Чуть не пропустил прибытие книжки про огонь, потому что ее неудачно пытались вручить 4 января, когда мы были в Калининграде - а потом, видимо, в ворохе извещений с алиэкспресса как-то оно затерялось.

Но! Сегодня нашел письмо отправителя, по идентификатору проверил - и очень удачно, еще успею получить. Заполнил и распечатал квитанцию, осталось дойти до почты.

Сегодня ходил, думал, на нее извещение - а это был толстый том Института Пожарского "Чили 1970-1973. Прерванная модернизация".

И маленькая монетка из Твери.

---

И Ле Карре

Шесть экспертов в Лэнгли определили, что письмо написано в поезде. В кровати, заключило трое в Лондоне. На заднем сиденье машины. В спешке, шутя, в порыве любви, под действием страха. Женщиной, мужчиной, установили они. Автор – левша, правша. Он привык писать русскими буквами, латинскими, и теми, и другими, ни теми, ни другими.
...
И Нед, лидер, – способный, изобретательный Нед, Нед – полиглот и воин, умеющий действовать и планировать, он сидит, как сел вначале, готовый к бою, и ждет сигнала атаки. Некоторые люди несут в себе проклятие вечного служения, размышлял я, глядя на него, – ведь неизбежен день, когда служить им будет нечему.

---

Ле Карре

Как оказалось, в начале шестидесятых, когда любому англичанину, имевшему несчастье обладать аристократической двойной фамилией, грозила опасность быть завербованным Секретной службой, досье Барли отправили в Нью-Йорк для проверки, в соответствии с частично соблюдаемым двусторонним секретным соглашением.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Устал, печален, выходной.

---

Прекрасно, прекрасно. Захожу в ленту - а там знакомый заголовок. Пригляделся - и точно. Оно.
Я все равно потом прочитаю. Если соберусь. Потом.
Но движущиеся картинки я люблю тоже.

20.01.2016 в 09:14

Пишет  PaleFire:

Вау! Трейлер "Ночного администратора"

---

Объявление

На этой неделе есть свободное время для работы в пятницу с двух до пяти.
Можно писать в умыл.

---

До всхлипов.

bash.im/quote/437558
Y: Х, я отлично помню, что мы нажрались на Хеллоуин, и что мы пошли в какой-то клуб. И это все. По крайней мере, я не помню, чтобы я уронила своей чести дочери самурая в кабинке туалета с каким-то рыжим ирландцем.
Y: а вот он мне сегодня с утра написал в русскоязычной мордокниге.
Y: дескать, понравилась я ему.
Y: что наша встреча было недолгой, но незабываемой.
Y: и он хотел бы встретиться еще.
Y: а я вообще без руля.
Х: ой.
Y: ннну?
X: помнишь, мы покурить выходили? он у тебя прикурить попросил, если не жалко. ты ему сказала, что не жалко. потому что с точки зрения любого здравомыслящего человека, любая вещь - это вторичность от первичного образа. собирательный образ присбособления для разжигания огня от этого не пострадает, даже наоборот, обогатится. а зажигалка всё равно вторична. а потом сказала, что зажигалку всё равно вернуть надо. потому что "вещь в хозяйстве полезная, мало ли чего мне приспичит. а тебе я не доверяю. хитрожопый ты какой-то".
Y: ...
Y: лучше бы кабинка.

---

Да и нет

Ну, пока так.

