Здравствуй, отчаяние, мой брат,
Каменный взгляд, каменный рот.
Знаешь, я тебе, кажется, рад -
А думал, будет наоборот.

Ну, обними меня, брат мой близнец,
Каменною рукой.
Я шел к тебе долго - и здесь наконец
Смогу обрести покой.

Я шёл от тебя, а пришёл к тебе.
Упрямый, тебя обходил за версту.
Но здесь остановится сердца бег
За тем, кто ушёл в темноту.

За тем, кто ушёл, когда не хотел,
Кто мне навстречу огнём летел,
Кто целовал, как огонь, и смел
Быть.

Здесь выпущу руку его из рук,
Взгляд от него оторву, отведу.
Здесь вычерчу мелом смирения круг
И за него не прейду.

Отчаянье, брат мой, меня обними,
Руки твои тяжелы, как гранит.
Я принял науку, что быть людьми -
Значит терять, что хотел сохранить.

Я принял урок, я готов опустить
Руки, и крылья, и меч,
Сказать прости и услышать прости,
У ног твоих смирно лечь.

Отчаянье, брат мой, твой взгляд пустой,
Каменный, неживой
Не отводи от меня, постой,
Смотри на меня, я твой.

Но ты отводишь руку и взгляд,
Как от жара, как от огня,
Как будто - как будто ты мне не рад,
Не ждал и не принял меня.

Как будто не братья и не близки,
Как будто бы никогда
Не даст до твоей дотянуться руки
Моя отчаянная звезда.

До белой зари, говорил ему,
До альбы, до нового дня.
Так и стоять теперь одному -
Никто не сменит меня.
Пока он не обнимет меня.

@темы: продолжение любви, любовные письма Лу Понтеведры

---

Давно я не катался на плеере. И вот снова - зарядил девайс любимым и вперед.
Выгружаюсь на станции Крюково, чуть приплясывая под Samba lando. Навстречу девушка в футболке с надписью во всю грудь: you are what you listen to.
Да, детка, да! Samba lando!!!
Следующий трек - Grandola vila morena.
Да, детка, да!
А что у меня дальше, ахаха.

---

И именно в этот патетический момент, когда все предварительные приготовления - мои в одно большое ехидневое рыло, я потерял мои милые единственные очки для компьютера. Для книг у меня четыре штуки, а эти-то одни. Зачем запасные, если я их из дома не выношу, ага. Вот дома-то я их и потерял.
Ашан, жди меня, я иду.

---

Потихоньку продолжаю отвечать на вопросы.
Вопрос анонимный: Не чувствую ли я себя ненастоящим из-за того, что у меня нет сертификата гештальт-терапевта?

Да. У меня бывают приступы такие, когда я чувствую себя ненастоящим. Нет, не из-за того, что были проблемы с сертификатом и МИГиП мне так и не позволил пройти сертификацию (я слышал, там ждут, когда я кхм вылечусь и приду к ним в женском роде - это даже не смешно).
Сейчас с документами у меня все в порядке, то есть, конечно, они на пару порядков не соответствуют моей реальной квалификации, но дают право консультировать, и спасибо. А сейчас я учусь в очень хорошем месте, там дают хорошее экзистенциальное образование, которое дополнит мой гештальт.
Серьёзные мастера видели мою работу - и оценили её как достойную.
Я вижу результаты работы моих клиентов. Я отчасти вижу, как они распространяют вокруг себя новые способы жить и взаимодействовать с миром.
Тут все в порядке.
У меня и с текстами примерно так же. Хороши они или нет (хороши!) - это дело вкуса. Они работают - вот важный для меня факт. Я до сих пор получаю письма про то, как было тяжело и безвыходно, и тут посоветовали / дали почитать / случайно попался Акамие. И все остальные пашут, и за них мне пишут письма тоже. Я здесь, и ЧКН, и Видимо-невидимо. И Любовные письма уже впряглись.
Я вижу результаты своей работы, и когда я смотрю на них, я недоволен только одним: мало.

