привычное ему поведение, насколько другими были нервная система и гормональный баланс. Он понимал это, считал естественными эти проявления, но и тяготился ими. Каким его могут знать другие люди, как они могут узнать, какой он, если он сам себя не узнает?
- Без тела никакое поведение невозможно, - сказала М., и он закивал: вот, вот оно. Тело и поведение - неразделимы. А он - вот так...
Как мучительно обнаруживать порой на своем лице ее мимику, тяжелую и неуютную, эти жалобные брови, эти жалобные губы; как вместе с мимикой меняется и осанка, и повадка. Вдруг через них проявляется - может быть, складывается из них? - паническая неуверенность в себе, острое переживание потерянности и беспомощности. И он видит и понимает, что это мало имеет отношения к его ощущению себя, к его реакции на происходящее, и стоит труда стряхнуть это с себя, а порой нужна помощь, чтобы выправить позвоночник, снять зажимы в спине. Вот он снова он сам и все меньше похож на ее старые фотографии.
Это странное положение вещей. У него действительно хорошая связь с телом, но как будто несколько односторонняя. Он хорошо чувствует, что-где-как, я все тело неплохо чувствую. Но ощущается какая-то отдельность.
- Как будто двигательные нейроны действуют не так, как ты ожидаешь?
- Как будто все сигналы о теле не складываются в общую картину, нет цельного образа тела.
И после долгой внутренней борьбы он все же признал, что очень недоволен своим телом.
Было очень неожиданно обнаружить подступившие к глазам слезы, характерно по-детски сложенные губы. Пришла мысль: "Я опять не такой, как надо".
М. тут же спросила: кому надо?
Он лишь вздохнул, настолько ясным было понимание, что это про отца, там. И такая детская гримаса обиды и безнадежности - в тот момент, когда он признал, что требует от своего тела больше, чем оно способно ему дать, и поэтому - недоволен.
Немного позже, когда он жаловался на лишний вес и на то, что может жить без конфет спокойно, когда их нет в доме и пока совсем не ест их, но если уж начинает - ест их много.
- Кто ест конфеты? - спросила М.
- Дети.
Ему было очень трудно с этим недовольством. Он имел убеждение, что тело - важная штука, ценная и уважаемая, и чувствовал себя виноватым, что чувствует столько досады на свое. Он признавал, что благодарен телу, и что оно в целом здоровое и для своего возраста крепкое. Но он недоволен. Это неприятно. И очень, очень неприятно, что это неприятно до слез.
Он сказал: я должен глубоко проживать свои чувства, но не показывать снаружи.
Интересно, сказала М., это ты такой мачо или это твоя подготовка?
Они немного порассуждали об этом вместе. "Мачо", как они думали, было бы скорее про то, чтобы вовсе не чувствовать чувства, быть непоколебимым, неуязвимым, железным снаружи и внутри. А вот это больше похоже на подготовку.
Подавленные чувства искажают восприятие, мешают принимать решения, делать выборы адекватно ситуации и задачам. Может быть очень важным навык проживать их, осознавать свои потребности, но демонстрировать наружу только то, что считаешь нужным.
Тут он вспомнил, как год назад был на одном тренинге, и в какой-то момент речь зашла о возможности не чувствовать боль в измененном состоянии, и что это управляемо при определенной подготовке. Ведущая привела несколько примеров и поясняла механизм. Он слушал и чувствовал, что постепенно, но неотвратимо приближается к состоянию, обычно называемому "на грани обморока". Вот уже совсем близко - и он обдумывал, как бы ему так выйти на воздух, продышаться, заземлиться, переключиться. Но тогда пришлось бы объяснять, в чем дело, а он не готов был объяснять целой группе незнакомых людей свою историю, флэшбеки, ПТСР, не имеющее никаких объяснений в паспортной биографии. Да и сил уже, честно говоря, почти не было на то чтобы встать и выйти. Он сидел на стуле напротив ведущей, на расстоянии примерно двух вытянутых рук. Как ему казалось изнутри, его вид должен был полностью соответствовать состоянию, он беспокоился, что это заметят, и будут заданы вопросы, на которые он не готов отвечать.
Был еще нюанс: ведущая когда-то была его личным терапевтом в течение двух лет, и работала в подходе, очень внимательном к телесным проявлениям. И она была очень хорошим, внимательным и наблюдательным терапевтом. Лу опасался, что она точно заметит его состояние. Он постепенно приводил себя в порядок: заставил себя дышать нормально, крепко взялся за края сиденья, чтобы почувствовать онемевшие руки, нащупал ногами пол, которого не чувствовал. Дышал, считал про себя, разглядывал предметы в помещении, стараясь удержаться в текущей реальности, не провалиться в кошмар.