Да и нет

У меня была лошадка. У меня была лошадка. Это все, что я знаю о себе. У меня были руки и ноги – короче, чем сейчас. У меня была лошадка, мне подарили ее на Рождество, я обнял ее за шею, но не смог сам взобраться на ее спину, сесть в красное седло. Стук-стук – стучали длинные дуги по каменным плиткам. Стук-стук. Меня посадили в седло, и короткий ворс на боках лошадки покалывал кожу ног между гольфами и краями коротких штанин. Она была огромной, с ее высоты пол казался недосягаемым, но я и не хотел возвращаться туда, в обыкновенную жизнь. Я ведь стал всадником. В тот миг я стал всадником, что бы это ни значило. Тогда я не знал этого. Сейчас, вспоминая, я чувствую волнение, раздвигающее мои ребра, которые, в свою очередь, растягивают мои легкие, и это почти все, что я знаю о себе. Это вещи одного порядка. Я дышу. У меня была лошадка. Мои ноги и руки сейчас длиннее, чем тогда, я чувствую их, но не могу до них дотянуться, не могу пошевелить ими. Я погружен в туман, из которого до меня доносится только размеренный звук. Я не могу определить его происхождение и значение, но он совпадает с тем, как стучали по каменному полу дуги.
Потом звук стихает, и я погружаюсь обратно в туман. Кажется, это не впервые. Как ни пытаюсь, я не могу удержаться на поверхности: мне не за что ухватиться.
Деревянные дуги снова стучат по полу, я слышу этот звук. Я снова здесь. Кто-то я. Где-то здесь. Я ощущаю тяжесть одеяла. Меня стало заметно больше, чем в прошлый раз, я даже могу повернуть ладонь так, чтобы не давила складка простыни. Правда, это усилие отправляет меня в короткий сон, но, проснувшись, я о нем помню. Мое существование в настоящем времени обретает связность, зато лошадка теряется в мифической дали. Но деревянные дуги снова стучат по полу. Это загадка. Я открываю глаза.
Сначала мне виден только белый потолок. Я набираюсь сил, чтобы повернуть голову и увеличить обзор. Размеренный ритм ломается, тут же тень нависает надо мной, я размышляю, представляет ли она опасность – тем временем взгляд успевает сфокусироваться. Быстрые темные глаза, острый нос, линия улыбки, выгнутая настолько, что почти превращается в угол – я понимаю, что достиг конца моих странствий. Здесь можно было бы спокойно умереть. Но весь смысл в том, что здесь-то и можно начинать жить. Здесь, где Клемс.

