10 а.л.
Мать его.
Десять.

---

- Агa! - изо всех сил зaкричaл Зигмунд. - Агa! Агa!! Агa!!!
Пелевин. "Зигмунд в кафе"

@темы: человек, которого нет

---

У людей с высокоразвитым интеллектом бывают сколь угодно фантастические и невероятные бредовые идеи. Критическая способность не ликвидируется, а ставится на службу бреду.
К.Ясперс

@темы: человек, которого нет

---

Человек, которого нет - 37

Харонавтика: Сессия №15, 14 мая 2013, «Быть жертвой»

Лу начал с того, что рассказал, как несколько дней назад проснулся утром в движение - спал спокойно и даже, кажется, не снилось ничего, а пробуждался в это движение, в него. Как будто у него связаны руки, и он лежит на полу и пытается связанными руками бить стену, это бетонная стена, он пытается разбить ее связанными руками. Он уже проснулся, уже видит и понимает, что перед ним нет ничего, кроме белой мягкой спинки дивана. Но он кидается на эту бетонную стену, отчетливо ощущая свои чувства: ярость, бессилие. Он проснулся (не очень внятно, но все же), он видел спинку дивана, искусственную кожу – а тело ожидало столкновения с бетоном.
- Я, кажется, понял, как бывает, что люди с ПТСР душат жен. Я видел диванные подушки глазами, но мне стоило труда остановить тело, и то, оно все еще пыталось продолжить, как будто отдельно от меня... Но тут уже партнер меня перехватил.
- Давай посмотрим на эти чувства, посмотрим в этот момент, что там.
Лу не смог пройти далеко: такой страх, протест и невозможность что-то изменить, что он задыхался там. Он не мог сказать «стоп», не мог, как обычно в таких случаях, поднять руку. Он задыхался от невыносимости и яростно махал рукой: остановись!
Его трясло. Он растерянно смотрел на М. и спрашивал с огромным недоверием: как это возможно, чтобы быть настолько раздавленным страхом - и принимать решения, осмысленно действовать? Соображать насчет своих ценностей, делать выбор под действием чего-то, кроме страха?
Когда М. предложила пойти туда снова, он еле сдержался от того, чтобы послать ее на х**. Впрочем, она видела его порыв, и они сказали друг другу об этом.
Он говорил про стыд, огромный стыд.
- Мне стыдно, что я ничего не мог изменить.
- Кто мог бы изменить там что-то?
- На моем месте? – переспросил Лу.
- Да.
- О, - сказал он. - Бэтман.
Смеялись.
- А чего же стыдно, если никто не мог бы?
Он попытался увернуться от разговора о стыде. Забалтывал, уводил в сторону, телом отстранялся, как мог. М. обратила его внимание на происходящее.
- Ты защищаешься, кажется, всеми доступными способами.
- Вижу. Что же такое надо сделать с человеком, чтобы вот так?
- Где ты чувствуешь стыд? Где он в твоем теле?
Лу замялся, вроде попытался прислушаться к телу, но вскоре поднял растерянный взгляд:
- О чем ты спросила?
Так он переспрашивал несколько раз, снова забывал, снова спрашивал, смеялся над своей забывчивостью и снова забывал. (Потом, записывая свой обычный отчет о сессии, обнаружил, что не помнит вопроса М. Напрягшись, он смог вспомнить, но едва попытался записать – забыл. После нескольких неудачных попыток ему пришлось написать М. и попросить подсказки.)
- Где в теле стыд? – переспросил он в очередной раз. Закусил губу, подышал через нее. - Не знаю почему, но сейчас все нормально. Устал.
- Где усталость? – перехватила его М.
Усталость была в руках, и чуть погодя он заметил ее также в щиколотках и чуть выше. Вспоминал про пытки, когда человека привязывают руками и ногами к ножкам стула... и еще про то, как связывают, так, что при попытке распрямиться - душишь себя. Вспомнил Кима. Но не мог сказать это вслух.
М. смотрела на него внимательно.
- Ты выглядишь усталым, бледным… Пыльным. Как будто очень уставшим, как после тяжелой работы. Как будто сейчас заснешь. Встань, походи.
Выбираться из усталости было неохота, хотелось плыть в ней. Но Лу встал, прошелся по комнате, выпил воды из бутылки, развернулся с ней и увидел часы. Расстроился: больше половины времени прошло, а он никуда не пришел и ничего не добыл.
- Ты еще и жадный!
И он снова принялся забалтывать все это. И сердился, что ничего не может сделать, не может пройти туда.
М. сказала, знаешь, что ты делаешь? Ты протаптываешь дорожку туда. Не везде можно пройти так чтобы раз – и там. С гиканьем, кавалерийской атакой. Мачо с ранчо…
Лу насупился, спросил: что, так заметно?
Она показала на него рукой, и он заметил, как сидит: выпрямив спину, левая рука кулаком уперта в бедро.
Он покачал головой:
- Угу. Всадник. Caballero. Всадник, рыцарь.
М. сказал ему: не везде можно попасть так. Видимо, туда, где этот стыд, он пока не может пройти. Пока. Когда сможет - пройдет.
Лу знал, что это за место. Он не мог его увидеть сейчас, но он отчетливо понимал, что уже видел его, знает его. Он спросил: а если не ходить прямо туда?
- Что будет, если я просто расскажу тебе словами то, что уже знаю?
И стал пытаться рассказать.
И не мог.
Он пытался рассказать о том, что, как ему кажется, произошло вокруг той картинки, где он опирается руками о край стола и не сопротивляется насилию. И было очень трудно говорить. Он пытался. Сел ближе к М., на самый край дивана, низко наклонился. Потом взял ее за руку двумя руками и держался за ее руку, положив сверху голову. И не мог рассказать об этом.
