Шампанское, которое из Франции, ничего плохого мне не делает. Проверено.
Там, где я был сегодня, гости из Франции угощали. Я рискнул, несмотря на печальный опыт, и был вознагражден. Прекрасный легкий вкус, нежный и очень энергичный.
И даже давление после него в норме.

---

Завтра девятый день. Поминаем дона Диего.
У меня в пять.
Все, кто знал его или просто хочет быть с нами, приходите.
Если не знаете адрес, пишите в личку.

---

Пытаюсь написать по Д.
Очень трудно.
И больно, конечно.
И еще то, что он сам был достаточно закрытый, сдержанный человек.
И однажды он обнаружил холиварню и увидел, как там переворачивают все с ног на голову, врут, выдают домыслы за факты и любой кусочек информации обсасывают с причмокиванием в самых невероятных позах. Тогда он сказал: не хочу тебя подставлять - и закрыл свой дневник. Я говорил ему, что мне по барабану, потому что собака лает - караван идет, и пусть хоть наизнанку вывернутся; что я привык, за десять-то лет, что они никак покоя не знают; что там и поржать можно под настроение. Но он выбрал так, и это был его выбор, который я всегда уважал. Но сейчас трудно начать рассказывать о нем, потому что он сам не рассказывал о себе - и я как будто по-прежнему опасаюсь нарушить эту его скрытность, замкнутость.

Давайте я просто фотографии покажу, много.
А если вы хотите что-то спросить про него, я отвечу, чего уж там.
А вообще, это был самый стойкий и отважный человек, какого я знал. И очень нежный. Надежный. Непоспешный.
И все оборотные стороны этого тоже были.
И когда мы не совпадали - искры летели и клочки по закоулочкам. Но мы оба точно знали, что клочки клочками, а наш союз это наш союз, клочки разлетятся, мы все обсудим и что-то решим, что-то исправим, что-то примем как есть и будем жить дальше - скорее всего, вместе.
И мы были влюблены друг в друга до последнего дня.

Фотографий много. Они в комментариях.

---

Хорошее дело - вчера ходил к моей терапевту, с которой работали три года и от которой ушел из-за невозможности для нее принять предполагаемое прошлое как факт и не пытаться искать причины того, что связано с ним, в чем-то другом.
Ходил по поводу проживания горя, потому что она отлично работает такую работу.
Заодно потом договорился о продолжении нашей работы дальше, так как не нашел другого такого хорошего и подходящего мне терапевта за это время.
Объяснил, почему ушел тогда:
Страх, боль, тоску как процесс можно проживать независимо от того, каковы причины. Было-не было - не важно. Вот есть боль, ее можно прожить и она проживется и утихнет.
Но никак не получалось у меня принять свою гордость, если постоянно под сомнением были ее причины. Невозможно принять свою силу с терапевтом, который ее не принимает.
Рассказал, "как я провел лето". Что много наисследовал такого, что меня очень удивляет, но деваться некуда - оно есть. И что теперь я не так уязвим в этой зоне, я знаю: что было - было. Мне есть на что опираться и моя гордость уже моя и ни от кого не зависит. С предполагаемым прошлым я разбираюсь, мне есть где этим заниматься, и теперь мне нужен терапевт для работы с тем, что происходит в текущей жизни.

- Я к психиатру ходил. Четыре встречи, кажется было... Ничего она у меня не нашла. Говорит, диагноз поставить - это серьезное дело. Надо, говорит, чтобы совпало пять критериев, не меньше. А у тебя один-два, не больше. Это норма. А потом она видела начало панической атаки, которую я развернул и завернул обратно. В общем, она сказала, что не знает, что это, но я здоров и ей придраться не к чему. Предложила таблетки для снижения эмоциональной реакции. "Человек не должен так страдать". Я спросил: а воспоминания тогда будут? Нет, говорит, потому что вспоминается то, что заряжено эмоционально. Ну да, говорю, поэтому я и не хочу ничего принимать для снижения эмоций. Я хочу свою память, я готов ради этого терпеть всю эту фигню. На том и разошлись.
- А я и не сомневалась, что психиатр ничего не найдет. Я и супервизорскому совету предлагала тогда получить независимое заключение от психиатра, что ты здоров, если они сомневаются. Я же вижу, что с тобой все ок.