На следующий день он пришел на продолжение тренинга и решил объяснить свое вчерашнее состояние, но оказалось, что ведущая ничего не заметила.
Он был изумлен этим: ему казалось, что у него все на лице написано.
Вот так оно и работает?
Снова говорили о его недовольстве телом. Многое связано с весом, лишний вес ощущается как неудобство, ограничение подвижности, снижение выносливости.
Он рассказал о том, как неприятно, что утром, перед выходом из дома, он завязывал шнурки, и было очень неудобно, мешал живот, пришлось опуститься на одно колено - "преклонить колени перед обувью".
- Какой ты?
- Неуклюжий и слабый.
- А как было бы наоборот?
- Подтянутый и ловкий.
- Это не точное соответствие.
- Подтянутый и сильный.
- Если выбирать одно слово, как сформулируешь противоположности?
- Неуклюжий - подтянутый. Подтянутый значит сильный, там и тонус, и ловкость движений.
Слушай, сказал он, я так остро чувствую сейчас эту свою неуклюжесть, и мне плохо от этого. Но недовольство как будто очевидно связано не только с реальными и конкретными текущими неудобствами от лишнего веса, но и с недовольством отца. А в тех воспоминаниях о детстве, которые уже открылись, я ни разу не чувствовал себя толстым или крупным. Скорее наоборот. Даже вот тогда, когда я бегу вверх по склону холма, а отец - каменный, недовольный, с секундомером. И в Африке, в тренировочном лагере, я себя чувствую вполне ладным - отличное тело для бега.
М. сказала: чтобы быть неуклюжим, не обязательно иметь лишний вес. Достаточно не мочь выполнять предъявляемые требования.
Лу усмехнулся: даже выбор слова, описывающего то, каким он хочет быть - подтянутым! - такая явная отсылка к папе-офицеру, что даже и сказать тут нечего.
Харонавтика: № 3(46). 07.10.2014. Лежа в горячей сухой траве под ярким солнцем
Сначала он рассказал, что всю прошедшую с прошлой встречи неделю чувствовал себя очень плохо: головокружения, слабость, сердцебиение, пустота и ноющая боль слева. Он списывал это на перемену сезона, осеннюю погоду.
Из-за плохого самочувствия не думал о затронутых в прошлой сессии вопросах, но сейчас хочет продолжить эту работу. М. предложила к тому, о чем говорили тогда.
Лу сразу скривился:
- Ой, как я не хочу. Совсем не хочу конкретики.
Но М. продолжала спрашивать:что самое раннее, что ты помнишь о своем недовольстве телом?
Он начал говорить, что это очень сильное ощущение... И понял вдруг, что не только не помнит, что там было, но и не хочет вспоминать. Не хочу. Началось очень слабое головокружение, оно быстро усилилось. Лу понял, что ощущение, воспоминания о котором он избегает, это "я опять не такой как надо". И прямо сейчас снова появилось то состояние, которое преследовало его в течение всей недели. Оно было такое же сейчас, когда он пытался вспомнить это воспоминание. Головокружение, слабость.
М. сказала: там не было никакой конкретики.
Действительно, не было никакой, согласился Лу. И сейчас не было тоже. Но его начало слегка - ну, еще не тошнить, но так как-то. Это было очень, очень неприятно. И он почувствовал, что так - сплывает.
Погоди сплывать, сказала М. Пошевелись.
Она напомнила их прошлый разговор о его беспокойстве и недовольстве тем, что он - неуклюжий. И Лу совершенно не помнил, что они об этом говорили в прошлый раз. Сам факт этого разговора выпал.
Он удивился, как прочно это вытеснил... забыл начисто.
Это нормально, сказала М., это совершенно естественно.
Тогда он с очень жесткой интонацией заявил: я должен помнить всё. Если я чего-то не помню, я должен отдавать себе в этом отчет. Если я чего-то не помню, то это что-то значит, это очень интересно.
- Что ты будешь делать со мной сегодня? - спросил Лу.
- Главное - что будешь ты делать сегодня.
- Ну, ты же даешь команду. У тебя есть план.
- У меня нет плана. У меня есть твои реакции.
- Ага. Идем за энергией...
Тут он почувствовал, как будто что-то прошло по ногам. Что-то внутри, снизу вверх прошло по ногам от ступней до колен. Сказал об этом.
М. ответила: когда с тобой работаешь, никогда не знаешь, куда придешь.