Не мог назвать происходящее прямо. Стал говорить: они делают с людьми такое, что нельзя делать с человеком. Даже говорить об этом невозможно, называть словами такие вещи невозможно: язык сопротивляется, речь, слова.
Если бы кто-то смог пройти это со мной, помогая мне словами, - думал Лу. – Если бы кто-то мог сказать это за меня…
Кое-как, с большим трудом, намеками, очень тихо и очень невнятно, почти не слышно, он все-таки смог рассказать эту историю, объяснить, почему он не сопротивлялся. Сказал, что понимал: они все равно сделают, что хотят, и он не может защитить, но все равно...
- Все могло быть не так… Может быть, этого и совсем не было… Но я проснулся в попытку разбить бетонную стену связанными руками – именно с этого места, из этой истории.
М. едва удавалось расслышать его голос, так тихо он говорил. Понять, что он имеет в виду, было невозможно: он не назвал происходящее, не сказал, о ком говорит, кого он не мог защитить.
И все же, хоть кое-как, но он рассказал. А после этого почувствовал, что не может поднять глаза, не может посмотреть на М. Попытался распрямиться - и почувствовал стыд. С этим, что она теперь знает о нем, он уже никогда не сможет смотреть на нее прямо.
И так он сидел, согнувшись, а она села рядом на диван, и гладила его по голове. Он не мог на нее смотреть и не мог показать ей лицо. Но потом все-таки распрямился. Ему было удивительно, что она смотрит и не отворачивается от него. И так они сидели сколько-то времени, он смотрел на нее, она на него. Дышали.
Он снова, как уже много раз до того, стал спрашивать, как может быть, что человек раздавлен… что у него там одни воронки, что он так ранен, сломан и растерзан, как он мог выбирать не сдаваться?
- Ну, мы же вот разговариваем... Ты продолжаешь. Вот как-то так.
Он как будто наткнулся на это, молчал.
М. хотела закрывать сессию, но он попросил: подожди.
- Кажется, как раз сейчас я мог бы пройти туда… прямо туда.
- Тогда останется только пять минут, чтобы тебя собрать.
- Да.
И они пошли туда.
Там был глубокий, очень глубокий гнев и что-то еще, чему он сразу не мог найти слова. Потом сказал: стойкость. М. сказала:
- Всё так видно на твоем лице.
Он сказал: не знаю об этом. Чувствую много внутри. А что с лицом – не знаю. Чувствую, как голова поднимается сама собой.
М. сказала, что то, что ей видно, это скорее не стойкость, это достоинство.
- Да, я думал… Это достоинство со стойкостью вместе. Стойкость в достоинстве. Они могут делать со мной все, что угодно. Они ничего не могут сделать со мной.
Это было не так долго, но это было что-то очень сильное и глубокое, так глубоко, где самое важное и самое неотменимое.
М. тихо сказала: всё изменилось, осанка, лицо… расправилось, глаза засияли. Очень, очень сильно и очень впечатляюще.
Он вдруг сказал: меня пытали. Сказал: ты знаешь, сколько времени я не мог произнести это слово? И даже написать.
Да, сказала она.
Он сказал еще раз.
Она сказала: повтори.
- А, - сказал Лу, - десенсибилизация.
- Какой умный, - сказала она. - Повтори.
- Ок, профи, - сказал Лу. - Меня пытали.
М. сказала: скажи это громко. И он понял, что говорил очень, очень тихо на самом деле.
И он стал говорить:
- Вот - это вроде бы предложение про меня, но ни подлежащее, ни сказуемое - не мои. Ни действие, ни действующее лицо - не я, не моё. И это стыдно, говорить о себе, что тебя пытали, потому что это значит, что ты был бессильный и беспомощный, и не мог ничего сделать, не мог контролировать ситуацию, и это очень стыдно. И чего только не сделаешь, лишь бы не говорить это.
М. сказала: повтори.
Лу стал говорить:
- Как удивительно наблюдать на самом себе, что происходит с жертвой, как оно разворачивается, все, как и должно быть, как по учебнику! Но это так... неожиданно. Как будто я должен был встать, отряхнуться и идти дальше, как ни в чем не бывало. Признавать себя жертвой, нуждающейся в реабилитации, вот прямо так - очень трудно. До этого даже додуматься невозможно.
Она смотрела молча, ожидая, когда он повторит.
А он чувствовал, что грудная клетка втянулась, ребра вогнулись аж до позвоночника, чтобы только он не мог сказать это громко.
Он что-то еще говорил о том, как трудно это признавать, и М. возвращала его на то же место.
И вот, вцепившись руками в край дивана, он сказал отчетливо, внятно и громко:
- Меня зовут Симон. Меня пытали.
Никогда раньше он не слышал у себя такого голоса. И М. тоже впервые слышала такой ровный, интонационно невыразительный, ровный низкий звук.
Они обнялись и так сидели… И ему стало легче дышать, потому что он понял, что может не брать на себя ответственность за то, что делали они. Потому что все это дерьмо - их работа, и это придумывали они. Он мог что-то выбирать, но только в рамках условий, которые задавали они. Он действительно не мог ничего сделать.
- Это - не про меня, - сказал он твердо. - Это - про них.
С этим трудно, почти невозможно смириться.
Но это правда.