В общем, с февраля продолжим, а там видно будет. Как хорошо, что у меня будет регулярная терапия (две, блин). А еще могу взять третью, в институте - хотя они говоря, что если есть свой терапевт, то не надо, чтобы не смешивать процессы. Но я-то как раз люблю смешать, но не взбалтывать.

Потихоньку буду жить. Уже живу. Как жил и жил все это время, с момента, когда узнал про болезнь Д. Всё это - жизнь. Всё.

---

13.01.2017 в 06:04

Пишет  Миранда Элга:

- Где я был и что я видел,
Я почти что не запомнил;
Если память бесконечна,
В ней найдется острый угол,
Где лежат мои пожитки,
И до песен, и до срока,
И до самого рожденья
Мне пришлось не так уж много
Вспоминать, как было раньше.
- Ты не знал об этом раньше?
Так и памяти немного?
- Что ты...

- Я носился по равнинам,
Я ходил с другими в горы,
Я умел такие вещи,
О которых не забуду,
А теперь клонюсь к закату,
Песня стала веселее,
И становится все тоньше
Ветка, что меня спасает,
Тот ручей с водой холодной,
Что бежит, не иссякая.
- Что, воды совсем немного?
Разве кончилась надежда?
- Что ты...

- Я любил, меня любили,
Уходил и возвращался,
Возвратившись, ненавидел,
Верил тем, кто недостоин,
Приходил, не предавая,
Оставался, где просили,
Верен был, жалел об этом
И мечтал любить иначе.

- Так любовь твоя печальна?
- Что ты...

И, на палку опираясь,
Он ушел своей дорогой -
Мальчик, спрашивай о главном,
Не мешай, когда не просят,
Времени у старших мало,
И тебя когда-то спросят,
Жизнь была или пропала,
Ты жалеешь или нет.
А единственный ответ -
- Что ты!

---

Три часа в очереди в крематорий.
На улице мороз, в микроавтобусе душегубский газ.
Впереди, говорят, очередь еще на час. Этот прогноз мне кажется чересчур оптимистичным.

---

Впервые заканчиваю большую вещь и не знаю ее имени.
Вообще без понятия.

---

Сегодня я закончил Дока.
Обещал Ди, что допишу быстро, чтобы он успел прочитать. Но никак не мог - все время проводил, ухаживая за ним, а когда мама меня подменяла на пару-тройку часов, я был такой зомби, что только романы писать, да.
Когда объявили Блиц, я сказал ему: впишусь.
Ему было получше тогда, и он всегда был за Блиц. И в этот раз сказал: конечно.

Я думал, еще того, сего писать. Ну, оно и нужно, но я того сего потом в середину впихну.
А сейчас просто финал. Сегодня понял, что вот это уже он.
11 а.л.
Всё.

Я сказал ему, что эта книга пишется в соавторстве. Так и есть. До самого конца.

---

Правильные ответы



- Знаешь, - говорит Гайюс коллеге (кофе-сэндвичи-Камилл), - я опасаюсь, что Док слишком сильно раскроется в своих записках.
- Это книга, - поправляет Камилл.
- Да, про слонов, - уточняет Рене.
- Смешно, - говорит Камилл, но не смеется.
Гайюс продолжает:
Раскроется сам и раскроет нас. Что к чему, почему всё и что это за эксперимент, о котором он упоминает.
- Не раскроет, - качает головой Рене. - Не получится.
- Цельной картины он не даст, это понятно. Но по косвенным признакам…
- Я слежу за этим, - кивает Камилл. - Все нормально.
- То есть объяснений там, разгадки - не будет?
- Нет.
- Тогда - бедный Док! Никто не станет читать его книгу.
- Уже читают.
- Ну, значит, никому она не понравится.
- Да ладно, коллега. Тот, кто дочитал до этого места, абсолютно точно читает не ради разгадки.
- А ради чего еще читать эту фантасмагорию?
- Ради надежды.
- Ну, он сам признается и на пальцах объясняет, что надежды нет.
- Надежда всегда есть.
- Вопрос – на что.
- На что-нибудь. На то, что произойдет чудо. А если не произойдет, то хотя бы самого страшного не случится. Умирать тоже можно по-разному.
- Ну да, ну да.
- На то, что любовь не перестанет даже в аду.
- Говорят, что ад – это полное отсутствие любви.
- Значит, все-таки на чудо.
- На то, что сам выдержишь и останешься верен себе и тому, кого любишь, но в первую очередь – себе. И, теряя всё, не потеряешь всего. Не потеряешь согласие с собой, мир с собой.
- Я уже не понимаю, кто из нас что говорит.
- Я слежу.
- И?
- И тоже уже не понимаю.
- Ладно, - качает головой третий, - оно надо? Даже Док нас не различает, а нам-то это для чего?
- Вот нам как раз это необходимо, потому что…
- Кстати, вам не кажется, коллеги, что мы сейчас очень напоминаем те три темные фигуры, которые объясняли Доку, почему он не прав?
- Это ты к чему?
- Я вообще не собираюсь ничего объяснять Доку. Пусть лучше сам мне объясняет.
- В первую очередь – себе.
- Ну, для этого мы и нужны. Чтобы он сам понял, что к чему.
- Это ты про неэкспертную позицию терапевта?
- Давайте вот без этого, а?
- Без чего?
- Без умных слов.
- Это ты еще умных слов не слышал.
- Слышал. И сам умею. Но не хочу.
- Интересно, с чем это связано.
- Хочешь поговорить об этом?
- Нет, я хочу с этим побыть.
- Брейк.
- Просто хотелось внести немного различий.
- Чего их вносить, они и так есть.
- Ну, заметить.
- Отличия от темных фигур?
- Нет, отличия между нами.
- Ты это ты, а я это я.
- А я тогда кто?
- Видимо, он.
- Или Оно.
- А вы тогда?..