- Ну, это всегда так... - сказал Лу.
- С тобой особенно. Давай, если ты настроен, готов и хочешь, вернемся к тому самому раннему смутному воспоминанию.
- Да, давай.
- Можешь попробовать почувствовать, как это?..
- Очень не хочу.
- Я не могу тебя заставить.
- Я просто сообщаю о своем состоянии.
- У нас нет визуального якоря, ничего конкретного.
Он сказал, что там только клочки - фрагменты картинок вперемешку.
- Смотри.
Лу обратил внимание на свое дыхание - оно стало необычным, он захватывал много воздуха, с сильными выдохами.
В конце был короткий сильный импульс сложиться - как от изнеможения, от усталости, когда совсем сил не осталось. В ногах какая-то заметная, но не очень понятная реакция. Слабая пульсация, особенно в икрах.
- Вот такое дыхание. Я как будто стараюсь сохранять дыхание. Я ведь обычно так не делаю?
- Раньше не видела, чтобы ты так делал.
Это дыхание с сильными выдохами и вдохами продолжалось еще какое-то время. Лу сказал: у меня похожим образом кружится голова, когда я бегаю и мне не хватает дыхания. И внутри все слегка дрожит.
Дальше все было так же: сильные выдохи, головокружение. Это было очень тяжело. Тяжесть нарастала, но он не говорил об этом М. Ему было интересно посмотреть, как долго он это выдержит. И что там, за этим состоянием.
Спустя какое-то время он был уже полностью уверен, что это - про бег. И здесь, когда бегает, он чувствует похожее, когда устал. Но слабее. Он останавливается раньше, чем становится настолько тяжело. Он не заставляет себя бегать до такого состояния. Это уже слишком.
- Когда ты в последний раз так дышал?
- Это было давно, много лет назад. Зимой. Они с ее тогдашним парнем бежали, чтобы успеть на электричку.
Тут Лу разозлился на этого парня. Зачем гонять девушку? Лось идиотский. А тогда еще было очень холодно, морозный воздух. Уже нечем дышать, бежишь... Вот так же. Нет, не совсем так, морозный воздух ощущается по-другому. Похоже, но это не то же самое. То ощущение и это отделяются одно от другого, не полностью совпадают.
- А у тебя есть опыт бега до такого состояния? - спросила М. - Что сейчас происходит в теле, когда ты думаешь, пытаясь найти такое состояние?
У него закаменели плечи и шея. Медленно-медленно он прочувствовал то, что внутри.
- Я злюсь.
Длинный выдох.
М. сказала: очень тихо и печально ты это произнес.
Правда, что тихо. Может быть, и печально. Он был еще и удивлен, не уверен в том, что чувствует. Он сказал: у меня появилась мысль; она ни на чем не основана, но не уходит; и я не могу это сказать.
Мысль была про отца, про его недовольство тем, что сын такой неуклюжий и слабый, не может бегать так быстро, как должен. Лу ловил эти мысли и отталкивал их, и чувствовал, что левая сторона лица у него горит.
- Я не хочу про это говорить.
Он по-прежнему не был уверен, что это факт. Но оно никуда не девалось. И ему не хотелось произносить это вслух.
- Можешь не произносить, но оставаться с этими ощущениями. Как оно в теле. Это ты можешь сказать.
Он помолчал какое-то время, потом сказал, что это все равно что сказать вслух о том, что там.
- Не говори. Будем работать так. Просто думай об этом, о том, что ты не хочешь пока рассказывать.
Он понял, что ему там лет 12, наверное. И... он все еще не мог это сказать, но он хотел это сказать.
Смотри и думай об этом.
Руки сцеплены, челюсти сжаты, губы закушены.
Длинные выдохи. Упрямство.
Потом жар в щеке прошел, осталось немного тяжести в голове. Ноги стали тяжелые, плечи наоборот расслабились.
- То, что ты неловкий и неуклюжий, насколько это тебя беспокоит? - спросила М.
- Не, ну это не дело! - воскликнул он недовольно и, скорее, озабоченно, но без стыда и печали.
И тут Лу закинул руку за голову, удобно ее там устроил. Очень странная поза: он сидел ровно, рука за головой. Сказал, что так не делал раньше, кажется.
- Подумай, что это ты делаешь такое? Смотри.
- Знаешь, - вдруг сказал он после недолгого молчания, - так хорошо лежать в траве. Я почти чувствую, как она пахнет. Она не влажная, подсушенная солнцем, такая сухая... Очень здорово. Лежать в траве. Рука за головой. Трава так... пахнет. Знаешь, такой травы у меня никогда не было здесь. Разве что в украинской степи - но она была не такая, и я не лежал здесь в этой траве. Ноги гудят. Они крепкие, сильные, усталые.