@темы: человек, которого нет

---

IKEA. Три стеллажа, комод. И как же без подушек?



Ну, хоть не в цветочек...

---

Нид хелп

Читатель подсказал хорошую идею: ввести в текст свидельства очевидцев. Тех, которые здесь и сейчас. Анонимно, естественно (защита свидетелей).

Обращаюсь с просьбой к тем, кто знаком лично и общается с Лу (все всё поняли, да?). Если общаетесь редко, но достаточно близко - тоже здорово, потому что так жаде хаметнее может быть. Или если давно и внимательно читаете его блог - тоже ценно, изменения и там могут быть.
Если вы заметили какие-то изменения в нем за последние года полтора, прошу вас написать об этом мне в умыл пару-тройку предложений.
Буду очень благодарен.
Особенно было бы хорошо, чтобы в этих двух-трех предложениях содержались ответы на вопросы:
Как вы знакомы (он- или офф-лайн)?
Как часто видитесь (насколько внимательно читаете)?
Какие изменения заметили?
Заранее очень спасибо. Мне кажется, это может придать еще несколько глубины повествованию.

запись создана: 17.08.2014 в 19:11

@темы: человек, которого нет

---

Человек, которого нет - 36

Неокончательный диагноз: Ким

Ким появляется в «Подсолнухе» в роли любовника Симона. По крайней мере, там все это предполагают, и всё так и выглядит. Лу уверен, что всё было не так, но не может ничем подтвердить свою уверенность. Однако, из уважения к Лу, попробуем реконструировать историю, исходя из его представлений.
Предположим, что у Хорхе был единокровный брат, лет на десять младше. По матери – китаец. Неважно, как это получилось, всякое бывает в жизни. Для нашей истории имеет значение то, что старший брат считал себя в ответе за младшего, но сам не часто бывал в городе. А Лу – почти постоянно. И «присмотреть за мальчишкой» было для него частью отношений с Хорхе, чем-то таким, что он мог сделать для любимого, что еще больше связывало их. Заниматься его братом, когда нет возможности видеть его самого. Делать что-то для его брата, выражая так свою любовь. Наверное, постепенно у них с Кимом образовалось что-то такое… Для дружбы они были слишком несхожи, да и десять лет разницы имели значение. Но что-то очень прочное их связало, чего они сами, может быть, в полной мере не понимали. Стали как родные, сами того не замечая. О родственнике ведь не думаешь с пафосом и драматизмом, просто делаешь что-то для него, порой и с раздражением, и через силу, и против желания. Вот сейчас ему надо, и тебе надо, чтобы у него это было, и о чем тут говорить? А в другой раз просто радуешься ему. Или наслаждаешься его обществом как чем-то само собой разумеющимся, не выделяя особо из цепочки дней. Или устал от него, и понимаешь, что это пройдет, но вот сейчас – зла не хватает… Chinito loco, сумасшедший китаец, мрачноватый, безбашенный и упрямый.
Их часто видели вместе, возможно, какое-то время парень и жил в квартире у Лу. Где-то учился. С кем-то встречался. Об этом ничего неизвестно. В одном Лу уверен: он был, и он не уехал из страны, потому что так решил. Есть какая-то связь между ним и арестом Лу, возможно, Ким не успел или не смог о чем-то предупредить.
Это мы отнесем к разряду ни на чем не основанных домыслов. И теперь посмотрим, как к этой конструкции подойдет – или не подойдет – другая часть, сложенная из острых осколков флешбэков, из тягостных сновидений и путаных, но однозначных строк, записанных после сессий.
Вот записи из дневника Лу, между ними месяцы, они выбраны из общего потока. Имеет смысл учитывать, что первые из них записаны тогда, когда Лу имел об Африке еще только самое общее представление: был там, много бегал, чему-то учился, наверное.


Записки сумасшедшего: Из дневника

Вторник, 16 апреля 2013
И опять я жалею, что не записал сразу.
Это произошло недели три или четыре назад.
Похоже, я понял - не вспомнил, а, скорее, соотнес и додумал, - некоторые подробности из того, что со мной делали, чтобы получить информацию.
Я плакал.
И после возвращался к этому внутри себя постоянно, просто потому что мимо не пройти.
…
После того, как я понял про то, что со мной делали, а маленькую картинку и увидел, совсем крошечную, с полсекунды, в ней самой по себе ничего страшного, но от нее во все стороны – да…
…
Я стал внимательнее к этому состоянию и в то же время менее вовлечен, я напоминал себе, что это оттуда, и где я сейчас и с кем. Было все еще тяжело…
….
Да, страх. И еще там стыд, огромный, сжигающий стыд. И напоследок, уже на излете, проступило огромное чувство вины, неподъемной, как каменная плита.

Воскресенье, 05 мая 2013
Еще одна часть меня, от которой пришлось отказаться тогда, чтобы выдержать. Видимо, снова, как в феврале-марте, происходит процесс воссоединения. Меня догоняет и накрывает.
На этот раз я не пытаюсь справиться сам, не пытаюсь сделать вид, что все в порядке, я просто иду с этим к партнеру и валюсь ему в руки, как есть. Часть меня время от времени включается и осмысливает происходящее, но в остальное время я вполне полагаюсь на него, он держит, не разрушается, остается рядом.
Сегодня это было дважды.
С утра меня опять накрыло - стыд и страх, связанные с насилием.
У меня есть маленький кусочек картинки, на который невыносимо смотреть. Я вижу свои руки. Манжеты рубашки, поверх них рукава светлого тонкого свитера, голубовато-серые или светло-синие, нечетко. Я вижу, что одежда чистая и аккуратная. Я понимаю, что это самое начало. Еще ничего не случилось, но то, что происходит, вполне однозначно. Я опираюсь руками на край стола.
Отсюда, отстраняясь, я понимаю, что это очень эффективное начало обработки. Если у этих мразей были овчарки, натасканные на женщин, как они могли обойтись с геем, я не хочу думать Это очень, очень эффективное начало.
Мне очень трудно записывать дальше, как трудно и говорить об этом. Минут пятнадцать я сейчас просидел, бессмысленно глядя по сторонам.
Но я хочу записать это, потому что уже сейчас я пытаюсь все забыть, и оно теряется, а потом мне не на что будет опереться, нет, я это запишу прямо сейчас.
Этот кусок картинки (и я ничего не вижу вокруг) у меня еще с того раза, около месяца назад, когда я вспомнил это, просто как факт. Я не ходил туда глубже, мне и по касательной хватило. Сейчас я не уворачиваюсь. Но мне было очень трудно описать эту картинку словами, когда я пытался объяснить партнеру, что со мной. Губы не шевелятся.
Поймал очень странное ощущение. «Мне уже никогда не отмыться», но оно не имеет отношения к этому телу». Поэтому ощущение «застревает» как будто под кожей, в глубине тела, сантиметрах в трех или пяти от поверхности, и не выходит на поверхность, кожу я не чувствую грязной. Но внутри себя - да. Там же, внутри, меня скручивает, тело дергается, содрогается, я рыдаю, я съеживаюсь, я выгибаюсь, я пытаюсь отбиваться, я лежу безвольно и бессильно... По-разному. Как будто выхватываются фрагменты из разных мест и проживаются по маленьким кусочкам. А в целом оно очень большое, долгое, безграничное. Я плачу и говорю, что ничего не мог сделать, ничего.
Потом понемногу отпускает.

