А еще сегодня днем мы шли через парк - и Д. такой говорит: а давай отнесем вещи домой и придем в парк с гамаками?
И мы так и сделали: отнесли все домой и вернулись с парк с гамаками, фруктами и сухофруктами и водой, Д. с планшетом, я с нетбуком - и половину этого про Дока я писал, качаясь в гамаке под березами, так хорошо! Надо завтра еще пойти после работы. Повисеть. Как Чужой в коконе, только свой и сочинитель.

---

Приезжал Лис.
Я попросил его глянуть мой большой самокат. Он нашел кривую настройку тормоза и восьмерку на заднем колесе. На восьмерку в этот раз времени не хватило, так что только тормоз вразумил. И то! Самокат катится! С ума сойти, я почти не чувствую разницы теперь, как маленький катился, так и этот.
А то раньше поди растолкай его девять кило до нормальной скорости, а он почти сразу останавливается. Теперь и толкается легче, и катится дальше. Гоняю с новым энтузиазмом.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Про Дока.
По-прежнему названия пока не знаю, и это еще не конец.

Темно, только маленький клочок света справа, боль, встать… невозможно. Провал.
Темно, боль не дает думать, тело – чужое, где-то далеко, не дотянуться, все куда-то плывет, и выбраться из течения нет сил. Волна уносит.
Мутно, серо, подсвечено желтым справа. Приглушенный белый свет неяркого дня. Тело едва двигается, как в паутине. Кажется, болит голова. Переждав накатившую тошноту, Док сжал сознание, как пружину, еще раз осторожно пошевелился, пересчитал манжеты и ремни на запястьях и щиколотках, поперек бедер и живота - даже голова прижата к изголовью широкой прочной лентой… А это что? Памперс? Мокрый? О боже… - и отпустил пружину, позволил сознанию раствориться в клубах тумана.
Когда он проснулся в следующий раз, голова уже не болела, памперс был сухим, сознание ясным, реальность отчетливой, и с той стороны, где раньше был желтый свет, теперь сидел на стуле Гайюс.
Док облизнул губы, спросил с любопытством:
- Я что, был буйный? – голос расплывался, Док не смог понять, звучит ли он так или так слышит.
- Не успел, - ответил Гайюс, слегка качая головой. Док вспомнил, что это не Гайюс, и слегка разозлился. Химический сон вытравил остатки отчаяния, оставил горькую ясность и тихий звон на краю слуха, как будто понарошку.
- А чего тогда это? – Док попытался взглядом показать на свои путы. Вышло плохо, но Гайюс его, кажется, понял – хотя и не ответил на вопрос.
- Я хотел дождаться, когда ты проснешься и придешь в себя, чтобы поговорить с тобой еще раз. Прежде чем назначать лечение.
- Поговорить? Вот прямо так? Когда я прикручен к кровати?
- Да, - спокойно кивнул Гайюс. - Потому что в силу своей подготовки ты можешь быть опасен, а я не знаю, что с тобой происходит. Похоже, ты и сам не знаешь, потому и пришел ко мне.
- С чего ты взял, что я опасен?
- Почему ты решил уйти, Рей?
Док подумал и ответил честно, как привык отчитываться о своем состоянии, потому что это важно для работы.
- Очень хотелось тебя убить. Нет, не тебя. Просто - кого-нибудь, кого угодно. Решить, что это ты во всем виноват - и убить. Или кого угодно.
- Вот поэтому мы говорим именно так.
- Но я ведь не убил. Я ушел.
- Ты уверен, что тебя хватит на это еще раз?
- Я уже не в таком... отчаянии.
- А в каком?
Док засмеялся.
- Ты прав, док, - все еще смеясь, согласился он. – Вот так и давай: теперь ты будешь док, а я буду... как вы там меня называете? Рей? Я буду Рей. Так я не запутаюсь. Не будет соблазна подумать, что ты мой Гайюс, что я там, где надо.