Но наружу - что я могу предъявить?
Снаружи мои результаты не видны невооруженным глазом, ибо они ибо их.
Я не могу сказать: вот, знаешь такого-то? - видел, как он изменился? - вот! Я не могу выскочить в дайри с воплем "аааа что я сегодня сделал какую крутоту с тем клиентом". Во-первых, не я сделал, а клиент. Я рядом стоял, ассистировал и фонарик держал (иногда и небо подержать приходится, и родиться помочь, и похоронить кого помочь, но в основном - фонарик и тазик; но видели бы вы, как виртуозно я умею держать тазик!). Во-вторых, все равно ничего не могу сказать. И не только в дайри. Вообще. Только если супервизору, но от него аплодисментов не дождешься.
Письма про тексты - ну, те вообще же личное дело. Комментарий можно процитировать, пост можно. Но мало кто пишет открыто такие посты. Я долго не понимал, мне объяснили: слишком личное взаимодействие с текстом, страшно слишком много сказать о себе, говоря о тексте.
А в письмах можно сказать, потому что письмо - это как будто сказать по секрету.
А я же не пойду рассказывать чужие секреты.

И вот тут, на стадии предъявления результата наружу, у меня все ломается. Но не всегда, а когда по какой-либо причине и так все надломлено. У любого так может быть: болен и устал, осень наступила, на работе проблемы, любимый человек повёл себя странно. Или вот - умер.

В общем, тут у меня сейчас пока то самое тонкое место, которое не очень хорошо держит нагрузку.
Я им займусь.
Но пока что оно здесь.

Мне что важно себе сказать: смотри, дорогой, ты сам выбрал такую работу, которая снаружи не видна. И не в первый раз. И работа тебе нравится. И получается у тебя хорошо. Так паши и радуйся, радуйся и паши. И придумай наконец способ удовлетворить свою потребность в признании. Потребность здоровая, нормальная, но и кормить её надо, займись этим, ты большой мальчик, грамотный и изобретательный. Вперёд, давай.

@темы: вопрос-ответ

---

В итоге их получилось 37. Красивое число.
Все, заказ отправлен и оплачен, обещают печатать 14 дней, потом еще доставка. Увы, я через две недели как раз буду в Питере на учебе - но сразу по возвращении, как только получу тираж, устрою встречу, чтобы все могли забрать свои экземпляры. У меня все записано, кому сколько. Кто не сможет прийти на встречу - будем договариваться. В другие города тоже отправлю. Ждем Дока.

@темы: Док и его команда

---

Волшебно. Я думал: пусть будет красивое количество экземпляров - 33.
Но тут пришел человек и подвесил один экземпляр для того, кому иначе никак.
И как раз было кому этот экземпляр отдать.
Ну, пусть будет другое красивое количество.
Пусть будет так. Когда так - любое количество красивое.

---

Он был в доме один, только с кошками и со своими мыслями. Но мысли были быстрые и Док очень быстро все придумал.

Книгу Дока я писал рядом с живым Д. Начал, когда он заболел. И писал, и писал, и только последнюю главу и еще одну, про девочек на приеме у Гайюса, я написал потом.
А вот сколько перечитываю теперь - мне нечего прибавить к сказанному там. Слово в слово.
Обстоятельства разные. Вроде бы. А...
Ну да, как я и говорил уже, одна разница: и Док, и Гайюс. Два в одном. Оба.
А так - как срисовано.

Ну я и...
И.

---

Кошчонка!!!
Я и забыл уже, как ловко она зубами поднимает крышку кастрюли... и уже, глянь-ка, тащит оттуда мои макароны!
Козетта, злобная дикая тварь с холодными ушами.

---

Что касается собирания заказа.
Как ни планируй и ни пиши всем-всем, все равно в самый-пресамый после-последний день придут люди, которые тоже хотят. Это прекрасно, и я рад, что дал себе (и всем) еще один день.
Но в разрезе предстоящих следующих выходных я думаю о том, что организационные задачи будут вести себя так же.
С другой стороны, это он и есть, тот самый запланированный звездец - когда все, что можно сделать штатно, уже сделано, команда сработанна и все готовы к любому звездецу.
Надеюсь, так и будет.
Выздоровления всем выздоравливающим, а я пойду напилю все, что можно напилить штатно в одно рыло и что уже подготовлено к напилу.
Удачи нам всем.

---

Эта осень совсем с нарезки слетела...
Ладно, что порезанные распечатки по всей комнате. Я же еще и книжки собираю - и совместный заказ тоже.
Дорогое Мрзд.
Я НЕ ПОНИМАЮ НАМЕКОВ.
Пожалуйста, прямо, словами, большими буквами.
Я очень злой, ты знаешь, это не угроза, это констатация.
Совесть иметь надо, я не железный я крепче Совесть имей, говорю.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

+ Поставить хлеб
+ Помыть посуду + разобрал холодильник
+ Поесть!
+ Написать отчет
+ Подготовить КД

Достойный план.