Ни один цветок не расцвел напрасно: что бы ни мерещилось Доку в отравленном бреду, а мучители его были вполне реальны и не обделены усердием и фантазией. Теперь было совершенно очевидно, что ему уже не вернуться в строй, хорошо бы не стать полным инвалидом, но тут врачи уверено обещали, что не станет, что сделают все, что возможно, и вообще все, раз уж он так долго балансировал на гребне водораздела между реками, текущими в смерть, и реками, текущими в жизнь, и все же качнулся сюда, на эту сторону, и будет жить. Все его люди перебывали здесь, пока он лежал, отделенный беспамятством от всего посюстороннего мира, и общался с ними только посредством мониторов – равномерный писк которых день за днем внушал все более уверенные надежды. Все его люди, каждый, не преминули сообщить врачам, что он своих не бросает, а потому и сомневаться нечего, терпение, еще немного терпения, этот не опаздывает и не бежит вперед, этот будет всегда вовремя… или чуть позже, но некритично. Мало ли что кажется. Это же Док.
А Клемс так и сидел здесь почти неотлучно, покачивался рядом с Доком. Док – на водоразделе между там и здесь, Клемс – в качалке, стук-стук. На звук и выманил тебя, говорил он потом, когда Док рассказал ему про лошадку, когда смог уже говорить больше двух слов подряд.
- Откуда здесь качалка? Как вообще разрешили?
- Сам-знаешь-кто распорядился. Он здесь, кажется, командует. Он и мне разрешил здесь быть, и никто не возражал.
- Как я здесь оказался?
- Потом расскажу. Всё было скучно, все целы, вынули тебя аккуратно и по-тихому, блокбастера не получилось бы, - Клемс засмеялся, он вообще много смеялся в эти дни, и у Дока постепенно становилось легче на сердце: смеется, значит – живой, настоящий. Смеется, чтобы не плакать, как и сам Док, насколько хватает сил – смеется. Надо же что-то делать, не здесь же говорить о том, что и так ясно. Для разговоров о том, что и так ясно, нужны совершенно особенные места, специальные, исключительные. Лежа на ковре перед камином в огромном пустом и темном доме, например, можно было бы говорить об этом. В островке тепла и света, кутаясь в один на двоих плед. Или наблюдая закат над морем, когда дышать уже невозможно перед лицом полыхающей во все небо красоты – вот, можно было бы поговорить. Было бы по росту. И на воздушном шаре, например. Высоко-высоко над землей, где холодно и одиноко, по воле ветра влекомые неизвестно куда, они могли бы об этом вдруг заговорить. Или просто после пробежки, стягивая мокрые майки, ни с того ни с сего один сказал бы, а другой – ну, тоже, конечно, ответил бы. А вот так, в больничной палате, после смерти и жизни после смерти – как-то не шло на язык говорить об этом. Поэтому Док спросил о чем-нибудь простом.
- А «сам-знаешь-кто» - это кто?
- Это я, - с порога откликнулся тот, кого Док ждал с нетерпением и страхом. Кивнул Клемсу, повел глазами в сторону двери. Этого было бы достаточно, но все же сказал заботливо: – Отдохни, пройдись. Кофе выпей.
Гайюс. Или кофе-сэндвичи-Камилл. Один из них, несомненно. Но – который? Теперь, наверное, почти не осталось разницы: оба были посвящены в противоестественную подоплеку происходящего, с любым из них можно было говорить открыто, просить поддержки и совета.
Хотя нет, разница оставалась. Клемс дисциплинированно поднялся, только руку положил на плечо Дока, мимолетно. Док быстро – по крайней мере, так быстро, как мог сейчас, - прижал пальцы к его запястью. Короткий тонкий рубец, найдись он там, дал бы ему однозначные указания: кто этот Клемс - тот, который его, или который Рея. И еще – кто он сам на этот раз: Док или Рей. Потому что сам он сейчас привычно думал о себе, что он Док. Но точно так же мог оказаться и кем угодно другим. Например, Реем. И это был бы один из лучших вариантов, возможно.
Всего лишь один тонкий короткий рубец, он или его отсутствие - этого достаточно. Как в алгоритме с «да» и «нет». «Да» – это мой Клемс, это мой мир. «Нет» - это мир Рея.
Один маленький рубец. У Дока был такой, с детства, почти на том же месте. Дворовая собака укусила за руку, как билет пробила: одно быстрое движение – и сквозная дырка немного ниже ладони. С тыльной стороны хорошо зажило, не осталось заметного следа. А на внутренней поверхности, где кожа тоньше, вот он, короткий шрамик, до сих пор.
А у Клемса такого нет. Значит, в палату сейчас вошел Гайюс, значит, все правильно, все как надо, конец пути. Можно начинать жить.
И он начал – еще раз, все с начала. Я – это я. Ты – это ты. Мы встретились. Все будет хорошо.
- Привет, - сказал он Гайюсу.
- Привет, - ответил тот. – Я не утомлю тебя. Пара стандартных тестов, маленьких и совсем простых.