- А где тебе надо быть, Рей?
- Там, где Клемс жив. И там, где все мои ребята на месте и в порядке. Это не здесь. Но я найду.
- Клемс погиб, Рей. Умер. Ты видел это, он умер у тебя на руках. Я читал отчеты об операции – это было трудное дело. Вам пришлось тяжело. Хуже, чем обычно. Если бы не твой финт со слонами…
- О, этот ваш Рей тоже придумал насчет слонов? Я почти начинаю его любить.
- То, что с тобой происходит – симптомы посттравматического стрессового расстройства. Ты это знаешь. Потому и вернулся. Твоя здоровая часть ищет помощи для страдающей травмированной части, ищет возможности удержать под контролем агрессию. Ты не можешь смириться со смертью друга…
- Не друга, док. Клемс был отличным другом, это правда, но не вся.
- Бессонница, вспышки злости, раздражения, ярости, галлюцинации, флешбэки – это все симптомы…
- У меня нет галлюцинаций, док. И бессонницы нет. Остальное – да.
- Ты говорил, что видел Клемса.
- Ну, видел. Его вся команда видела – и ты его видел, а как же. Клемс дисциплинированный, не пропускает встречи, правда?
- Не пропускал, - согласился Гайюс.
- Вот именно. И когда мы вернулись из Климпо – когда мы вернулись из Климпо вместе с ним, - он ведь тоже не пропускал?
- Вы привезли его мертвым, Рей.
- Да. В тот раз мы привезли его мертвым. А потом – живым. Все его видели. Вся команда. Только не эта, конечно. Моя команда: Ягу, Енц, Бобби, Тир, Данди – это новенький, его так зовут, я тебе уже рассказывал, почему. Они все его видели. Мои ребята. Моя настоящая команда. Господи, док, ты не представляешь, как я по ним скучаю. Оказывается, мне мало одного Клемса. Я должен вернуть их всех, чтобы они все были у меня. И Клемс. И ребята. Все до одного.
- Твоя команда в порядке, Рей. Только Клемс… И ты. Бред, галлюцинации. Тебе нужна помощь. Давай вылечим тебя, Рей.
- Да нет у меня никаких галлюцинаций! – рявкнул Док, дернулся, натянув ремни, и опал, полностью расслабив мышцы. – Ф-фууу. Без толку это. Пока, док. Иди, займись делом. Здесь ты только время теряешь. Ты не Гайюс. Я даже не хочу знать, кто ты и куда я попал. Если только ты не галлюцинация, док… Если все это – не мой чертов бред, не адский сон… то я понятия не имею, кого ты обнаружишь на моем месте завтра. Или послезавтра. Каково этому вашему Рею там, где он сейчас, и каково ему будет проснуться в психушке. Ты аккуратнее с ним. Не залечи до полного овоща. Он не будет помнить ничего из наших разговоров. Ни вчера, ни сегодня. Потому что он это он, а я это я. И мне здесь делать больше нечего. Я полежу, подожду. Ты иди, док. Иди. Я подожду.
- Чего ты подождешь, Рей?
Док нахмурился, прикидывая.
- Ну, рыжая, пожалуй, не придет – она сейчас небось пузыри пускает и писает фонтанчиком. Ей должно понравиться.
Док улыбнулся, представляя, как нравится Рыжей писать фонтанчиком на маму и папу – где-то там, где его сейчас нет. Где-то там, где он должен быть. Док вздохнул.
- Упырица сквозь ваш спецрежим не прошмыгнет. Только если прямо в мозг, но вы ж меня глушить будете. Так?
- Ничего особенного. Просто еще немного поспишь. Это для твоей пользы.
Док расхохотался, насколько позволяли манжеты и ремни.
- Я так и подумал, док. Ничего. Я не расстраиваюсь. Честное слово. Смерть меня отсюда вытащит. Уж поверь, ей ваши кордоны нипочем. И уколы твои ей нипочем. Я буду ждать ее. Надеюсь, недолго. Пока, док. Я еще посплю.