Он знал, где это и когда. Он взрослый, но совсем молодой. Это Африка.
- Вдохни, пошевелись...
Оказалось, что и шевелится он не так, как обычно. Такой расслабленный, довольный. Съехал по дивану и полулежал на нем, двигался неторопливо, лениво... Отдых и покой. Ноги все еще немножко гудят, но это теперь приятно.
Вдруг сказал: а ноги довольно сильные. Эти ноги, здесь. Вот ногами я доволен, их тренировать нужно, но потенциал у них вполне удовлетворительный.
- Как чувствуешь себя в целом?
- Крепко и уверенно.
- Как сейчас тело?
Он заметил несоответствие верхней части и нижней. Хочется, чтобы верхняя была такой же сильной и крепкой. Проблемы, оказывается, не со всем телом. Ноги он чувствует насыщенно, наполненно. А выше, где живот и бока - там как будто облако. М. предложила ощупать эту зону. Но ему не хотелось, было неприятно.
М. сказала: сосредоточься не на ощущениях руки, а на ощущениях боков и живота, когда касаешься их. Лу обнаружил, что лучше чувствует живот, не тогда, когда трогает его руками, а когда напрягает мышцы живота. И усмехнулся: как можно иметь нормальное тело, если его нет?
М. взялась за "отвертку" - смотри, чувствуй тело.
Лу растерялся: как, одновременно и смотреть, и чувствовать? Где тут фон, а где фигура?
- Это тебе не ваш гештальт, - сказала М. - Что там с беспокойством про неуклюжесть?
- Я не могу! - запротестовал Лу. - Следить за "отверткой", чувствовать тело, да еще и беспокоиться! Мощности не хватает.
- Глазами следи за отверткой, а мысленно просканируй тело от макушки до пяток.
Лу подумал, что он, должно быть, выглядит очень забавно, пытаясь распределить внимание сразу по нескольким направлениям, гримасничая и пыхтя от напряжения.
- У меня только один вопрос, - сказал он в конце. - В Африке тоже такие садисты были?
- А как же! - усмехнулась М. - Еще и считать заставляли, отнимая по три, от ста в обратном порядке.
Ладно, подумал Лу. Наверное, тогда у меня получалось, а то бы не взяли в шпионы.
В самом конце она еще сказала:
- Там было что-то очень большое, о чем ты не хотел говорить.
- О том, что он ударил меня по лицу. Сильно.
Несколько дней я искал одно письмо, имеющее прямое отношение к разговору, но так и не нашел. То ли оно пропало и саморастворилось в недрах компьютера, то ли я его удалил, и это было бы странно, потому что я тщательно храню свои записки об этой истории. Так или иначе - его нет, и придется продолжать без него.
Это было сочинение, заданное мне М., на тему "Я и мое тело". Чтобы идти куда-то дальше, делать что-то новое, что устраивало бы меня в большей степени, стоит прежде всего осмотреться, что у меня есть сейчас, где я сейчас, в каких отношениях с этим, доставшимся мне не знаю почему, живым и реальным телом. Этим телом, которым я все чувствую и которым действую, этим телом, которым я ем и сплю, бегаю в парке и болею, которым смеюсь и плачу. Да, слезами которого я плачу о том, поломанном, порванном, отравленном, утраченном моем теле.
Обдумывая это письмо тебе, я в который раз задался вопросом: а что тебе до меня, до всего этого? Что может быть здесь для тебя?
Ведь я решил начать свою речь, когда, перечитывая свои дневниковые записи и отчеты, увидел, что там слишком много трогательного и осмысленного, чтобы "есть это одному". Очень уж хотелось поделиться.
Но чем?
У тебя свое тело, своя жизнь, и все устроено правильно и как положено (если только ты не такой же потерянный во времени и пространстве эмигрант неизвестно откуда и когда).
Но сегодня я понял интересную штуку. В норме мы живем каждый в своем теле и не ощущаем его как что-то особенное. Оно есть, оно было с нами всегда. Всегда. Мы же - когда здоровы и в порядке, - не замечаем, как дышим, не планируем, как сделаем шаг, не обдумываем тщательно способ сесть на стул или встать с кровати. Все происходит как бы само собой. Тело незаметно и неосознаваемо, пока не заболеет или не проголодается (добавь свои варианты). Оно есть - и его как будто нет. Оно здесь, но где именно?