- Надеюсь, что простых, - улыбнулся Док. – Я не в лучшей форме. В простых вещах путаюсь. Помню, что ты как-то помог мне… Но в чем и как – без понятия. А ты?
Гайюс посмотрел на него и отрицательно покачал головой.
- Не думаю, что мог сделать что-то выходящее за рамки должностных инструкций.
- Да, конечно, - согласился Док. – Давай свои тесты.
- Всего два вопроса, - кивнул Гайюс.
- Давай.
- Первый: где ты был?
Док поморщился.
- Я не знаю. Я не помню, как попал туда, не помню, как оказался здесь. Есть обрывочные, спутанные воспоминания о том, что было там. Больше провалов, чем воспоминаний. Где находится это место, я не знаю. Не помню, кого видел там и на каком языке они разговаривали, акцента, соответственно, определить не могу. Они вообще казались мне… не теми, кто есть. Монстры. Какой-то триллер с мистикой и мультиками.
- Нет, - настаивал Гайюс. – Я не об этом спрашиваю. Вот факты: ты был здесь, на этой кровати, зафиксированный и нейтрализованный. А затем ты оказался на этой же кровати, раненый и растерзанный всеми… нет, половиной известных мне способов, и без сознания, с адской смесью разнообразной химии в крови – но это не наша химия. Между тем и этим прошло меньше суток. И вот еще факт: никто не помнит, что ты здесь был перед этим, и твое пребывание в госпитале нигде не отмечено. Но все уверены, что твоя команда вытащила тебя из ада, не меньше, и все они герои, и ты герой, и моего допуска недостаточно, чтобы выяснить, из какого именно ада они тебя вынули и кто, собственно, тебя туда послал. Где ты был?
- Твоего допуска недостаточно, - буркнул Док. – И моего, видимо, тоже. Я не знаю. Точка. Я ответил на первый вопрос? Давай второй.
- Хорошо, - легко отступил Гайюс. – Надеюсь, он проще.
- Надеюсь.
- Кто ты?
- Несомненно, я, - твердо ответил Док. – Я – Док.
- Как ты это определил?
О боже, вздохнул Док и подробно изложил свои размышления.
- Как бы то ни было, у меня нет чипа. У Рея есть. А у меня нет.
- Откуда у тебя такая уверенность?
Док качнул головой:
- То есть?
- Как ты можешь быть уверен, что чипа у тебя нет? Ты – тот, кто каждое утро приезжает незнакомой дорогой в незнакомое место…
- Уже знакомой. Я помню всё не только на базе, снаружи тоже помню.
- Ах, да, ты уже не новичок, у тебя постоянный допуск. Но сколько времени программа работала помимо твоего сознания? Ты сам на это согласился – и забывал об этом каждый раз, выходя с базы не на задание. На что еще ты согласился и забыл? Ты можешь это знать? Ты так уверен, что в тебе нет какой-нибудь начинки, о которой ты и не подозреваешь сейчас? Скажи, разве не мог ты дать согласие на то, чтобы с тобой делали все необходимое на их усмотрение, не спрашивая тебя? Не помнишь? Конечно, ты и не должен помнить. Что, Док, тебе страшно? Не смотри на руку, Док. Чип может быть в бедре, например. Или в подмышечной впадине. Да и в руке может быть, запросто… Только вот ты его никогда не заметишь, просто не увидишь шов. Покажи руку.
Док протянул ему руки, сжатые в кулаки.
- Не вижу, - пожал плечами Гайюс. – Абсолютно гладкая кожа. А вдруг я просто не могу увидеть? Может быть, я тоже дал обет. То есть, согласие. Что скажешь, Док? Как тебе такой расклад?
Док внимательно обдумал его слова. И еще раз обдумал. Осторожно спросил:
- Ты меня не разыгрываешь?
- Что ты имеешь в виду?
- Ты действительно не видишь шрам у меня на руке?
- Не вижу и не чувствую. А… что?
- А я вижу. Только это не оно. Это меня собака в детстве укусила.
- Как звали собаку? – быстро спросил Гайюс.
- Собака.
Док напрягся, вспоминая.
- Да, так и звали. Просто Собака. Ее приютили на время, так и не придумали имя. Она потом долго жила у нас во дворе. Ну, как жила… Так и не стала домашней. Уходила и приходила, когда хотела. Попала под машину в конце концов. Кажется. Не помню точно.
- Наверное, все так и было, - сказал Гайюс. – Если бы это была ложная память, уж точно придумали бы какую-нибудь кличку для правдоподобия. Хорошо, будем считать, что ты Док.
Док подумал еще немного. Он все еще думал довольно медленно, а во всем этом было слишком много путаницы.
- Знаешь, Гайюс, тут что-то не то. Если бы это был просто шрам, ты бы его видел, наверное?
- Как ты меня назвал? – удивился Гайюс.
- А ты что, все-таки Камилл?
- Мне жаль, Док. Я – Рене.
Док вцепился пальцами в матрац, потому что кровать ощутимо качнулась.
- Откуда ты меня знаешь?
- Не уверен, что именно тебя. И знаешь. Что интересно? Ты всегда называешься по-разному. И по-разному называешь меня. Есть несколько вариантов твоей команды. И стремные девицы, которые за тобой таскаются, тоже меняются время от времени. Только Клемс всегда Клемс. Как тебе кажется, это что-то значит?