Суббота, 11 мая 2013
Я полдня ходил с одной страшной догадкой, которую не могу проверить, отмахивался от нее - я от нее давно отмахивался, на самом деле, но тут … некоторая информация, которая повернула мои мысли опять в это русло.
Рассказать партнеру не хотел, потому что чистые домыслы и никак не проверить (хотя бы в нашем условном смысле), и я молчал в себя. В два часа ночи я решил, что если не могу сказать вслух, я хотя бы запишу.
Особая жесть в том, что в тот момент, в самом начале, где я вижу только свои руки, опирающиеся на край стола, я еще вполне в своем сознании, ясном. Но я сам подхожу к столу и опираюсь на него. Как будто спокойно и без суеты. Хотя поле зрения - с метр квадратный... Но я так... Надо видеть эти руки, их движения, хват. Ровно. Спокойно. Внутри как будто онемение.
Я не понимаю, что там происходит, я представляю себе очень мало причин, по которым я могу не оказывать сопротивления, хотя бы заведомо бесполезного. У меня нет цели выжить, мне все равно, что так какого же черта?..
О чем я боюсь думать, так это о том, какой выбор у меня был, между мной и кем, и что было потом, и что для него это было только отсрочкой, и я это понимал. Но по-другому все равно никак нельзя было, и правильно - только так. И я просто делаю так, как правильно.
Спокойные движения рук. Ровные края рукавов из манжет. Ледяные, картонные, негнущиеся губы. Улыбка. «Конечно, я».

Это все... вызывает желание от всего отказываться... Потому что это уж слишком. Это слишком много для меня.
Я. Не такой. Я очень простой, маленький и слабый.
Я готов был принимать себя - мирного журналиста. Но это - это уж слишком.
Я не могу в это поверить и не могу от этого отказаться.
Хотя, конечно, Африка многое объясняет.
Но все равно как-то уж... слишком.

Разговоры на полях: Пара сантиметров

Он в очередной раз рассказывает про рукава пуловера и выглядывающие из них манжеты рубашки, сосредоточенно описывает цвет и фактуру тех и других, говорит: вот… на пару сантиметров, очень ровно.
- Ты так говоришь… Как будто это очень важно для тебя.
Да, это очень важно, соглашается он. Очень важно, что они лежат ровно. Это так должно быть. Манжеты из рукавов, очень аккуратно, на пару сантиметров. Как будто это единственное, что у меня оставалось.

@темы: человек, которого нет

---

Ясиноватая, Ясиноватая...

---

Предварительное и приблизительное расписание Открытого Секретного Бродячего Нерегулярного фестиваля поэзии "Радио Атлантиды" на осень:
№4 - начало октября, Москва
№5 - начало ноября, Казань, ну, вы поняли

Мечтаю о жезле - что-то вроде антенны, увитой водорослями... Как бы это изобрести?

---

Заяц и Козявка

В честь отпуска - всем котиков!

во весь рост

---

Всё точка ОТПУСК

---

Я вчера съел что-то не то в обед.
Поэтому всю вторую половину дня я был недоступен для общения.
Зато сегодня у меня последний рабочий день перед отпуском.
В общем, как-то так.