---

Каждый раз удивляюсь: да, не левой задней, но справляюсь, да.
Это был третий забег третьей недели - по обстоятельствам растянувшейся на две. Но ничего, сегодня я ее добежал. Теперь в среду начнется программа следующей недели, вот ее-то я точно не потяну, но хоть попробую, да.
У меня офигенские кроссовки, просто офигенские.
Что если упражнения делать до бега, а не после? Как-то сегодня утром я после зарядки решил еще чуток пробежаться - и так легко и весело бежалось, может, это тема?
Погуглил, однако. Тема. Так и буду делать теперь.

---

Intervención estadounidense

Artículos principales: Intervención estadounidense en Chile y The Pinochet File.

El fragata USS Jesse L. Brown (FF-1089) estuvo en las afueras de Valparaíso
El encargado fue el Vice Almirante Frederick J. Harlfinger II. Es de común consenso entre los estudiosos del Golpe de 1973, que fue un plan casi exclusivamente naval con miembros de la Fuerza Aérea a la que se sumó a última hora Pinochet y el Ejército de Chile. Los organismos de inteligencia naval de Estados Unidos tenían libre acceso a las dependencias de la Armada y al Ministerio de defensa. El Golpe Naval se hizo bajo la cobertura de la Operación UNITAS. Muchos de los oficiales de la Office of Naval Intelligence que participaron en las etapas previas y en las acciones primeras del golpe estaban embarcados en Buques de la Armada de los Estados Unidos navegando en las afueras de Valparaiso.

Los barcos de la Armada de Estados Unidos en la Operación UNITAS XIV fueron: el crucero USS Richmond K. Turner, destructor USS Vesole, de la fragata misilera USS Talbot y del submarino convencional USS Trumpetfish. En forma anexa había barcos que acompañaban por afuera, encargados de la comunicación con el Pentágono. La fragata USS Jesse L. Brown estuvo en las afueras de Valparaíso sirviendo de nexo directo con el Pentágono. El Jesse Brown es de un tipo especial de destructor destinado a la guerra electrónica. Otro de los de la clase, fue el USS Maddox, famoso por el Incidente del Golfo de Tonkìn. También es reportada la presencia de un barco CIA ultrasecreto.

@темы: реконструкция, корабли на рейде

---

considerando que la Armada era la institución de las fuerzas armadas más clasista, de mayor identificación con la derecha y con el imperialismo norteamericano.
www.rebelion.org/noticia.php?id=194322

Entrevista con el Presidente de la Agrupación de Marinos Antigolpistas, Víctor López - “No existen cambios doctrinarios entre la Armada golpista de 1973 y la de 2015”
Andrés Figueroa Cornejo

"Cayó el rayo en los mares, cayó la estrella” - Patricio Manns

Hoy, sábado 17 de enero, a las 11.00 hrs., en el Cementerio General de Santiago, se trasladarán hasta el Memorial del Detenido Desaparecido y Ejecutado Político los restos del “compañero Ernesto Zúñiga Vergara, miembro de la Resistencia armada contra la tiranía; un marino antigolpista que se la jugó durante el gobierno de Allende y después, siempre junto a su pueblo”, informa el Presidente de la Agrupación de Marinos Antigolpistas de Chile, Víctor López, y añade que “Ernesto fue ejecutado el 16 de enero de 1982 por la Central Nacional de Informaciones (CNI, policía política de Pinochet) en una emboscada sufrida en la comuna de la Quinta Normal de Santiago.”

De acuerdo al abogado de la causa judicial por el homicidio de Ernesto Zúñiga (Rol 305-2010), ya están siendo procesados los agentes de la policía Martiniano Arias Fernández, Manuel Tibaldo Flores Jorquera y José Hernán Huaquimil Uribe, responsables del crimen político ejecutado hace más de 30 años.

La Armada o la mano ajena del Imperio

Víctor López alcanzó el grado de marinero 1º y fue parte de la promoción de 1969 de la rama castrense más penetrada por los intereses del imperialismo norteamericano entonces y hoy en el país andino: la Armada.