Не всегда, думал Док. Несколько недель спустя он все еще думал об этом. Он уже мог думать гораздо быстрее – почти так же быстро, как раньше. Но эту мысль он думал очень, очень медленно, и она все не кончалась и не кончалась. Клемс это Клемс. Это понятно. Это не может быть иначе. Да это да. Нет это нет. Жизнь это жизнь. Так. Что может быть более универсального и общего у всех живых? Но у каждого жизнь своя. И невозможно поменяться жизнями друг с другом, как бы друг другу ни завидовали. Просто невозможно. Потому что каждая жизнь – это не просто обстоятельства и человек в них. Это как вопрос и ответ. Как алгоритм с «да» и «нет». Только с большим количеством вариантов. Эвристический. Стохастический. С ума сойти какой. Диалог. И в каждый момент времени человек – как очередная реплика этого диалога. Даже если он резко меняет тему разговора, это все равно ответ на предыдущую реплику, на все предыдущие реплики. Если вырвать фразу из другого диалога и вставить ее в этот, если даже она покажется подходящей, все равно… Подделка обнаружится на следующей же реплике или на послеследующей. Непременно. Если слушать внимательно – это не пропустишь.
Клемс всегда Клемс. Слово «да» всегда «да». Как и слово «нет». Но они могут быть словами из другого разговора – и означать что-то совсем другое, что-то совершенно не то.
- Климпо? – переспрашивает темноглазый, кутаясь в красное одеяло. Окна нараспашку, в спальне свежо. – Климпо! – с удовольствием повторяет он и смеется. – Ты гений, кто бы еще придумал такое? Слоны! Труба! Твой безумный взгляд, когда за нами грохотало стадо взбесившихся элефантов! Азарт, чистый азарт и восторг. Никогда не забуду. Обожаю тебя.
Нет ничьей вины. Нет ничьей вины в том, что все пули пролетели мимо. Это счастье, это дар невероятной ценности. Удивительное стечение обстоятельств. Чудо как оно есть, не меньше. Клемс живой, здоровый, целый и невредимый, сам, именно он, счастливый от того, что Док жив и вне опасности теперь.
Наверное, так можно было бы и оставить все. Конец странствий, можно остановиться и жить с этого места, далее везде. Если бы не знать, что где-то есть Клемс, истекающий кровью, бредущий по мелководью между стиксовых берегов, Клемс, выдохнувший и больше не вдохнувший.
И этот, здесь, бесконечно драгоценный и бесконечно чужой. Ни в чем не виноватый, но как же хочется обвинять и упрекать. В чем? Господи, в чем?
- Я – спать, - медленно говорит Док. – Прости, я так быстро устаю теперь.
- Это пройдет, - серьезно говорит Клемс. – Потерпи немного, это пройдет. Обещаю.
Да. Нет.