Ночь на маленькой площади шумна и яростна. Окна всех кофеен освещены – такое дело, фестиваль-флешмоб, непременно понадобятся чай-кофе-вино-сэндвичи-мороженое в огромных количествах. Золотой свет озаряет булыжную мостовую, тени множества людей качаются и мелькают по стенам старых домов.
Миллион зубочисток – это всего лишь тысяча упаковок по тысяче штук, но эту тысячу упаковок нужно еще распаковать, и сделать это нужно быстро, пока не рассвело, как хорошо, что ночь длинная, как будто сплетена из множества ночей, и уже не понять, что за ночь нынче – солнцестояние или эквинокс, золотая пшеница или молочные реки, огонь или вода, утро года или его сумерки… Все ночи здесь, и миллион зубочисток, из которых Мадлен строит модель мира, неиссякаемым потоком шуршат по булыжнику. Мадлен строит не сама-одна, конечно. Фестиваль зуюочисток, флешмоб построения мира, как не вовлечь молодых сумасшедших художников, которыми всегда славился город? Вот они, тут как тут: мелькают головы узорно обритые и украшенные перьями и цветами и просто встрепанные; пряди волос всех мыслимых цветов развеваются от бега и прыжков, разрисованные лица улыбаются, все кричат и смеются, то и дело путают порядок сборки и снова налаживают процесс, складывают суматошный, беспорядочный, стройный непредсказуемой гармонией хаоса танец, расступаются и водят хороводы. Калавера ходит между ними, улыбается, обнимается со всеми желающими: фото на память? Секунда и готово! Следом за ней Молли раздает охапками венки из бархатно-серебристой, прохладной травы. На стриженые и косматые, выбритые и выкрашенные, разрисованные хной и чернилами головы венки ложатся, как так и должно быть. И вот уже все, все кружатся и смеются, передают друг другу тонкие деревянные иглы – сколько уколотых и каким сном они заснут? – не сосчитать, не предсказать.
- Там, откуда я родом… - шепчет Калавера.
- Ты родом из головы одной обезумевшей от горя женщины, - кричит Мадлен с вершины пирамиды, сложенной из зубочисток, и никто не задается вопросом, как она там оказалась и как эта ажурная конструкция, держащаяся только на дерзновении автора и энтузиазме юных безумцев, выдерживает ее.
- Не от горя. От любви.
- И из канадской кукольной мастерской, - поддерживает Молли, выглядывая из-за охапки шалфея.
- Там, откуда я родом в голове той женщины, моей мамы, - продолжает Калавера, - в той стране растет особый шалфей, не тот, который Гиппократ называл «священной травой», не тот, который прославлял Авиценна. Волшебная трава сновидцев и прорицателей, знатный галлюциноген, та еще отрава…
- Ну, у нас-то нормальный шалфей, не отравленный, - с надеждой утверждает Молли. – Я хочу, чтобы все было по правде.
- И только так! – кричит сверху Мадлен, все больше смахивающая на клыкастое чудовище из кошмаров Бобби. – Да будет правда, только правда и ничего кроме правды! Эй, люди! Всем слонов!
Хор восторженных голосов отвечает ей, перекрывая гудение компрессоров. Разложенные на мостовой фантасмагорические силуэты вздрагивают, мелко трясут шкурами, приподнимаются над мостовой, тянутся вверх, переламываясь и выпрямляясь. Качаются на тонких ножках, как новорожденные жеребята, поднимаются над башнями, заслоняют звезды.
- Всем шалфея! – кричит Молли, швыряя венки в толпу. Их перехватывают на лету, надевают на головы, передают друзьям, крутят на пальцах, танцуют и скачут, размахивая ими. В руках Молли они не кончаются, и она кричит Калавере, дразнит ее, показывает язык:
- Это не твой шалфей! Это мой шалфей! Не из той страны в голове твоей мамы, а настоящий! Эй, люди! Развешивайте их на фонари, на окна, на двери! Везде! Да здравствует шалфей!
Бьют часы – первый звук падает с высоты, накрывая площадь, и не угасает, не прерывается, когда в него вплывает следующий, и следующий, и следующий…