“De altamar arribamos a Chile en 1970 y en septiembre, para las elecciones presidenciales, nos percatamos por primera vez que el país había cambiado. Debes entender que nosotros ingresamos a la Marina a los 15 años, sin tener idea de política”, dice Víctor.

“Nosotros éramos marinos de una Escuadra que estaba conciente de que se estaba urdiendo una conspiración para derrocar al gobierno de Salvador Allende. Ello muy paradójicamente, considerando que la Armada era la institución de las fuerzas armadas más clasista, de mayor identificación con la derecha y con el imperialismo norteamericano. En ese contexto, nosotros nos dimos cuenta de que somos parte de un pueblo, tan excluidos y precarizados como ese mismo pueblo. Nos identificamos plenamente con los intereses de las clases sociales más desfavorecidas”, sentencia Víctor López, y agrega que “Incluso, al contar con un gobierno popular, los más empobrecidos de la Marina, la tropa, la gente de mar, levantamos nuestras propias reivindicaciones. Queríamos una escuela de formación única que no diferenciara entre grumetes y cadetes, entre tropa y oficialidad. ¿Por qué teníamos que alimentarnos con comidas diferentes y en un comedor distinto al de los oficiales? En suma, la lucha de clases era mucho más marcada en la Marina que en el mundo civil. Todo eso nos llevó a dar un salto cualitativo en nuestra forma de pensar. Además, desde 1971 los oficiales comenzaron a dictarnos recurrentemente charlas en contra de las políticas que implementó el gobierno de Allende. Por ejemplo, recuerdo perfectamente una exposición que nos dieron sobre la nacionalización del cobre, en la cual la oficialidad nos señaló que esa medida era lo más nefasto que podía ocurrir porque si se le expropiaba el cobre a las grandes compañías norteamericanas, entonces ¿quién nos vendería armas, Coca-cola y cigarrillos Marlboro? O cuando se implementó el medio litro de leche diario para cada niño y niña, los oficiales nos dijeron que eso era un ‘despilfarro del erario nacional’, porque los chicos del pueblo no estaban acostumbrados a tomar leche (!).

No nos quedó otra alternativa que ubicarnos en la vereda contraria al alto mando, y por simple intuición. Ni siquiera ponderamos que, por pura lógica, estábamos propugnando una transformación radical de la institución. Nos sentíamos trabajadores con uniforme.”

-De ese modo se desarrolló rápidamente su politización. ¿Advertían los peligros?

“El mayor riesgo que constatamos fue que como tropa de la Marina, usábamos armas. En consecuencia, si la oficialidad se salía con la suya, nosotros, la tropa, tendríamos que salir a masacrar a gente inocente y desarmada. No queríamos, definitivamente, cumplir esa función criminal. De allí surge nuestro pensamiento antigolpista.”



-¿Crees que desde la Marina que tú conociste hasta la de hoy ha habido cambios significativos en la ideología y doctrina de su alto mando?

“No hay cambios entre la Armada golpista del 73 a la de hoy en Chile 2015. Y basta evidenciarlo cuando la oficialidad de la Marina sigue rindiendo homenaje al miembro de la junta militar de la dictadura, el almirante José Toribio Merino ( es.wikipedia.org/wiki/Jos%C3%A9_Toribio_Merino ), frente a una estatua de ese sujeto que está levantada en un paseo público de la ciudad de Valparaíso. La Concertación no sólo no le negó el permiso a la Marina para tributar a uno de los principales golpistas, sino que le facilitó todos los medios para hacerlo. Y estamos hablando de un oficial que fue un hombre de los norteamericanos, un oficial de la Armada de EEUU en la Segunda Guerra Mundial, un tipo que siempre estuvo al servicio de una potencia extranjera. De hecho, el 11 de septiembre de 1973 el comandante en jefe de la Armada era el almirante Montero que ese mismo día Merino encarceló para usurpar el mando, autoproclamándose comandante en jefe. ¿Qué mérito tiene un hombre así para ser tratado como un ‘héroe’ de Chile? ¿Quién entiende a un país que pone una estatua de un golpista y, como si fuera poco, autoriza su homenaje oficial? ¿Por qué tenemos que expresar nuestra protesta presencial los 11 de cada mes en la calle 21 de mayo de Valparaíso los marinos antigolpistas y ex militantes de la Resistencia antifascista mientras se ‘recuerda’ a Merino con bombos y platillos? Esta misma indignación ante un absurdo completo se lo hemos representado al presidente y al vicepresidente de la cámara de diputados, al subsecretario de Defensa, y a la presidenta de la República, Michelle Bachelet. Pero ahí sigue la estatua.”