запись создана: 18.01.2016 в 23:09

@темы: Док и его команда

---

Мда. Выходные удались, включая понедельник. Теперь бы недельку-другую отоспаться, но нет.
Следующие выходные манят теми же высотами. Но понедельник выключая. Я надеюсь.
И послеследующие тоже ничего так... вроде бы. А там и Рамон приедет.
Кто-то хотел, чтобы все заверте
И писать - одновременно.
Надеюсь, этот кто-то справится.
Есть полчаса на поспать еще. Вперед.

---

До последнего был уверен, что не сделаю.
Не знаю, как бы справился, если бы Д. не пришел с работы и не пригласил прогуляться - благо парк через дорогу буквально. Прошлись полчасика - и уже вот как-то все зашевелилось. Хотя, конечно, это такой черновик, и я хотел гораздо, гораздо круче все сделать, но вот прямо сегодня - это лучшее, на что я способен. Но даст бог, сегодня не последний день. Еще буду делать и делать.
Фсё.
Можно спать.
Главное, не забыть повесить в игру, да, чуть не забыл ведь!

---

Вот, смотри, у тебя уже есть страница.
Давай, еще две, да? И будет уже вполне приличный целый рассказ. Про что-нибудь. Посмотрим, про что.

У меня была лошадка. У меня была лошадка. Это все, что я знаю о себе. У меня были руки и ноги – короче, чем сейчас. У меня была лошадка, мне подарили ее на Рождество, я обнял ее за шею, но не смог сам взобраться на ее спину, сесть в красное седло. Стук-стук – стучали длинные дуги по каменным плиткам. Стук-стук. Меня посадили в седло, и короткий ворс на боках лошадки покалывал кожу ног между гольфами и краями коротких штанин. Она была огромной, с ее высоты пол казался недосягаемым, но я и не хотел возвращаться туда, в обыкновенную жизнь. Я ведь стал всадником. В тот миг я стал всадником, что бы это ни значило. Тогда я не знал этого. Сейчас, вспоминая, я чувствую волнение, раздвигающее мои ребра, которые, в свою очередь, растягивают мои легкие, и это почти все, что я знаю о себе. Это вещи одного порядка. Я дышу. У меня была лошадка. Мои ноги и руки сейчас длиннее, чем тогда, я чувствую их, но не могу до них дотянуться, не могу пошевелить ими. Я погружен в туман, из которого до меня доносится только размеренный звук. Я не могу определить его происхождение и значение, но он совпадает с тем, как стучали по каменному полу дуги.
Потом звук стихает, и я погружаюсь обратно в туман. Кажется, это не впервые. Как ни пытаюсь, я не могу удержаться на поверхности: мне не за что ухватиться.
Деревянные дуги снова стучат по полу, я слышу этот звук. Я снова здесь. Кто-то я. Где-то здесь. Я ощущаю тяжесть одеяла. Меня стало заметно больше, чем в прошлый раз, я даже могу повернуть ладонь так, чтобы не давила складка простыни. Правда, это усилие отправляет меня в короткий сон, но, проснувшись, я о нем помню. Мое существование в настоящем времени обретает связность, зато лошадка теряется в мифической дали. Но деревянные дуги снова стучат по полу. Это загадка. Я открываю глаза.
Сначала мне виден только белый потолок. Я набираюсь сил, чтобы повернуть голову и увеличить обзор. Размеренный ритм ломается, тут же тень нависает надо мной, я размышляю, представляет ли она опасность – тем временем взгляд успевает сфокусироваться. Быстрые темные глаза, острый нос, линия улыбки, выгнутая настолько, что почти превращается в угол – я понимаю, что достиг конца моих странствий. Здесь можно было бы спокойно умереть. Но весь смысл в том, что здесь-то и можно начинать жить. Здесь, где Клемс.
Ни один цветок не расцвел напрасно: что бы ни мерещилось Доку в отравленном бреду, а мучители его были вполне реальны и не обделены усердием и фантазией. Было совершенно очевидно, что ему уже не вернуться в строй, хорошо бы не стать полным инвалидом, но тут врачи уверено обещали, что не станет, что сделают все, что возможно, и вообще все, раз уж он так долго балансировал на гребне водораздела между реками, текущими в смерть, и реками, текущими в жизнь, и все же качнулся сюда, на эту сторону, и будет жить. Все его люди перебывали здесь, пока он лежал, отделенный беспамятством от всего посюстороннего мира, и общался с ними только посредством мониторов – равномерный писк которых день за днем внушал все более уверенные надежды. Все его люди, каждый, не преминули сообщить врачам, что он своих не бросает, а потому и сомневаться нечего, терпение, еще немного терпения, этот не опаздывает и не бежит вперед, этот будет всегда вовремя… или чуть позже, но некритично. Мало ли что кажется. Это же Док.
А Клемс так и сидел здесь почти неотлучно, покачивался рядом с Доком. Док – на водоразделе между там и здесь, Клемс – в качалке, стук-стук. На звук и выманил тебя, говорил он потом, когда Док рассказал ему про лошадку, когда смог уже говорить больше двух слов подряд.

---

Человек, которого нет

В твердой обложке, с картинками.
Я хочу сделать эту книгу, и сделать ее такой, как она мне видится, наилучшим образом. А видится мне так: что-то похожее на большой блокнот, или ежедневник, в котором как будто собраны эти записи и пометки, выписки, наброски на полях - как будто человек вспоминает и пытается наскоро зарисовать то, что видит в своих воспоминаниях. Книга вопросов. Книга сомнений. Книга поиска. Вот такая, похожая на саму себя максимальным образом.
Такое издание требует работы - редактора, корректора, художника, верстальщика, дизайнера. И такая работа стоит денег. Много. В пределах ста тысяч. И сам я с этим не справлюсь, к моему большому сожалению.
Поэтому я прошу помощи, материальной, то есть денежной помощи. Прошу ее исключительно у тех, кто, как и я, хочет, чтобы была эта книга, то есть сама возможность этой книги. Потому что речь идет не о готовом тираже, а о макете. Чтобы в издательстве, которое может качественно печатать книги в твердой обложке от одного экземпляра, хранился макет. Чтобы любой желающий купить книгу мог бы заказать печать и получить в руки готовую бумажную книгу.