Главное – чтобы все получилось правильно, хотя правил никто не знает. Но как-то нужно устроить так, чтобы Ягу не разлучилась с Данди, а Тир не потерял свою Кристину, чтобы Бобби оставался живым и невредимым, продолжал печь вероятность хлеба в вероятности хлебопечки, а Мадлен продолжала заваривать ему шалфей каждое утро, потому что в человеческой жизни есть лишь одна определенность: мы все умрем. Нужно устроить так, чтобы живой Енц обнимал и целовал Зигмунду Фрейду, а она целовала его, живого. Чтобы Док и Клемс могли взяться за руки и это было нормально, чтобы мир не рушился от этого и они не погибали от этого. Так будет правильно. Только так. Все они здесь. Зигмунда Фрейда аккуратно снимает с головы фольгу и видит: все так и есть, как она видит, все на самом деле так. Осталось сделать несколько маленьких и очень аккуратных шагов.
Площадь утопает в серебристой зелени, стены домов, фонарные столбы увиты гирляндами, горелки извергают синеватое пламя, и маленькие расписные монгольфьеры взмывают над черепичными крышами, в небе становится так же тесно, как на площади. И все это кружится, кипит и вьется вокруг огромной – выше башни с часами – пирамиды из зубочисток, а на вершине пирамиды неестественно медленно, жутко медленно, как будто ее время течет иначе, чем время внизу, танцует чудовище Мадлен, и вокруг пирамиды, заслоненные ею одна от другой, ходят, как планеты вокруг светила, рыжая Молли и черная Зигмунда Фрейда. Всегда напротив, лицом друг к другу, никогда не встречаясь взглядом, разделенные хрупкой, прозрачной пирамидой из острых осиновых колышков или, может быть, веретен, которыми колют пальцы, чтобы кануть из мира в ожидание неминуемой любви.
- Или Оно, - говорит Гайюс.
- А вы тогда кто? – спрашивает Камилл.
- Эй, а это который шалфей? – осторожно принюхивается Молли.
- Настоящий, - кивает Калавера.
- Шшш… Все готово, - медленно выдыхает Мадлен, раскинув руки в тягучем бесконечном кружении.
- Да! – звонко откликается Молли, пристально глядя сквозь переплетение деревянных штрихов в самую сердцевину пирамиды, и разводит руки как для объятий.
- Пора, - кивает Зигмунда Фрейда, распахивает руки навстречу ей, вытягивает губы трубочкой, будто для поцелуя, но нет – легкое дуновение срывается с губ, черной струйкой летит к пирамиде.
Пирамида взрывается. Бесшумно, стремительно миллион зубочисток разлетается во все стороны, пронзая ткань мироздания.
Времени больше нет. Жизнь и Смерть стоят в середине этого взрыва и смотрят друг другу в глаза – не отрываясь, пристально, не зная усталости и компромиссов. Над ними парит Любовь, беспечно раскинув руки, запрокинув голову, поет тихим голосом в самую середину неба. В небе шествуют вереницы пестро размалеванных слонов – голубых, розовых, желтых, в золотых брызгах, в серебряных разводах, в бахроме, с башенками на туго надутых спинах, а в одной из башенок трубач, он трубит то в унисон с Мадлен, то оплетая ее голос причудливыми арабесками, и все это неподвижно и неподвластно изменениям, и одновременно текуче, изменчиво, живо.
Док стоит посреди площади – посреди сколотых зубочистками версий мироздания, среди миллионов версий себя. Клемс держит его за руки, они смотрят друг другу в глаза. Жизнь и Смерть смотрят в глаза друг другу сквозь них, как сквозь увеличительное стекло, и видят истинные размеры и качества их сердец, вселенной и самих себя.
Миллионы Доков и миллионы Клемсов держатся за руки, сколотые осиновыми щепками, всего-то. Как легко оторвать их друг от друга. Как быстро они истекут кровью.
Док понимает, что сейчас дело за ним. Нужно всего-то ответить на простые вопросы.
Кто из них ты? Кто из них твой Клемс?
По ком звонит этот гребаный колокол?
Как просто.
- Кто из них ты? – спрашивают три темных фигуры, склонившись над маленькой площадью. – Где ты, Док?
Док крепче сжимает в руках руки Клемса, отчаянно и весело смотрит ему в глаза.
- Я здесь. Я – везде.
И Клемс улыбается и кивает:
- Всё это – мы. Все мы.
Любовь поет в самое сердце неба.