La tropa de clase se auto-organiza

-¿Cómo enfrentaron la intriga golpista?

“A la par que el mando naval ya se preparaba para destruir a la Unidad Popular desde 1971, nosotros estructuramos una organización clandestina al interior de la Marina en todos los buques de la Escuadra nacional, como en las reparticiones de tierra a lo largo de toda la costa chilena. Teníamos dos objetivos bien claros: denunciar que en la Marina se gestaba un movimiento golpista para derribar a Allende, y crear una fuerza suficiente para detener el golpe de Estado.”

-¿Qué tipo de estructura formaron?

“Una eminentemente operativa y capaz de tomarse un buque.”

-¿Cómo procedieron a denunciar la conspiración?

“Realizamos una labor de recolección de datos de distintas partes para confeccionar un mapa seguro del complot en curso. Sólo lo informamos cuando consideramos que estaba absolutamente generalizado en la oficialidad de la Armada. Por ejemplo, en la división de Electrónica del crucero Prat donde yo me encontraba, el 80% de la gente no estaba por dar ningún golpe de Estado. Y en el conjunto de las naves las relaciones de fuerza eran más o menos similares. En fin. Hicimos las denuncias correspondientes en varias oportunidades, pero nadie nos creyó. De hecho, nos criticaron por andar ‘conspirando’ contra las fuerzas armadas que, según la Unidad Popular (UP), ‘en Chile tenían una tradición democrática’. Incluso, yo sostuve una reunión con la dirección regional del Partido Comunista donde nos aseguraron que lo que nosotros afirmábamos ‘es imposible que ocurra en Chile’. Claro. No podían darme crédito porque en aquella época la política del PCCh era ‘No a la guerra civil’. Era una postura pacifista en la cual la realidad que nosotros planteábamos no calzaba, y si no calzaba, en consecuencia, para ellos no existía. Fueron muy frustrantes nuestros vínculos con el mundo civil. Hasta nos acusaron de locos. Así también comenzó nuestro temor de que fueran a denunciarnos.”

La duda que mata y que muere

-¿Y los denunciaron?

“Finalmente, sí. La última cita que mantuvimos fue con el secretario general del Partido Socialista, Carlos Altamirano ( es.wikipedia.org/wiki/Carlos_Altamirano_Orrego ), los primeros días de agosto de 1973, a poco más de un mes antes del golpe. Ocurrió que el grupo que había tenido la reunión con Altamirano, al abordar después sus respectivos buques, fue detenido. Y casi todos los que teníamos mayor visibilidad de nuestra fuerza, caímos prisioneros entre el 5 y el 8 de agosto. Como habíamos acordado previamente, todos negamos nuestra participación en la denuncia antigolpista. Pero al parecer ya el mando de la Armada contaba con algunas informaciones que intentó forzarnos a confesar mediante la tortura, y que tenían que ver con qué dimensión de relaciones teníamos con los partidos políticos de la UP. Pese a nuestras negativas, la oficialidad inventó una suerte de infiltración político partidista entre nosotros. Recién a mediados de agosto de 1973 nuestras familias y el mundo civil se enteraron de que había marinos presos y torturados. En ese momento comenzaron a constituirse los primeros comités de solidaridad con los marinos torturados que tenían el fin de que el Presidente Allende nos ofreciera la libertad dado que nuestra causa empalmaba con la defensa de la UP. Sin embargo, entre los titubeos del gobierno transcurrieron dos semanas más y se precipitó el golpe.”

-¿Qué pasó con ustedes?