Далее везде

Почему я решил собирать деньги сам.
Я серьезно обдумывал вариант со сбором денег на специальных сайтах. Но, во-первых, там минимум десять процентов от собранных денег уходит в пользу сайта. То есть, если вы захотите мне помочь, то ваши деньги могут быть потрачены не на книгу, а на оплату возможности собирать деньги по-модному через специальный сайт. Мне это кажется как-то... неосмысленно. Во-вторых, если в заявленный срок не соберется заявленная сумма, деньги вернут обратно тем, кто их прислал. Но процент с автора проекта все равно удерживается в пользу сайта, потому что он предоставил место для сбора и обслуживание всех формальностей. Это справедливо, но мне обидно было бы, что не только ничего не вышло, так еще и надо заплатить за неудачную попытку. А что касается срока - я готов стоять с протянутой рукой столько, сколько понадобится, чтобы набралось хотя бы 70%, и в любом случае я буду вкладываться финансово в этот проект сам, так что в любом случае - начав, я не отступлю, пока готовый макет не уйдет в издательство. Кстати, издательство будет вот это: www.balovstvo.me/
Художника и дизайнера-верстальщика я уже нашел, редактора тоже. Это те же люди, которые делали "Я здесь". Если вы видели и держали в руках ту книжку, вы представляете, как здорово они могут сделать эту. Я хочу работать именно с ними, мы уже договорились.
Текст сам по себе остается в открытом доступе в интернете, я не буду его прятать. Читать его можно будет независимо от того, получится бумажная книга или нет. В любом случае.
За бумажную книжку, чтобы купить ее в издательстве, придется заплатить деньги. Даже тем, кто вложился в подготовку макета.
Я прошу о помощи тех, повторю, кому вот так поперек башки хочется эту книжку держать в руках, листать бумажные страницы, разглядывать картиночки, вот так вот с ней жить, вот таких добровольцев.
Специально для этого завел карту в Сбербанке. Вот ее номер. 4276 3800 3107 4193
Также можно передать лично, если мы имеем возможность встретиться.
И все деньги от чтений, которые я буду получать в ближайшее время, я буду складывать в эту же копилку.
О том, как она наполняется, и о том, как идут строительные работы по проекту, я буду рассказывать по ходу дела. Сейчас, например, мы работаем с редактором, параллельно я собриаю картинки, чтобы показать художнику, что я имею в виду, эти разнообразные... "приметы времени" и другие подробности. А в копилке лежит уже 3950 рублей.
Всё, отправляю этот пост. Поехали.

П.С. На все вопросы отвечу с удовольствием. Это даже поможет рассказывать о том, как, что и почему.
Если вы хотите сделать репост - прошу добавить пару слов от себя, чтобы это не было механическим и почти безличным копированием, а было понятно, что вы это рекомендуете, что это вам лично нужно.
А, да! Собственно текст, если вы еще не видели, лежит здесь: samlib.ru/g/garrido_a/soyyo.shtml

---

Субботнее. Для некоторых друзей, которые не могли прийти. Спасибо Даниилу.

---

Этим стулом...
В общем, тут Блиц, а я после всего, что сейчас, и прекрасного, и ужасного, в общем, такие дела, хотя какие они на самом деле, хрен его знает еще.
В общем, меньше всего я себе похож на человека, который может просто так взять и написать за сегодня рассказ, да еще такой, чтобы ух.
Но просто так это все не
Ладно, поехали. В смысле, время пошло.

---

Вчера. Два с половиной часа. Отлично полетали. Чудесные встречи. Люди.



©  Sinnerm@n

Через месяц-другой повторить с другими текстами?..

---

Отлично полетали. Два с половиной часа с маааленькими перерывами. Нетренированный речевой аппарат. Голос, я жду тебя обратно.

---

Киплинг

Правда, амулеты -- вещь обыкновенная, но их нечасто нанизывают на плетеную медную проволоку, и еще реже встречаются амулеты с черной эмалью по серебру. Кроме камбоха и ламы в отделении никого не было и, к счастью, вагон был старого типа, с толстыми перегородками. Ким сделал вид, что почесывает себе грудь, и таким образом показал свой собственный амулет.
Увидев его, махрат переменился в лице и передвинул свой амулет на груди, чтобы он был хорошо виден.

---

Гениально.

bash.im/quote/437503
xxx: вчера с Пашей взвесились и приняли волевое решение ... больше не взвешиваться

---

И блиц.