И многое остается незамеченным и неоцененным.
читать дальшеНесколько лет назад я обнаружил себя в интересном положении. Вот я, вот тело, другого нет - но я не очень-то признаю его своим. И, кажется, это позволило мне заметить то, что было бы незаметно или не настолько заметно в обычной ситуации. Фантастика. Живая метафора. Ходячее остранение.
Так что я думаю, что тебе может быть интересно посмотреть на меня в этой ситуации и узнать, как я через нее прошел. Может быть, ты увидишь много разницы и чуточку сходства, может быть - наоборот. Не мне судить. Но как интересно мне было бы услышать твое мнение об этом!
И, успокоенный, я продолжаю свои речи - не то чтобы дозволенные. Самозахваченные, я мог бы сказать, но это неправда. Если ты здесь и слушаешь меня, значит, все происходит по взаимному согласию. Если же ты это не слышишь и не читаешь, то этого для тебя не существует, ничего я у тебя не захватил и не украл, все по честному.
Говорю.
***
Мне приснился сон о том, что мне подарили глиняную черепаху величиной с две мои ладони. Панцирь ее был расписан примитивным узором синей и зеленой краской и от этого напоминал глобус, покрытый глазурью.
Во сне мне сказали, что эта черепаха может сделать так, что мне будет безразлично, что было там и тогда.
Я сидел на краю кровати, смотрел на черепаху и спрашивал себя: хочу ли я этого? Нужна ли мне эта черепаха? Зачем мне ее дают?
Не очень-то я ее хотел: не отказывался, но и не брал в руки. Позволил оставить у себя, но не принял как свою.
Вскоре после этого мы снова встретились с М.
Харонавтика: № 2(45). 29.09.2014. Неуклюжий и слабый
Итак, он получил задание написать сочинение, написал его, и принес М. Действительно, сказала она, здесь очень мало о теле. В основном о поведении.
- Для меня одно связано с другим.
Потому что он понимал, насколько другим было это тело и привычное ему поведение, насколько другими были нервная система и гормональный баланс. Он понимал это, считал естественными эти проявления, но и тяготился ими. Каким его могут знать другие люди, как они могут узнать, какой он, если он сам себя не узнает?
- Без тела никакое поведение невозможно, - сказала М., и он закивал: вот, вот оно. Тело и поведение - неразделимы. А он - вот так...
Как мучительно обнаруживать порой на своем лице ее мимику, тяжелую и неуютную, эти жалобные брови, эти жалобные губы; как вместе с мимикой меняется и осанка, и повадка. Вдруг через них проявляется - может быть, складывается из них? - паническая неуверенность в себе, острое переживание потерянности и беспомощности. И он видит и понимает, что это мало имеет отношения к его ощущению себя, к его реакции на происходящее, и стоит труда стряхнуть это с себя, а порой нужна помощь, чтобы выправить позвоночник, снять зажимы в спине. Вот он снова он сам и все меньше похож на ее старые фотографии.
Это странное положение вещей. У него действительно хорошая связь с телом, но как будто несколько односторонняя. Он хорошо чувствует, что-где-как, я все тело неплохо чувствую. Но ощущается какая-то отдельность.
- Как будто двигательные нейроны действуют не так, как ты ожидаешь?
- Как будто все сигналы о теле не складываются в общую картину, нет цельного образа тела.
И после долгой внутренней борьбы он все же признал, что очень недоволен своим телом.
Было очень неожиданно обнаружить подступившие к глазам слезы, характерно по-детски сложенные губы. Пришла мысль: "Я опять не такой, как надо".
М. тут же спросила: кому надо?
Он лишь вздохнул, настолько ясным было понимание, что это про отца, там. И такая детская гримаса обиды и безнадежности - в тот момент, когда он признал, что требует от своего тела больше, чем оно способно ему дать, и поэтому - недоволен.
Немного позже, когда он жаловался на лишний вес и на то, что может жить без конфет спокойно, когда их нет в доме и пока совсем не ест их, но если уж начинает - ест их много.
- Кто ест конфеты? - спросила М.
- Дети.
Ему было очень трудно с этим недовольством. Он имел убеждение, что тело - важная штука, ценная и уважаемая, и чувствовал себя виноватым, что чувствует столько досады на свое. Он признавал, что благодарен телу, и что оно в целом здоровое и для своего возраста крепкое. Но он недоволен. Это неприятно. И очень, очень неприятно, что это неприятно до слез.
Он сказал: я должен глубоко проживать свои чувства, но не показывать снаружи.
Интересно, сказала М., это ты такой мачо или это твоя подготовка?