@темы: Док и его команда

---

ПРО ЗАВТРА

Обратите внимание, я уточнил и исправил информацию про завтра.

Если кто хочет прийти попрощаться с Д., то я расскажу, где и когда все будет происходить.
9.30 - выдача тела, морг ГКБ Гражданской авиации. Иваньковское шоссе, д. 7. Я там не был, но, говорят, туда не просто добраться.
11.00 - отпевание. ПРЕОБРАЖЕНСКАЯ церковь
Волоколамское шоссе, 126 (рядом остановка автобоусов "Платформа Трикотажная")
Затем поедем к Николо-Архангельскому кладбищу, в крематорий. Будем там ориентировочно к 12.00 - 12.30.
Затем поминки в Тушино.
Автобус небольшой, мест мало, рассчитывать лучше на свои силы. Я там буду завтра везде, мой телефон [phone]

---

Все-таки Блиц. По правилам из-за моего отсутствия его продлили на сутки, чтобы ведущий успел заполнить пробел, но в порядке исключения мне оставили возможность использовать это дополнительное время.
Я считаю, это должно быть сделано.

- Знаешь, - говорит Гайюс коллеге (кофе-сэндвичи-Камилл), - я опасаюсь, что Док слишком сильно раскроется в своих записках.
- Это книга, - поправляет Камилл.
- Да, про слонов, - уточняет Рене.
- Смешно, - говорит Камилл, но не смеется.
Гайюс продолжает:
- Раскроется сам и раскроет нас. Что к чему, почему всё и что это за эксперимент, о котором он упоминает.
- Не раскроет, - качает головой Рене. - Не получится.
- Цельной картины он не даст, это понятно. Но по косвенным признакам…
- Я слежу за этим, - кивает Камилл. - Все нормально.
- То есть объяснений там, разгадки - не будет?
- Нет.
- Тогда - бедный Док! Никто не станет читать его книгу.
- Уже читают.
- Ну, значит, никому она не понравится.
- Да ладно, коллега. Тот, кто дочитал до этого места, абсолютно точно читает не ради разгадки.
- А ради чего еще читать эту фантасмагорию?
- Ради надежды.
- Ну, он сам признается и на пальцах объясняет, что надежды нет.
- Надежда всегда есть.
- Вопрос – на что.
- На что-нибудь. На то, что произойдет чудо. А если не произойдет, то хотя бы самого страшного не случится. Умирать тоже можно по-разному.
- Ну да, ну да.
- На то, что любовь не перестанет даже в аду.
- Говорят, что ад – это полное отсутствие любви.
- Значит, все-таки на чудо.
- На то, что сам выдержишь и останешься верен себе и тому, кого любишь, но в первую очередь – себе. И, теряя всё, не потеряешь всего. Не потеряешь согласие с собой, мир с собой.
- Я уже не понимаю, кто из нас что говорит.
- Я слежу.
- И?
- И тоже уже не понимаю.
- Ладно, - качает головой третий, - оно надо? Даже Док нас не различает, а нам-то это для чего?
- Вот нам как раз это необходимо, потому что…
- Кстати, вам не кажется, коллеги, что мы сейчас очень напоминаем те три темные фигуры, которые объясняли Доку, почему он не прав?
- Это ты к чему?
- Я вообще не собираюсь ничего объяснять Доку. Пусть лучше сам мне объясняет.
- В первую очередь – себе.
- Ну, для этого мы и нужны. Чтобы он сам понял, что к чему.
- Это ты про неэкспертную позицию терапевта?
- Давайте вот без этого, а?
- Без чего?
- Без умных слов.
- Это ты еще умных слов не слышал.
- Слышал. И сам умею. Но не хочу.
- Интересно, с чем это связано.
- Хочешь поговорить об этом?
- Нет, я хочу с этим побыть.
- Брейк.
- Просто хотелось внести немного различий.
- Чего их вносить, они и так есть.
- Ну, заметить.
- Отличия от темных фигур?
- Нет, между нами отличия.
- Ты это ты, а я это я.
- А я тогда кто?
- Видимо, он.
- Или Оно.
- А вы тогда?..