---

Это хорошее дело - попыриться во тьме, уже под одеялом, на кадетов и офицеров Escuela Naval на параде Fiestas Patrias, да и заснуть. А утром сунуться в телефон - а там они же первым делом.
Ч - чувства.
С - смешанные.

А я, собственно, хотел посмотреть, было ли у них ещё что кроме вертолетов в учебной программе, но заснул по дороге, а парад - это так, ютубом принесло попутно.

Ладно, у меня сегодня много дел, поскакали.

---

Другие тесты и гадания от Шувани

---

Смотреть в окно

(Письмо двенадцатое)

Из моего окна видны деревья.
Деревья и небо, если точнее.
Только кроны деревьев и небо.
Летом почти непроницаемая завеса зелени отделяет меня от беговой дорожки школьного стадиона, от девятиэтажного дома за ней – бесконечно длинной белой стены, расчерченной прямоугольничками окон. Ничего этого я не вижу, лежа в постели рано утром. Моему уязвимому, нежному спросонок взору предстает лишь высота неба, уходящая за верхний край окна, и клубящиеся кроны кленов ясенелистных, стоящих тесно один к другому, неразрывным строем. Они меня защищают от встречи с грубой реальностью мегаполиса.
Ночь сияет. Слева от окна – фонарь, его желтый свет охватывает встрепанную листву, словно пламя, и за окном у меня всегда светло. А, нет, не всегда. Фонарь имеет обыкновение вспыхивать и гаснуть в какой-то неуловимой закономерности. Кого-то, возможно, это раздражало бы и сводило с ума. Но я люблю наблюдать за чередованиями света и темноты, как будто за игрой, которую они ведут по неизвестным мне правилам, и я не могу ни включиться в нее, ни выяснить правила, могу только наблюдать, как за природным явлением, любоваться, как вспышками молний, как радугами, как волнами моря.
Я не закрываю на ночь жалюзи – еще чего не хватало. Жалюзи здесь существуют лишь для того, чтобы в середине солнечного дня ненадолго укрыть комнату с окном на южную сторону от летящих в нее прямых солнечных лучей. И только тогда, когда лучи действительно мешают: глушат свет монитора или бьют в глаза сидящему на диване.
Ночью окно раскрыто, и, погасив ночник, я могу смотреть, как черные против света кудри хризантем в горшках на окне вырисовываются на фоне пылающей золотом листвы.
До того, как ты переехал ко мне, я спал головой к окну и не видел этого великолепия.
Но ты обнаружил, что сон в таком положении не насыщает тебя, и предложил спать на другую сторону, что оказалось гораздо уютнее для тебя. А я увидел золотой огонь в ночи.