---

Человек, которого нет - 35

Записки сумасшедшего: Защита свидетелей

В этой истории много пробелов и лакун – даже то, что я знаю, я не могу и не хочу рассказывать всё и полностью. По личным причинам и еще потому, что некоторые люди, живущие здесь и сейчас… Я не хочу говорить о них и об их роли в этой истории, а без этого я не могу объяснить кое-какие связи и раскрыть полностью логические цепочки. Например, монета со львом – я ведь сказал, что она не моя? У меня теперь тоже есть такая, но я достал ее намного позже. Просто нашел в интернете сайт, где продаются старые и редкие монеты, нашел нужную и купил. И я не хочу говорить о том, у кого такую монету увидел впервые. У него своя жизнь. Это я готов встать тут посередине и рассказывать о себе всё подряд… Почти всё. И это мое личное дело. В том, что касается других – я скромен и молчалив.
Я упоминал уже «Повесть о каменном хлебе». Я не хотел бы оказаться втянутым в подобную историю. Ни в какой роли. Мне ни одна не подходит. Я вообще живу в другом мире, где другие представления о приемлемом и допустимом, нормальном и принятом. Другие отношения между людьми. Без манипуляции (как основного способа удовлетворять потребности) и зависимости, без намеренной лжи и сознательного использования другого в своих интересах. Чур меня, чур.
Но если я отваживаюсь признать свою историю реальной и себя – настоящим, то… Я что, один такой исключительный? Да в жизни не поверю!
Я – не исключительный. Я – в меру обыкновенный. И если со мной такое случилось, могло случиться и с кем-то еще. Жуть, правда? Так это еще не жуть.
Но, сказавши «а», приходится говорить «б», иначе и затеваться не стоило.
Итак, предположим, что я знаю еще нескольких человек, которые сохранили в той или иной степени отрывочные воспоминания о том, что принято называть «прошлой жизнью». Предположим, что некоторым из них я склонен верить – они производят впечатление вменяемых людей, по их поведению не видно, чтобы они пытались таким образом придать себе «интересности», им вообще интересно другое. Предположим, что пара-тройка из них рассказывают о тех же местах, о том же времени… Мне только и остается, что воскликнуть «я вас видел на Луне!». Вот это – действительно жуть. И я бы посыпал главу пеплом и удалился в скит от греха подальше. Но у меня есть одно единственное оправдание. Одно-единственное, но для меня – главное. И я бдительно слежу за тем, чтобы его не утратить. Да и не оправдание оно вовсе. Просто – я живу в другом мире, я состою с людьми в других отношениях, и «каменный хлеб» для меня не еда ни с какой стороны, и сколько ни пытались меня им кормить, сколько ни пытались у меня его выпросить – у меня его нет и мне он не нужен. Ни на что он мне. Я не голоден. Не настолько. Людей люблю вольных и сильных. К себе их привязывать… Да некогда мне с таким «привязанными», что с них взять? Какой интерес? А сильные и вольные так не привязываются, чтобы по рукам и ногам, чтобы ни разума, ни критичности.
В общем, с теми, кто оказывает мне честь быть моими друзьями, такой финт не провернешь. А мне и не интересны такие финты.
Я вспоминаю одну историю, которую прочитала она в давние дни, в каком-то советском журнале, кажется, это была «Работница». Это был рассказ опытной и искусной мастерицы-парикмахера о том, как она подбирает прическу к облику и манерам клиентки. Однажды ей пришлось причесывать для какого-то важного мероприятия супругу иранского шаха, Сорайю Эсфандиари-Бахтиари. Та, сев в парикмахерское кресло, оглядела висящие на стенах фотографии с образцами причесок, слегка нахмурилась и сказала: «Посмотри на меня. Посмотри на мои украшения. Понимаешь?» В результате шахиня осталась довольна работой мастерицы, а мастерица сохранила память о прекрасной и величественной царице.
Вот я получаю письмо от человека, с которым мы мало общались вживую, но переписываемся уже много лет, которого я глубоко уважаю, который, кажется, уважает меня и уважает мои тексты. Я попытался рассказать правду о себе. Еще в самом начале работы с М., когда я был полон острых и горячих впечатлений от происходящего, полон боли и страха, изумления и сомнений, радости и гордости, совсем свежих, для которых еще не нашел крепкого и удобного места в своей душе, я попытался рассказать, что со мной происходит и что я узнал. Рассказать, что, кажется, мои безумные догадки не так уж безумны, что есть какая-то тонкая, но прочная связь с тем временем и событиями. Я и прежде не молчал о своих догадках, в разное время в той или иной степени и форме писал об этом в блоге. Увы, увы моей репутации. Человек отвечает мне: а знаешь, мне про тебя говорили это, приводили тебя как иллюстрацию к «Повести о каменном хлебе».
Иногда мне хочется сказать: посмотрите на меня. Посмотрите на мою историю. Посмотрите на моих друзей. Протрите, мать вашу, глаза и посмотрите на меня. На кой мне это?
Но по большей части мне не то что лень спорить и доказывать кому-то. Мне важнее разобраться с самим собой.
Итак, если отмести предположение, что мы нарочно сговорились или что кто-то из нас манипулирует остальными для каких-то своих целей, что остается?
Или мы все, обнаруживающие в себе осколки иной памяти, - психи, начиная с меня (но мой терапевт говорит, что я не похож на психа), или?
В современной научной картине мира нет места для таких допущений.
Вот поэтому я не хочу ничего рассказывать о тех, с кем обсуждаю некоторые подробности происходившего там и тогда, проверяю некоторые версии, уточняю детали. Я вообще на протяжении всего текста до сих пор пытаюсь сделать вид, что их нет. И в целом мне это удается. История не разваливается без прямого участия этих людей, я нахожу подтверждения своим предположениям и помимо того, что они рассказывают мне.
Например, о монете я узнал от такого человека. Но монета оказалась только первой зацепкой, стартовой точкой. Все остальное не зависело от монеты. Она только указала направление, куда смотреть. В конце концов, я так и не узнал, была ли на самом деле такая монета у Кима, а если была – откуда взялась? Я ли ему отдал ее, как опознавательный знак? Или это был сувенир от его брата-моряка? Неважно. Африка рассказала о себе, стоило только слегка царапнуть мою память в этом месте.
Я могу и дальше обойтись без прямого участия этих людей в рассказываемой части истории. Я не хочу никого сводить с ума, а это запросто и со мной одним тут - стоящим посередине, говорящим и показывающим невероятное. Просто некоторые вещи я не буду обосновывать и доказывать. Все равно тут всё недоказуемо, всё подряд.
Так что давайте условимся: про этих «лишних» людей вы ничего не слышали, я ничего не говорил, продолжаем…

@темы: человек, которого нет

---

Для поднятия духа. Из комментариев в жж:

Вы выстроили такой сюжет, в котором есть место детальному, по буквам, проговариванию долго-долго загнанных вглубь эмоций. Гораздо более по буквам, чем авторы обычно это делают с эмоциями героев, поскольку он вспоминает себя целиком заново, и такими мелкими кусочками. И поэтому очень глубоко цепляет, когда что-то резонирует с какими-то кусками личного опыта, загнанного по всяким причинам под лавку в свое время.
Прям вот как крючком вынимает из памяти - не факты, а эмоциональные ощущения прямкакбыло. Очень освобождающее ощущение...

Паааехали дальше.

---

В Аске спрашивают, можно ли где-то прочитать "Подсолнух".

---

Странно и удивительно.
Мне казалось невозможным рассказывать это. Именно эту часть кошмара. Казалось невыносимым для меня и ненужным для читателей.
И вот сейчас, когда я все-таки начал рассказывать - как просто и естественно это происходит.
"Не зря они пахали все эти месяцы".

---

7.2 т.зн. - обработанная запись сессии
+
2 т.зн. - новый текст

---

Человек, которого нет - 34

Записки сумасшедшего: «Это не сон, это не сон...»