---

Чтобы написать пост про Д., собирал его фотографии за всю нашу историю... Красивый такой. Был - и всегда останется в моем сердце. Помню одновременно всё, всего - от первой минуты до последней.
Нам повезло. Он умирал в моих руках, я обнимал его до конца. Если невозможно было не умереть, то, может быть, это лучшее, что могло быть - вот так.
И поэтому мое сердце плачет, но оно спокойно.

---

Объявление про работу

В связи со смертью партнера не работаю до конца месяца.
Работаю с 1 февраля.
Надеюсь на понимание.

---

Простите, я не могу отвечать сейчас на комментарии, я читаю, я киваю в ответ, это все, что я сейчас могу. Спасибо, дорогие люди. Благодаря вам у меня было все, что нужно для ухода, поддержки и помощи Ди. И все, что нужно для него. И все, что он хотел в его последние дни.
Я передам оставшиеся деньги маме Ди - на похороны и все это. Если вы хотите по-другому, напишите мне, я верну.

---

Пожалуйста, не надо больше ничего перечислять для Д.
Д. сегодня умер.

---

Смысл кипятить молоко, если не устроить шоу с его почти убеганием?
Устроил. Поймал в последний момент. Теперь буду ждать, пока остынет. А потом будет йогурт.

---

---

Блиц. Вписался, а как же.

---

Еще сегодня доза, и будет перерыв, и я смогу, надеюсь, рассказать, что у нас как.
Пока совсем как-то резво и непредсказуемо кручусь.
Ну, вот, есть внезапно полчасика - но, возможно, так же внезапно это будет пять минут.

---

Штуки и не штуки прошлого года.

Событие года: все-таки мастерская Виктора Ефимовича Кагана, на которой он сказал, что направляет ко мне клиентов, и порекомендовал мне два института на выбор для продолжения образования. Я выбрал в Питере. И прошел получасовое собеседование за пять минут. Кста, не забыть собрать пакет документов и отправить им, а то такой красивый - собеседование прошел, взнос внес, и исчез на два месяца... А потому что жизнь такая.
Поездка года: в Лебяжье, где мы купались в озерах, валялись на берегах, гуляли под соснами, играли на укулеле и строили планы на будущее. В Кениг, где мы переезжали по побережью и тоже строили. С планами сложно. Будущее мы делаем прямо сейчас.
Песня года: Someone to lava - я начал год попытками ее разучить, распевал ее в Лебяжьем и в Рождество тоже.
Напиток года: вода. Надо больше воды!
Блюдо года: бананы с творогом на завтрак, салаты с айсбергом
Книга Года: извините, про Дока.
Знакомство года: Алехандро
Сайты года: дайри, внезапно фейсбук
Город года: Казань, Калининград
Фильм года: Дом странных детей
Сериал года: Агенты А.Н.К.Л. (1964)
Исполнитель года: Inti Illimani
Открытие года: генерал
Разочарование года: неудавшаяся прогулка под первым снегом в Кениге
Настроение года: сколько есть - всё наше
Вещь года: карандаши и маркеры; уке
Цвет года: синий
Одежда года: пиджаки
Фраза года: я люблю тебя
Переломная дата года: где-то в начале мая, где-то в конце декабря
Месяц года: август