“Nosotros permanecíamos recluidos en recintos militares. Cuando ocurrió el golpe nos cambiaron la acusación: nos convertimos en sediciosos y traidores a la patria. La mayoría estuvimos presos entre tres y 5 años. Yo estuve prisionero durante tres años y recorrí la cárcel de Concepción, de Talcahuano, la Penitenciaría, la cárcel pública de Valparaíso. A un grupo de los nuestros se lo llevaron a un campo de concentración de Ritoque donde, mediante trabajos forzados, fueron obligados a construir un nuevo campo de concentración. Como resultado de los malos tratos, yo me enfermé de tuberculosis y fui trasladado a la cárcel de Limache y luego al sanatorio Peñablanca. En 1976 la embajada de Noruega me rescató y me llevó a ese país. Sin embargo, otros compañeros nuestros, después de salir en libertad, resolvieron quedarse en Chile a tratar de organizar la Resistencia contra la tiranía, porque estimamos que nuestro trabajo no se había terminado. No pudimos detener el golpe de 1973, es cierto. Pero sí asumimos íntegramente la hora de colaborar militarmente con la liberación del pueblo chileno. Es decir, nuestro objetivo fue combatir a la dictadura con su propio lenguaje: las armas. Lo anterior ocurrió hacia fines de los 70 y continuó en los 80 del siglo XX.”

La lucha por el reconocimiento

-¿Cuáles son los propósitos de la Agrupación de Marinos Antigolpistas?

“Nuestra asociación corresponde a una reagrupación creada al inicio de los gobiernos civiles para exigir un reconocimiento público por parte de las administraciones de la Concertación (hoy, Nueva Mayoría). Queremos que el país y el mundo sepan que no todos los uniformados fueron golpistas, que también hubo muchos que combatimos contra la dictadura, muchos que caímos en ese empeño; que nosotros también existimos. Luchamos por verdad, justicia, memoria, reparación y reconocimiento.”

-¿Y cómo les ha ido?

“Mal. Hasta ahora no se han realizado nuestras demandas.”

@темы: реконструкция, корабли на рейде, NO

---

Proyecto Camelot

El Proyecto Camelot fue un proyecto de investigación en ciencias sociales desarrollado por el Ejército de Estados Unidos y que se inició entre 1963 y 1964. El objetivo del proyecto era evaluar las causas de las revueltas sociales e identificar las medidas que un gobierno podría tomar para evitar su propio derrocamiento.
El propósito del proyecto fue descrito por el ejército de la siguiente manera:

El éxito en tareas como el equipamiento y entrenamiento de las fuerzas indígenas para una misión de seguridad interna, la acción cívica, la guerra psicológica, o la acción de contrainsurgencia depende de una comprensión profunda de la estructura social indígena, de la precisión con que los cambios dentro de la cultura indígena, particularmente los cambios violentos, se hayan previsto, y los efectos de los distintos cursos de acción a disposición de los organismos militares y de otro tipo de gobierno sobre el proceso de cambio indígena.

Inicialmente estaba previsto que la investigación durara entre tres y cuatro años, con un costo aproximado de un millón y medio de dólares anuales,4 participando en el mismo 140 sociólogos, entre los que estaban Lewis Coser.5 El estudio se inició en Chile, pero debido a las denuncias de distintos periodistas y políticos chilenos, el mismo fue paralizado. El proyecto fue cancelado oficialmente en 1965.

@темы: Вальпараисо forever

---

В процессе поездки за продуктами у самоката отвалилось переднее колесо. Хорошо, не подо мной.
Теперь и не знаю - чинить его или поберечь себя и не кататься на том, что начало разваливаться.
Ну, теперь придется раскатываться с большим. Без самоката я теперь уж и не знаю, как в магазин там, все такое...

---

Убьюсь об это 3 л. ед. ч. глаголов простого настоящего времени в английском.
Куда делось автоматически подставляемое s? Уползло во 2 л. ед. ч. испанского? И все? Третье лицо теперь с голой жопой будет ходить всегда, дааа?
Уже не смешно.
Тренироваться, тренироваться, тренироваться.