С приходом осени завеса начинает истончаться, редеть, в ней появляются прорехи. В конце концов только отдельные смятые лоскуты повисают на оголенных ветвях. Ветер нетерпеливо треплет их, и они поддаются, улетают в никуда. И тогда остается только переплетение толстых черных ветвей, сеть мелких веточек вокруг и за ними – всё, что было скрыто летней завесой.
Днем это скучнейшее зрелище. Школьный стадион предстает во всей своей унылой пустынности, время от времени нарушаемой толпой школьников в разноцветных майках, бегающих по кругу, точнее, по овалу, но геометрическая форма не отменяет скучной сути занятия. Зимой, если выпадет снег, они еще и на лыжи встают – и падают, и не могут подняться, елозят, как жуки, перевернутые на спину, беспомощно взмахивают верхними конечностями, в то время как нижние блокированы перекрещенными под спиной лыжами – зрелище, пробуждающее неловкость и смутные и неприятные детские воспоминания.
И дом напротив окна – бесконечная стена в черной ряби окон, бесконечно серая на бесконечно сером осеннем и зимнем небе.
Унылое зрелище, нерадостное.
Но приходит ночь.
Фонарь поливает золотом мокрые черные ветви, и они выступают на черноте ночи, как торжественный узор, как фигуры магического танца, как золото на черном. Гаснут ненадолго и снова вспыхивают. Но в те промежутки, когда они не горят, становится видимым и другое волшебство. Окна дома напротив – той длинной стены, пропавшей совсем в тьме, – светятся желтыми, красноватыми, зелеными и голубыми огоньками на темном фоне: густо-сером, сизо-синем, глубоком, как вся бесконечность зимней ночи. И черные ветки едва выступают из него, но не сливаются с ним, и видны темным узором на темноте, и огоньки дальних окон кажутся фонариками, развешанными на черных ветвях. Представь: ты лежишь в постели, ночь, страх и отчаяние, твой любимый умирает, да не прямо сейчас, но… Но вообще-то – прямо сейчас, рядом с тобой. Спит, обняв тебя теплыми сильными живыми руками, и медленно дышит во сне, а смерть растет в нем, зреет, смерть клубится в его крови, распространяясь по телу, которое ты так любишь, заселяет его, обживается в нем.
И все хорошо – вот он, рядом, с ним ничего не случилось, он целый, такой целый, хороший такой, несломанный, целый. Мирно спит, утеснив тебя к стене, так что, наверное, придется его пихать, чтобы подвинулся, и ты немного злишься, потому что ты живой и он живой, и живые злятся друг на друга. Все хорошо. Только смерть лежит на его месте в постели и готовится занять это место полностью и насовсем.
И ты лежишь рядом и всем, что в тебе есть, пытаешься сохранить это место за ним, обнимать его, а не его смерть, слышать его дыхание, любить его, а не скорбеть, обнимая живого. Пытаешься побороть страх и отчаяние в себе, потому что будет еще время отчаиваться – потом, когда он умрет. А сейчас ты нужен ему живым и сильным. И ты дышишь аккуратно и ровно, и думаешь: я люблю тебя, не уходи, мне так мало, так мало времени с тобой. А внутри темно и страшно.
И ты открываешь глаза – и видишь черные ветви во тьме, и на них сияют золотые огоньки. Как цветки папоротника, только на деревьях. И ты смотришь, смотришь. А потом вспыхивают золотые блики на черных руках магических танцовщиц, облитых дождем, таких чувственных и таких беззащитных в ледяном ноябре, в ледяном марте – и ты смотришь, не можешь оторваться. И засыпаешь, наконец, мирно и в любви.

Утро приходит серым светом, и серая стена напротив растворена в нем, почти неразличима, только огоньки на черных ветвях – сначала их три, их пять, семь, дюжина. Свет разгорается, меняя оттенки от голубоватого к прозрачной зелени, к розовой дымке. Эти тонкие переходы непредсказуемы, неуловимы, свет как будто дышит, растет, раскрывается – и стена напротив все еще тает в нем, пока постепенно не кристаллизуется в реальность и не обретает свой дневной образ. Утро коротко. День впереди полон трудов, забот, волнений, но такого отчаяния, какое рождает ночь, он не вмещает. Только труды, и хлопоты, и чугунную усталость. Она уже здесь, она осталась со вчера, ее как будто не стало меньше. И нет сил встать и начать новый день. Но переливы и превращения света, мерцание огоньков на ветвях, вся эта как будто случайная, бессмысленная и бесполезная красота, неожиданное волшебство, творящееся между двумя городскими девятиэтажками, такими обыденными, такими оглушительно прозаическими и унылыми днем, вся эта драгоценная роскошь среди убожества вдруг оказывается целительной. Она напитывает душу не ожиданием или возможностью чуда, нет, - самим чудом, самой природой чудес, их сутью. В самом неожиданном месте, в самый неожиданный момент, там, где нет места красоте и волшебству – они и есть. И если ты можешь их видеть, соприсутствовать им, быть их свидетелем – значит, ты жив и реален так же, как они.
И ты встаешь полным сил и воли, полным желания и намерений, посвященных этому дню.
Вот так я вставал каждое утро, чтобы служить тебе, любовь моя, как раненому королю, которому я присягнул и которого не оставлю, потому что он – мой король. А я – его. Король света, утреннего, дневного, ночного, света, наполняющего силой.

Так это было. Таким оно и осталось, и ничто уже не изменит те дни и ночи, все дни и ночи последних двух лет твоей жизни здесь, моей жизни рядом с твоей медленной, неотвратимой смертью.