Они немного порассуждали об этом вместе. "Мачо", как они думали, было бы скорее про то, чтобы вовсе не чувствовать чувства, быть непоколебимым, неуязвимым, железным снаружи и внутри. А вот это больше похоже на подготовку.
Подавленные чувства искажают восприятие, мешают принимать решения, делать выборы адекватно ситуации и задачам. Может быть очень важным навык проживать их, осознавать свои потребности, но демонстрировать наружу только то, что считаешь нужным.
Тут он вспомнил, как год назад был на одном тренинге, и в какой-то момент речь зашла о возможности не чувствовать боль в измененном состоянии, и что это управляемо при определенной подготовке. Ведущая привела несколько примеров и поясняла механизм. Он слушал и чувствовал, что постепенно, но неотвратимо приближается к состоянию, обычно называемому "на грани обморока". Вот уже совсем близко - и он обдумывал, как бы ему так выйти на воздух, продышаться, заземлиться, переключиться. Но тогда пришлось бы объяснять, в чем дело, а он не готов был объяснять целой группе незнакомых людей свою историю, флэшбеки, ПТСР, не имеющее никаких объяснений в паспортной биографии. Да и сил уже, честно говоря, почти не было на то чтобы встать и выйти. Он сидел на стуле напротив ведущей, на расстоянии примерно двух вытянутых рук. Как ему казалось изнутри, его вид должен был полностью соответствовать состоянию, он беспокоился, что это заметят, и будут заданы вопросы, на которые он не готов отвечать.
Был еще нюанс: ведущая когда-то была его личным терапевтом в течение двух лет, и работала в подходе, очень внимательном к телесным проявлениям. И она была очень хорошим, внимательным и наблюдательным терапевтом. Лу опасался, что она точно заметит его состояние. Он постепенно приводил себя в порядок: заставил себя дышать нормально, крепко взялся за края сиденья, чтобы почувствовать онемевшие руки, нащупал ногами пол, которого не чувствовал. Дышал, считал про себя, разглядывал предметы в помещении, стараясь удержаться в текущей реальности, не провалиться в кошмар.
На следующий день он пришел на продолжение тренинга и решил объяснить свое вчерашнее состояние, но оказалось, что ведущая ничего не заметила.
Он был изумлен этим: ему казалось, что у него все на лице написано.
Вот так оно и работает?
Снова говорили о его недовольстве телом. Многое связано с весом, лишний вес ощущается как неудобство, ограничение подвижности, снижение выносливости.
Он рассказал о том, как неприятно, что утром, перед выходом из дома, он завязывал шнурки, и было очень неудобно, мешал живот, пришлось опуститься на одно колено - "преклонить колени перед обувью".
- Какой ты?
- Неуклюжий и слабый.
- А как было бы наоборот?
- Подтянутый и ловкий.
- Это не точное соответствие.
- Подтянутый и сильный.
- Если выбирать одно слово, как сформулируешь противоположности?
- Неуклюжий - подтянутый. Подтянутый значит сильный, там и тонус, и ловкость движений.
Слушай, сказал он, я так остро чувствую сейчас эту свою неуклюжесть, и мне плохо от этого. Но недовольство как будто очевидно связано не только с реальными и конкретными текущими неудобствами от лишнего веса, но и с недовольством отца. А в тех воспоминаниях о детстве, которые уже открылись, я ни разу не чувствовал себя толстым или крупным. Скорее наоборот. Даже вот тогда, когда я бегу вверх по склону холма, а отец - каменный, недовольный, с секундомером. И в Африке, в тренировочном лагере, я себя чувствую вполне ладным - отличное тело для бега.
М. сказала: чтобы быть неуклюжим, не обязательно иметь лишний вес. Достаточно не мочь выполнять предъявляемые требования.
Лу усмехнулся: даже выбор слова, описывающего то, каким он хочет быть - подтянутым! - такая явная отсылка к папе-офицеру, что даже и сказать тут нечего.
Харонавтика: № 3(46). 07.10.2014. Лежа в горячей сухой траве под ярким солнцем
Сначала он рассказал, что всю прошедшую с прошлой встречи неделю чувствовал себя очень плохо: головокружения, слабость, сердцебиение, пустота и ноющая боль слева. Он списывал это на перемену сезона, осеннюю погоду.
Из-за плохого самочувствия не думал о затронутых в прошлой сессии вопросах, но сейчас хочет продолжить эту работу. М. предложила к тому, о чем говорили тогда.
Лу сразу скривился:
- Ой, как я не хочу. Совсем не хочу конкретики.