---

Выспатый, несмотря на отбой вчера в полночь, подскочил в семь и умчался с палками в парк.
Парк в семь - пуст, весь мой.
В половине девятого уже под каждым кустом по физкультурнику, на каждой тропинке по бегуну, и вот пока они медленно появляются... проявляются среди деревьев, как будто проступают в эту реальность, сначала по одному, потом вдруг раз - и полный парк бегущих, отжимающихся, прыгающих вокруг стволов в перчатках, с палками, гантелями, в шортах и майках, в длинных штанах и ветровках, в наушниках и без, молодых и старых, толстых и тонких, пыхтящих, мелькающих кроссовками... А еще велосипедисты же, да!
В целом все вежливо не замечают друг друга, но порой случайно пересечешься с кем-то взглядами - и улыбка, как мимолетное приветствие.

Доброе утро!

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Результаты прохождения курса интуитивного питания радуют.
Отношение к телу изменилось кардинально.
Ем что хочу ваще. Это не так просто, как казалось, но вроде получается.
Минус два кило, а я вообще другим делом занимался. Да и так вполне хорош собою. Но бегать будет легче, это гут.
Стоило выспаться два дня "сколько лезет" - сразу захотелось бегать и всячески двигаться.
Рафаэллы легализовал, понял, что теперь пора заняться арахисовым щербетом. Купил три пачечки для начала...

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Внезапно Метрополис.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

И тут я обрадовался: сейчас выучу наконец по порядку названия дней недели по-испанский!!!!1111
Ага.
Я по-английски их путаю.
Ну, за дни недели буду учить в два слоя сразу, чо.

---

Пишет Александра Вильвовская:

"Довольно часто на любые наше действия, реакции, оценки, суждения и прочие реакции мы можем найти обоснование или объяснение. "Я действую так, потому что....", "Я реагирую так, потому что..." Иногда мы оказываемся чуть более осмысленны и вместо "почему" находим "зачем". Тут могут быть самые разные основания или цели. Мы реагируем исходя из ценностей и смыслов, профессиональных привычек и стандартов, представлений о прекрасном или необходимом. Мы почти всегда можем заранее или задним числом найти причину или цель нашей реакции, как телесно-эмоциональной, так и решений и действий.

Есть два фрейма, через которые смотреть на наши реакции оказывается полезным. Первый фрейм можно назвать AAI - awareness-acceptance-intention. Мы осознаем свою реакцию ("я злюсь"), принимаем факт ее существования ("да, это правда, я сейчас злюсь, да", не путать с бессилием или попустительством) и замечаем, хотим ли мы ее сохранять неизменной или что-то сделать с ней ("я злюсь, но недостаточно, чтобы оторвать жопу от стула, надо найти другой способ оторвать жопу от стула" или "я хочу преобразовать злость в более конструктивное русло").
Второй фрейм - паттерны. То, что в нас поднимается и рождается автоматически - эмоции, телесные реакции, мысли, образы и т.п.) - наши привычные паттерны. Они по определению прекрасны, полезны, уважаемы и обоснованы. Мы имеем на это полной право, с нами со всеми это происходит, потому что мы все люди, и вообще говоря, вся наша жизнь это в основном набор паттернов. Но помнить о том, что это просто важная и полезная привычка - тоже важно. Потому что паттерн - это то что мы можем обнаруживать, принимать как факт и дальше уже решать - сохранять реакцию или менять ее".
Далее по ссылке

@темы: головология

---

“There can be no happiness if the things we believe in are different from the things we do.” ~Freya Stark, explorer.

---

Продолжаю упражняться на дуолинго. С одной стороны, удивляюсь, сколько слов я, оказывается, помню со школы (там у ЕА было очень и очень прилично с английским), с другой стороны - насколько протерян навык правильно обращаться с 3 л. ед.ч. глаголов. До офигения. Как корова языком. Как и не было никогда. Ну-ну. Помнится, на вступительных в универе уговаривали бросать нафиг литературу и идти к ним на ин-яз.
Дрова...