И вот что я тебе скажу. Мне говорили, и я сам это знаю, что лучшее, что мы можем сделать для наших мертвых – это отпустить их. Так вспомни, что я тебя отпустил. И я был тверд в этом.
Но ты, ты – ты заявился в ночи целоваться, какого черта? Что я должен был сделать после этого? Сказать: а, ну ладно, было очень приятно повидаться, пока-пока, все там будем? Ты правда думал, что это будет так? Не поверю, что ты так плохо знаешь меня. Я сильный, очень сильный, но на такую провокацию я не мог не сорваться, и я не верю, что ты… Что ты меня так плохо знаешь. Ты меня знаешь лучше, чем я сам, это всегда было очевидно, оказывалось раз за разом. Не прощаться ты приходил, как, говорят, приходят порой души умерших. Не упрекать и не предостерегать. Не утешать, а признаваться в любви.
А я так хорошо прощался, так старательно, так отважно и честно. А ты!
Вот, я злюсь на тебя. Ты видишь, я злюсь на тебя. Потому что живые злятся друг на друга, а с тех пор, как ты меня разбудил той ночью в начале февраля, я уже не могу считать тебя мертвым. Даже если в твоих объятиях и поцелуях не было ни грана плотского, телесного – ни ощущениями, ни чувствами. Даже если это была одна душа, невесомая и неощутимая иначе как душой. Ты приходил – живой, как живой к живому. И я злюсь на тебя, как живой на живого.
И если ты хочешь, чтобы было иначе – потрудись донести до меня эту мысль, и так, чтобы мне это было так же внятно и ясно, как тот твой ночной поцелуй. А пока ты отмалчиваешься, я буду стоять на своем. Лежать на своем, когда нет сил стоять. И смотреть в окно. Знаешь, какие чудеса показывают там? Тебе и не снилось.
Я буду смотреть в это окно. Я буду смотреть в это окно. В этот свет. В напоминания о том, что чудо происходит и там – и в первую очередь там! – где оно невозможно. Иначе это было бы не чудо, а естественный порядок вещей. Хотя, должен тебе сказать, что долгое созерцание танцев света и темноты в этом окне все больше приводит меня к мысли о том, что чудо и есть – естественный порядок вещей.
Это все на сегодня. Но я потом еще напишу. Не сомневайся. Может быть, где-то сейчас ты читаешь это письмо, ведь я все равно что на всех заборах его развесил. Так читай внимательно и не сомневайся, это тебе.

P.S. А если тебе захочется наговорить мне много неласковых слов, за то что я развесил на всех заборах про тот поцелуй, так, знаешь… Я это переживу. Давай, приходи и скажи, и посмотрим, у кого больше найдется чего сказать.
P.P.S. Я люблю тебя.

@темы: любовные письма Лу Понтеведры

---

Девять с половиной тысяч отчаянного бреда. Какое отделение почты обслуживает этот участок?

---

Ух, как ложится этот блиц. Три первых рассказа - на темы двух одних и тех же участников, причем у одна из тем во всех трех рассказах.
Кажется, мой тоже будет по ней. Хотя ее там и мать родная не узнает, вернее, отец ее.
Ладно, я пишу себе и пишу, у меня еще два часа, есть три с половиной тыщи, а хотелось бы ну хоть шесть, а лучше девять, но я не буду упираться, шесть - уже очень и очень неплохо, и там нет никаких требований по объему, хоть один абзац небольшой - но чтобы это был епта законченный текст, хоть кривой, хоть косой, хоть наизнанку вывернутый. Уровень участников предполагает, что их кривые тексты все равно будут вполне прилично вывернуты.
Но взялся - ходи, это единственное условие.
А я взялся.
И хожу.
Конем, как всегда. Это не блицевый текст, это опять письмо.
Но это то, что я могу написать сейчас, и я пишу это.
А, еще вот, хотел написать про Рауля, но позже. Надо опять поднимать себя и писать вне блицев, а то... Да, когда Д. болел, блицы были единственным легитимным для меня зазором, когда можно и нужно было все отодвинуть и пилить текст до упора.
Сейчас вроде можно всегда. Но сил пока не много.
Но давай-давай.

- Беги-беги, солдат.
- Я не солдат.
- Беги-беги, солдат.

---

Другие тесты и гадания от Шувани

---

www.coolutils.com/ru/online/3GPP-to-MP3

@темы: ukulelelelele, полезные приспособления