Но М. продолжала спрашивать:что самое раннее, что ты помнишь о своем недовольстве телом?
Он начал говорить, что это очень сильное ощущение... И понял вдруг, что не только не помнит, что там было, но и не хочет вспоминать. Не хочу. Началось очень слабое головокружение, оно быстро усилилось. Лу понял, что ощущение, воспоминания о котором он избегает, это "я опять не такой как надо". И прямо сейчас снова появилось то состояние, которое преследовало его в течение всей недели. Оно было такое же сейчас, когда он пытался вспомнить это воспоминание. Головокружение, слабость.
М. сказала: там не было никакой конкретики.
Действительно, не было никакой, согласился Лу. И сейчас не было тоже. Но его начало слегка - ну, еще не тошнить, но так как-то. Это было очень, очень неприятно. И он почувствовал, что так - сплывает.
Погоди сплывать, сказала М. Пошевелись.
Она напомнила их прошлый разговор о его беспокойстве и недовольстве тем, что он - неуклюжий. И Лу совершенно не помнил, что они об этом говорили в прошлый раз. Сам факт этого разговора выпал.
Он удивился, как прочно это вытеснил... забыл начисто.
Это нормально, сказала М., это совершенно естественно.
Тогда он с очень жесткой интонацией заявил: я должен помнить всё. Если я чего-то не помню, я должен отдавать себе в этом отчет. Если я чего-то не помню, то это что-то значит, это очень интересно.
- Что ты будешь делать со мной сегодня? - спросил Лу.
- Главное - что будешь ты делать сегодня.
- Ну, ты же даешь команду. У тебя есть план.
- У меня нет плана. У меня есть твои реакции.
- Ага. Идем за энергией...
Тут он почувствовал, как будто что-то прошло по ногам. Что-то внутри, снизу вверх прошло по ногам от ступней до колен. Сказал об этом.
М. ответила: когда с тобой работаешь, никогда не знаешь, куда придешь.
- Ну, это всегда так... - сказал Лу.
- С тобой особенно. Давай, если ты настроен, готов и хочешь, вернемся к тому самому раннему смутному воспоминанию.
- Да, давай.
- Можешь попробовать почувствовать, как это?..
- Очень не хочу.
- Я не могу тебя заставить.
- Я просто сообщаю о своем состоянии.
- У нас нет визуального якоря, ничего конкретного.
Он сказал, что там только клочки - фрагменты картинок вперемешку.
- Смотри.
Лу обратил внимание на свое дыхание - оно стало необычным, он захватывал много воздуха, с сильными выдохами.
В конце был короткий сильный импульс сложиться - как от изнеможения, от усталости, когда совсем сил не осталось. В ногах какая-то заметная, но не очень понятная реакция. Слабая пульсация, особенно в икрах.
- Вот такое дыхание. Я как будто стараюсь сохранять дыхание. Я ведь обычно так не делаю?
- Раньше не видела, чтобы ты так делал.
Это дыхание с сильными выдохами и вдохами продолжалось еще какое-то время. Лу сказал: у меня похожим образом кружится голова, когда я бегаю и мне не хватает дыхания. И внутри все слегка дрожит.
Дальше все было так же: сильные выдохи, головокружение. Это было очень тяжело. Тяжесть нарастала, но он не говорил об этом М. Ему было интересно посмотреть, как долго он это выдержит. И что там, за этим состоянием.
Спустя какое-то время он был уже полностью уверен, что это - про бег. И здесь, когда бегает, он чувствует похожее, когда устал. Но слабее. Он останавливается раньше, чем становится настолько тяжело. Он не заставляет себя бегать до такого состояния. Это уже слишком.
- Когда ты в последний раз так дышал?
- Это было давно, много лет назад. Зимой. Они с ее тогдашним парнем бежали, чтобы успеть на электричку.
Тут Лу разозлился на этого парня. Зачем гонять девушку? Лось идиотский. А тогда еще было очень холодно, морозный воздух. Уже нечем дышать, бежишь... Вот так же. Нет, не совсем так, морозный воздух ощущается по-другому. Похоже, но это не то же самое. То ощущение и это отделяются одно от другого, не полностью совпадают.
- А у тебя есть опыт бега до такого состояния? - спросила М. - Что сейчас происходит в теле, когда ты думаешь, пытаясь найти такое состояние?
У него закаменели плечи и шея. Медленно-медленно он прочувствовал то, что внутри.
- Я злюсь.
Длинный выдох.
М. сказала: очень тихо и печально ты это произнес.