Порой на самом краешке сна проявляется что-то такое... само по себе не страшное и ничего особенного, но почему-то я выпрыгиваю из дремы как ошпаренный и долго не могу отдышаться, и тело каменное и рвется забиться куда-нибудь, прижаться к чему-нибудь и дрожать, и задыхаться.
Нет привкуса кошмара - кошмары я сплю иначе, там или смотришь до конца и не рыпаешься, потому что не понимаешь, что это сон, пока не проснешься сам собой, или понимаешь, что сон, но не можешь вырваться, он окружает, как призрачная реальность, которой не веришь, но развеять не можешь.
А здесь даже и не сон, дрема. Как будто уголок спрятанной памяти - как носик утюга, к которому нечаянно прикоснулся, и отдергиваешь руку рефлекторно, даже не успев осознать, что делаешь и почему. И потом обожженное место болит. Так и здесь. Выдергиваешь себя из предсонья, даже не поняв, что случилось. Затопляет тоска, глубокая и безысходная, непонятно из чего происходящая, но исходящая из тела, сознанием только регистрируемая, как свершившийся помимо него факт. Тяжелая телесная тоска. И хочется забиться, вжаться, дрожать и плакать. И не отдышаться никак.
Вот сегодня было. Я, за рулем, кажется – мусоровоза. Я не могу посмотреть снаружи, я просто знаю, что это мусоровоз, тяжелый и громоздкий, и я с ним такое вытворяю... И азартный, хищный оскал. Я не поворачиваю голову – занят – но я обращаюсь к кому-то, сидящему в кабине рядом, слева от меня. И оценивающая такая мысль, как будто продолжение спора, то ли с самим собой, то ли с ним, то ли вслух, то ли внутри головы: думаешь, простой мирный журналист мог бы такое? А я буквально выплясываю с этим мусоровозом в узких каких-то улочках и задворках, быстро, точно, красиво и экономно. Ясное понимание, что это там, уже после 11 сентября, и что это какое-то… противозаконное деяние.
Руль справа.
Справа?
Острый приступ недоверия. Что делать английскому мусоровозу в Южной Америке? Нет, не может быть. Просто сон, мало ли. Потому что я совершенно точно - на правом месте и за рулем, и там есть еще кто-то слева.
Потом я вспоминаю про Японию, до которой, собственно, рукой подать через океан.
Я принимаюсь искать все, что можно найти про японские мусоровозы в шестидесятых, но не нахожу. Где, где, как искать такую информацию? Это даже не южноафриканские армейские ботинки... Потом приходит сестра и говорит, что стоит обратить внимание на британскую военную базу на Фолклендских островах. Смотрю по карте – ну, или через Патагонию, или севернее, поперек Аргентины… Странновато. Но, кажется, не невозможно. Точнее я вряд ли смогу узнать. Ищу картинки английских мусоровозов того времени – и нахожу подходящий. Очень плотно, компактно собранный, с плоской «мордой», крепко сбитый. Я чувствовал его таким в этом странном полусне – буквально телом чувствовал его динамику и реакции. Я прикидываю возможности мусоровоза в городской герилье – и понимаю, что цены ему нет.

Харонавтика: Сессия №28 - 21.10.2013, «Мусоровоз, вперед лети!»

Ему повезло: призрак мусоровоза явился как раз накануне очередной сессии. Перед началом работы он рассказал М. о тех флешбеках, которые случились в предыдущую неделю, напомнил о том давнем, в мае, когда он вывалился из утренней дрёмы в бросок на стену, в наручниках, - и что состояние после этих вспышек очень напряженное, тело собранное и готовое к резким, сильным движениям. Он рассказал, что после двух подряд таких пробуждений уже боится ложиться спать. В этих вот последних картинках, в самих по себе, вроде ничего страшного, но шлейф тяжелый, пугающий.
Как всегда, М. спросила: чего ты хочешь?
И как всегда – он хочет очень много, он хочет всё. Но как вместить это всё в ограниченное время? Как выбрать? Зная, что заранее неизвестно, что именно откликнется в этот раз, он называет списком: хочу про мусоровоз, хочу больше узнать про свою учебу, хочу про отношения с людьми там.
Ну и пойдем, приглашает М. и поднимает «отвертку».
Что сегодня самое важное? Самое близкое, горячее, самое желанное? Множество вопросов в голове Лу сложились в один: что я такое, кто я? И великий покой вдруг распустился в нем и наполнил его, весомый, устойчивый и ровный. А вскоре он заметил, что видит «отвертку» хуже, чем обычно, размыто и размазанно. Он удивился, но тут же понял, что это тоже ответ про то, какой он. Какой он был тогда. Он почувствовал возмущение: эй, верните зрение обратно! - одновременно с радостным возбуждением, несколько нервным. Это ответ, он на верном пути... Это радостно и тревожно.
Вот такой он – и они пошли дальше, и Лу почувствовал растущее напряжение и упорство, и азарт. Почувствовал, что скалится, что лицо морщится так, как будто он с трудом, преодолевая сопротивление, что-то делает. Он почувствовал, как трудно управляться с этой махиной, какая она тяжелая и неповоротливая... И понял про нее: с железными механизмами внутри кузова, с толстыми прочными стенками, совершенно не приспособленная для быстрой езды и маневрирования, тяжелая, неуклюжая, очень инерционная и неустойчивая. И с правым, мать его, рулем.
М. спросила:
- Как тебе с этим правым рулем?
Лу еще больше оскалился и подобрался.
- Как мне с ним? – переспросил он. – На этих дорогах? На этой байде?
И выдохнул:
- Но я могу.
Улыбка-оскал, сощуренные глаза и захлестывающий азарт, перекрывающий все. Какая-то широкая, довольно оживленная дорога. И – отчетливое знание: всё получилось.
И потом откат, как бывает, когда пройдешь на азарте и на какой-то запредельной, очень химической мобилизации - буквально всё, но потом пустота, слабость и головокружение.
Сказал об этом. М. спросила, когда у него такое бывает. Но он не успел ответить.
Дыхание сбилось, изнутри потянуло жуткой тоской - в такую он и выскочил из того полусна, когда увидел мусоровоз. Одной рукой - за грудь, под ключицами, сначала просто прижал ладонь, другой рукой прикрыл глаза, подумал, может быть, мы кого-то потеряли в тот раз, поэтому такая тоска. Его самого точно взяли не тогда, это понятно, и машина не та, и одежда. Тоска – всё сильнее, и стиснуть, скрючить пальцы, впиваясь ими в ткань, в тело под тканью. Другая рука - плотнее к лицу, закрыть глаза, как будто можно такой поток слез остановить ладонью. Но слез на самом деле нет. Они должны быть - но их нет. Потом зажать рот, чтобы не закричать.
Вторая волна накрыла еще похлеще.
- Это все напрасно. Что бы я ни делал, что бы я ни делал, сколько бы их ни убил - его не вернуть. Его не вернуть.
Тяжесть и тихая боль в голове. Когда сжал голову с двух сторон руками, почувствовал, что хочет ударить головой в стену, биться головой о стену.
Стена гаража. Вокруг был гараж. Желтый свет, лампы накаливания, достаточно светло.
И голова - болит. Как болит!
- Не сдерживай это. Трудно, знаю, но необходимо. Не сдерживай.
Он постарался не сдерживать. «Это» оказалось рыданиями. Он сложился и рыдал, оплакивая любовь, потерю, весь ужас происходящего там и тогда.
И снова оказался очень собранным и энергичным, с упорным желанием узнать побольше про этот мусоровоз, про то, что он вообще делал, с кем вместе – миристы это все-таки или «эленос», или кто мог быть еще? Энергии в себе чувствовал достаточно, она была доступна, но не дергала, не рвалась наружу. Он попытался объяснить это ощущение через образы работающего мотора, сцепления и газа. Сам смеялся, как его завело с этого мусоровоза.
Но больше в тот раз они никуда не пошли, потому что время кончилось.