Правда, что тихо. Может быть, и печально. Он был еще и удивлен, не уверен в том, что чувствует. Он сказал: у меня появилась мысль; она ни на чем не основана, но не уходит; и я не могу это сказать.
Мысль была про отца, про его недовольство тем, что сын такой неуклюжий и слабый, не может бегать так быстро, как должен. Лу ловил эти мысли и отталкивал их, и чувствовал, что левая сторона лица у него горит.
- Я не хочу про это говорить.
Он по-прежнему не был уверен, что это факт. Но оно никуда не девалось. И ему не хотелось произносить это вслух.
- Можешь не произносить, но оставаться с этими ощущениями. Как оно в теле. Это ты можешь сказать.
Он помолчал какое-то время, потом сказал, что это все равно что сказать вслух о том, что там.
- Не говори. Будем работать так. Просто думай об этом, о том, что ты не хочешь пока рассказывать.
Он понял, что ему там лет 12, наверное. И... он все еще не мог это сказать, но он хотел это сказать.
Смотри и думай об этом.
Руки сцеплены, челюсти сжаты, губы закушены.
Длинные выдохи. Упрямство.
Потом жар в щеке прошел, осталось немного тяжести в голове. Ноги стали тяжелые, плечи наоборот расслабились.
- То, что ты неловкий и неуклюжий, насколько это тебя беспокоит? - спросила М.
- Не, ну это не дело! - воскликнул он недовольно и, скорее, озабоченно, но без стыда и печали.
И тут Лу закинул руку за голову, удобно ее там устроил. Очень странная поза: он сидел ровно, рука за головой. Сказал, что так не делал раньше, кажется.
- Подумай, что это ты делаешь такое? Смотри.
- Знаешь, - вдруг сказал он после недолгого молчания, - так хорошо лежать в траве. Я почти чувствую, как она пахнет. Она не влажная, подсушенная солнцем, такая сухая... Очень здорово. Лежать в траве. Рука за головой. Трава так... пахнет. Знаешь, такой травы у меня никогда не было здесь. Разве что в украинской степи - но она была не такая, и я не лежал здесь в этой траве. Ноги гудят. Они крепкие, сильные, усталые.
Он знал, где это и когда. Он взрослый, но совсем молодой. Это Африка.
- Вдохни, пошевелись...
Оказалось, что и шевелится он не так, как обычно. Такой расслабленный, довольный. Съехал по дивану и полулежал на нем, двигался неторопливо, лениво... Отдых и покой. Ноги все еще немножко гудят, но это теперь приятно.
Вдруг сказал: а ноги довольно сильные. Эти ноги, здесь. Вот ногами я доволен, их тренировать нужно, но потенциал у них вполне удовлетворительный.
- Как чувствуешь себя в целом?
- Крепко и уверенно.
- Как сейчас тело?
Он заметил несоответствие верхней части и нижней. Хочется, чтобы верхняя была такой же сильной и крепкой. Проблемы, оказывается, не со всем телом. Ноги он чувствует насыщенно, наполненно. А выше, где живот и бока - там как будто облако. М. предложила ощупать эту зону. Но ему не хотелось, было неприятно.
М. сказала: сосредоточься не на ощущениях руки, а на ощущениях боков и живота, когда касаешься их. Лу обнаружил, что лучше чувствует живот, не тогда, когда трогает его руками, а когда напрягает мышцы живота. И усмехнулся: как можно иметь нормальное тело, если его нет?
М. взялась за "отвертку" - смотри, чувствуй тело.
Лу растерялся: как, одновременно и смотреть, и чувствовать? Где тут фон, а где фигура?
- Это тебе не ваш гештальт, - сказала М. - Что там с беспокойством про неуклюжесть?
- Я не могу! - запротестовал Лу. - Следить за "отверткой", чувствовать тело, да еще и беспокоиться! Мощности не хватает.
- Глазами следи за отверткой, а мысленно просканируй тело от макушки до пяток.
Лу подумал, что он, должно быть, выглядит очень забавно, пытаясь распределить внимание сразу по нескольким направлениям, гримасничая и пыхтя от напряжения.
- У меня только один вопрос, - сказал он в конце. - В Африке тоже такие садисты были?
- А как же! - усмехнулась М. - Еще и считать заставляли, отнимая по три, от ста в обратном порядке.
Ладно, подумал Лу. Наверное, тогда у меня получалось, а то бы не взяли в шпионы.
В самом конце она еще сказала:
- Там было что-то очень большое, о чем ты не хотел говорить.
- О том, что он ударил меня по лицу. Сильно.