Записки сумасшедшего: Бессмысленное умножение сущностей

Я смотрю на фотографии Pakamatic образца 1964 года и ощущаю телом, что он должен быть похож на тот, тогда. Я точно знаю, что у него вот такая плоская «морда», что кузов прилегает вплотную к кабине, я же буквально чувствовал его габариты и подвижность.
На следующий день после сессии я показываю фотографии «пакаматика» знакомому с приличным стажем за рулем, прошу прикинуть, каково управлять таким аппаратом. То, что он говорит, совпадает с моим впечатлением: он не самый устойчивый, в переулках ему делать нечего из-за большого выноса впереди.
Больше я пока ничего не знаю.
И мне нравится, что у меня нет ответов на все вопросы. Уж если бы я придумывал, я придумал бы связно и логично, не сомневайтесь. И если бы мне пришло в голову впихнуть в мою историю мусоровоз – я бы выбрал мусоровоз производства США, с левым рулем и без этих бессмысленных и неразрешимых загадок в анамнезе.

Неокончательный диагноз: Jimlo

Это непонятное слово привиделось ему во сне. Ему приснился мусоровоз – почти такой, как был на самом деле, только ярко-оранжевый, как их красят сейчас. Во сне это было нормально, это ведь был просто сон. Прошло около полугода, впечатления от первой встречи с этой темой уже рассеялись, но вот – приснился. Во сне Лу обрадовался, как дорогому другу, был бы это человек – кинулся бы обниматься, а так просто потянулся к машине всем собой. И увидел отчетливо надпись – тогдашним дурашливым шрифтом, как будто рекламная наклейка или рисунок, желтые буквы в оранжевой «выпуклой» обводке: Jimlo. Он проснулся, несколько раз повторил это слово. Дотянуться до планшета, чтобы записать, не сообразил. Лежал в темноте и повторял: джим-ло, джим-ло. Только бы вспомнить утром, только бы не потерять… Он не знал, что означает это слово, имеет ли какое-то особую важность для него – или просто незначительная деталь, каких всегда много бывает вокруг, мало ли за что взгляд зацепится. Это было что-то маленькое, ясное и конкретное, хоть и непонятно, о чем. Но он видел надпись, он запомнил ее, она была как-то связана с грузовиком, не только потому, что он ее увидел одновременно с ним. Он чувствовал, что есть какая-то связь.
Утром вспомнил. Несколько дней осаждал поисковики, пытаясь найти что-нибудь с этим названием. Нашел какой-то ювелирный магазин, мороженое в Мексике и автостекольную мастерскую в Канзасе, правда, существующую с 1971 года, ну и что?
Так больше ничего про это и не узнал до сих пор.

Записки сумасшедшего: Личное дело

Воскресенье, 22 декабря 2013
Вчера вечером думал о том, что мое решение остаться в Чили было безответственным. Что я должен был дисциплинированно и профессионально уйти с Моссом и продолжать работу в другом месте. Как член команды, организации, в подготовку которого вложено много сил и средств, как профессионал. Присяга не присяга, но что-то такое и у меня должно было быть. Вспомнить бы.
(Сейчас пишу это и под челюстью стягиваются узлы.)
Так что я попал под раздачу по своим личным делам и это было следствие моей недисциплинированности и безответственности и эгоизма. Только мои личные дела.
Хорхе, за которого я мстил.
Ким, с которым я остался.
Это действительно было непрофессионально и безответственно. Ни с шиша пропал, не по делу, не ради выполнения задания, не ради исполнения долга.

Сегодня утром я понимал, что все так, и есть, но…
Но я делал то, что я делал, и я решил так, как я решил, потому что я тот, кто я есть, и иначе быть не может. Не отомстить за того, кто настолько близок и дорог... Подходящее слово не могу найти, эти - недостаточно точны, какого-то слоя смысла не хватает: кто свой, с кем связан на жизнь и на смерть. Не отомстить за него не то что «нельзя». Это попросту невозможно. Это не обсуждается снаружи, это не взвешивается внутри, другие варианты не рассматриваются. Это в крови, в позвоночнике. Это данность.
Мое личное дело.

@темы: человек, которого нет

---

Пару лет назад, помню, было тут возмущенное обсуждение, почему я "выставил ценз" в минимум полгода терапии для потенциального партнера.
Печаль в том, что вот такие "нормальные" по большей части получаются из тех, кто эти минимум полгода отпахал, в особенности - в каком-нибудь гуманистическом, клиент-ориентированном, недирективном подходе. Не спорю, бывают и самородки, редкие, как... самородки.
Для меня еще имела (и имеет) большое значение возможность пользоваться общим языком в обсуждении кризисов, без которых развития не бывает. Это сильно облегчает жизнь. Кризис и так то еще удовольствие, а мучительно сверять словари в самом разгаре звездеца - моя мазохистическая часть недостаточно могуча для этого.
Но основное, почему я выставил тот ценз, заключалось в том, что я "нормальный" (отпахав свои почти четыре) хотел "нормального" для "нормальных" отношений.
Помню, я тогда плакался моему терапевту, что не судьба мне и нет таких людей, чтоб меня, такого балованого, захомутать.
Она тогда сказала спокойно и ласково: трохи зачекай.
Она была права.

14.08.2014 в 08:30

Пишет  vibrant-watcher:

прекрасное о много раз сказанном


Итак, почему с "нормальными" скучно:
В тексте вместо "жабы" используется Жабстер (чтобы не путать его с "жабой, которая душит") и протагонист (женщина - реже, мужчина - которая этого Жабстера пытаетя завоевать/вылечить/отогреть/спасти, чтобы он потом превратился в Принца и полюбил ее).

Я уж заранее знаю, что к слову "нормальный" обязательно придерутся, то договоримся, что "нормальный" - в отношениях с кем не надо ничего делать специально (добиваться/спасать/лечить), чтобы получать внимание, приятие и любовь.



( Свернуть )
1. С непривычки. Совершенно не знаешь, чем себя занять в отношениях, если не надо постоянно пребывать в состоянии борьбы за светлое будущее. Что еще можно делать и зачем с кем-то быть? Совершенно неизвестная территория.

2. Также не знаешь, чем себя занять в жизни, потому что с Жабстером все силы уходят на отношения с ним и отношения эти - центральная часть бытия. А когда в отношениях нет бесконечного квеста, освобождается много сил и свободного времени, и появляется ощущение пустоты в жизни.

3. Потому что все, что "нормальные" могут дать, они обычно сразу или дают, или не дают. И если дают, то, как правило, просто так, а не под условие "Ты сперва попляши", а если не дают, то не ставят условий "Но вот если ты попрыгаешь, побегаешь и попляшешь - я посмотрю". То есть, нет места для подвига и самовыражения в креативных способах завоевания.

4. В отношениях с "жабстерами" живешь на будущее:
- Вот когда я отогрею его своей любовью...
- Вот когда я его исцелю...
- Вот когда я его обую, одену и вытащу из грязи...

... вот тогда и начнется Счастливая Жизнь. А ожидание подарка и его предвкушение всегда лучше самого подарка, потому что простор для фантазий - бесконечный. Можно намечтать себе совершенно новый сказочный мир, как можно намечтать себе что угодно, пока коробка с подарком не открыта. Когда подарок уже в руках, то часто бывает чувство "И это все?"

Тем более, когда Жабстер после трех ведер токсичных отходов своей жизнедеятельности дает пол-чайной ложечки тепла, то протагонист считает: "Он мне дал так мало, потому что я не заслужила. Заслужу - он мне даст три ведра". На самом-то деле у него больше просто нет, но можно намечтать, что у него стоит товарный состав этого добра на запАсном пути. Главное заслужить/отогреть/спасти.

5. С Жабстером легко, потому что привычно. Это все мое, родное, это родина моя (с). Знакомая атмосфера, знакомый стиль отношений. Знаешь, что делать и как вообще играть в эту игру.

К тому же навыки, приобретенные в токсичных отношениях, совершенно не применимы в "нормальных". То есть, в отношения с "нормальным" ты приносишь пять мешков замечательнейших инструментов... которые с ним нафиг не нужны. Вся твоя виртуозная компетентность совершенно не у дел. А то, что действительно требуется - аутентичность, например, или открытость - у тебя отсутствует, и надо осваивать с нуля. Муторно, тоскливо.

6. С Жабстером не страшно. Отношения не сложились? Ну еще бы, это ж Жабстер! С "нормальным" страшно. Когда с ним не сложилось, это уже что-то да значит, потому что это уже не понарошку все, а всамделишно.

7. Поскольку с Жабстером часто приходится "носить его чемоданы" (например, "отвечать" за его настроение или успех), то протагонисту некогда заниматься своими чемоданами, своей личностью и своими проблемами. "Я - жена алкоголика" - вполне достаточно для самоопределения, ощущения своей миссии и цели в жизни. "Нормальный" обычно все свое сам носит, а это означает, что с ним у протагониста всплывают вопросы "Кто я?", "Какие у меня цели?", "Что я хочу от жизни?". Это не столько скучно, сколько страшно или, как минимум, утомительно и слишком сложно.

8. С Жабстером все понятно. Протагонист думает "Я любви не достойна. Но если я ее заработаю, я ее заслужу. И тогда это все будет логично: была не достойна > вложила силы > заработала > имею право на любовь". C "нормальным" не понятно вообще: чего это он мне любовь дает, если я недостойна? (практически "И как я это своей внутренней маме объясню?"). И чего с ней делать, куда ее прикладывать? Ничего не понятно. Тоску одну наводит только.


9. Самое главное-то что? Поскольку с Жабстером - это всегда забег за морковкой на горизонте, которая никогда не становится ближе, то попробовать эту морковку так и не удается. Иногда удается, и вкус у нее - фу! Но пока не удается, мечта о том, что завоеванная любовь вот этот Жабстера каким-то образом починит черную дыру, оставшуюся с детства, будет жива и здорова. И будет подогревать этот длинный, изматывающий забег.

Отношения с "нормальным" не связаны с этим ожиданием.


Я считаю последний пункт самым важным. Через Жабстера протагонист пытается получить самое главное: чувство, что имеет право на любовь и счастье, имеет право быть, существовать в природе. Желание очень понятное и достойное того, чтобы с ним считались. Способ реализации только подкачал.


transurfer.livejournal.com/237368.html

Чудесно объяснено, почему с "нормальными" скучно (и косвенно - почему "нормальным" скучно и тоскно, когда им предлагают жабстерские игрища).

@темы: головология, хочу и буду, передай добро по кругу

---

И на обеих моих работах я сегодня очень хорошо поработал.
Пойду прогуляюсь.